Уркварт Ройхо. Гексалогия

В суете пролетел день, и когда вечером мы сошлись в гостинице Ирсы, каждый из нас был выжат словно лимон. Но зато, наша компания была готова к походу. И в течении несколько часов подогнав свои обновки и оружие, а затем, подготовив лошадей, мы смогли спокойно выспаться.

Наступил второй день отпуска. У грузопассажирского телепорта, одного из одиннадцати, которые находились на территории подконтрольной великому герцогу Ферро Каниму, мы встретились с наемниками Гаяра, бывалыми и хорошо снаряженными вояками. И с этого момента можно было начать отсчет похода.

Все мы, после того как Кальк оплатил транспорт, вместе со снаряжением и лошадьми, вскоре оказались в Адельбурге. Местной страже были предоставлены все документы относительно официальной цели нашего путешествия и поднаема отряда воинов. Формальности были улажены, подорожная получена и, не задерживаясь в пределах городских стен, мы выступили на север.

Первый месяц весны в новых для меня местах, не пришелся мне по душе, да и дорожные впечатление были не самыми приятными. Днем слякотно и сыро, дороги плохие, трактиров в пути нет, деревни все какие-то серые и убогие, дома покосившиеся, а смотреть на хмурых крестьян и лица голодных детей, которые понуро стояли вдоль обочин и молча протягивали в нашу сторону худые грязные ладошки, было тяжело. Поэтому, на привале, за день, преодолев восемьдесят пять километров и, находясь в двадцати пяти километрах от замка, где в осаде находились женщины Сараны, я сидел возле костра, жевал бутерброд с ветчиной, и он был мне не в радость.

Рядом со мной, в тот момент присел Кальк, который из котелка над огнем, налил себе в расписную деревянную кружку горячего взвара. И держа емкость в обеих руках, он спросил:

— Ты чего такой хмурый, Уркварт?

— Устал что-то, — раскрывать перед однокурсником душу мне не хотелось, и я решил отделаться нейтральным ответом.

— А я думаю, что ты крестьян местных вспоминаешь.

— А если и так, то что? — я посмотрел в глаза Калька, которые пристально изучали меня.

— Ничего, — он пожал плечами и перевел взгляд на кружку. — Просто не ожидал от тебя подобной впечатлительности и жалости к низшим слоям. Я как увидел, что ты из своей седельной сумки каравай хлеба вынимаешь, и крестьянке отдаешь, так чуть с лошади не упал.

— Ты впервые подобное увидел?

— Да, — Кричард сделал глоток горячего напитка. — У нас подобные поступки не в чести.

— Где это у вас?

— Во владениях великого герцога Канима. Да и в других областях империи тоже.

— А у нас на севере не так.

— Может быть, но все равно ты странный. И порой, складывается впечатление, что ты не делишь людей на благородную кровь и простую.

— По-моему, Кричард, чепуха это все. Какая разница, благородный ребенок или нет. Главное, что он голоден, а у меня есть еда, и может быть, этот каравай хлеба, которым я с крестьянкой поделился, спасет ее детям жизнь.

— А может быть, этот хлеб сожрет ее мужик, который потом будет свою жену смертным боем бить.

— Не исключено. Но моя совесть чиста, я сделал хоть что-то.

— Дело твое. Однако я считаю, что дворянин не должен помогать простолюдинам, ибо это может заронить в их низкие душонки мысли о том, что они равны нам, а после таких измышлений, и до бунта недалеко.

Отвечать я не стал, потому что продолжение бессмысленного разговора привело бы к спору, где каждый из нас остался бы при своем мнении. Мне было достаточно того, что я услышал. И я понимал, что подобной жизненной позиции, в духе которой воспитан Кальк, придерживается девять десятых всего благородного имперского сословия, которое привыкло к мысли, что на фоне остальных людей они высшая каста. И если сержантов нашего военного лицея, которые являлись свободными гражданами и воинами, молодые дворяне еще могли принять как относительно равных, то крепостных крестьян таковыми никто не считал. Да что говорить, даже для моего друга Альеры, который, безусловно, хороший и честный человек, они всего лишь быдло и чье-то имущество, и не более того. Такая вот иная, неприглядная, сторона феодализма. Для своего круга благородство и красивые жесты, по крайней мере, в присутствии вышестоящего сюзерена, а к низшим слоям полное презрение. А что самое паскудное, мне все равно придется жить по правилам общества, к которому я принадлежу, и не делать поступков, которые могут быть истолкованы как моя слабость.

Настроение еще более ухудшилось. Я поднялся от костра, прошел к своему спальному месту, закутался в чистую толстую попону и провалился в сон.

Ночью на землю спустился мороз. Вылезать из теплого спального лежбища не хотелось, но пришлось. И позавтракав, наш отряд продолжил свой путь, и ближе к полудню подошел к замку, где жила тетка Сараны баронесса Рино, рано ставшая вдовой одинокая тридцатипятилетняя женщина, которую, по неизвестным причинам, ранее никто не обижал.

Мы ожидали, что здесь будет настоящая осада, со всеми сопутствующими этому действию таранами и воинами, которые готовятся к штурму. Но как оказалось, мы были слишком хорошего мнения о "домашних" баронах Герцогства Мариен. Осада выражалась в том, что посреди поросшей травкой дороги, ведущей к замку, стояли лагерем десять конников, грязных и плохо вооруженных мужиков. Да и сам замок Рино, не впечатлял, обычное поместье на холме, обнесенное деревянным палисадом, на котором стояло несколько слуг баронессы. Вот так вот. По всем нашим прикидкам и собранной в "Крестиче" информации, выходило, что здесь серьезное укрепление, и дела творятся, действительно, крутые. А на деле получалось, что мы попали на обычную сельскую разборку.

Впрочем, расслабляться не стоило, и мы продолжали все делать по первоначальному плану. Наемники Гаяра схватили и обезоружили расположившихся на отдых, считающихся в местных краях дружинниками, мужиков. Торман Сарана, в сопровождении Калька, направился в замок тетки, где воссоединился с матерью и сестрой. А мы с Альерой занялись допросом пленных воинов, которые оказались бойцами одного из наших противников барона Мариша.

Воины, если их можно так назвать, Мариша, в полном недоумении оттого, что их взяли в плен, отвечали на каждый поставленный перед ними вопрос. Виран, Гаяр и я, внимательно их слушали. И уже через два часа, как раз к тому моменту, когда в сопровождении весьма симпатичной блондиночки лет шестнадцати на гнедой полукровной лошадке из замка вернулись Торман и Кричард, мы обладали более полной информацией о положении дел в графстве Сарана и прилегающих к нему трех баронствах.

И картина вырисовывалась следующая. Есть один хороший замок в центре всего этого района, и это владение Сараны. Вокруг него, на расстоянии в двадцать-тридцать километров три крепких особняка с палисадами, подобных тому, в котором жила баронесса Рино. Дружинники баронов, по сути своей, самые обычные крестьяне и бывшие работники ножа и топора, которые несколько лет назад встали под руку новоиспеченных феодалов. Местность вокруг небогатая, местами болотистая. Три десятка деревень, по полторы-две сотни жителей в каждой. Такова реальность по факту. А мы ехали на серьезную драку, в которой дружинники это профессиональные воины, бароны настоящие рыцари в сверкающих доспехах, а замок нечто мощное и каменное, с высокими стенами, барбаканами, донжонами, крепкими воротами и прочими укреплениями. И если смотреть по факту, ради подобных раскладов не стоило тянуть в эти места тридцать наемников и изобретать хитроумные планы. Хотя, без поддержки соваться в такую глушь как окраина Герцогства Мариенского, тоже не стоило, нашего сокурсника просто затоптали бы толпой, и нас вместе с ним, так что все сделали правильно, хотя противник и оказался слабее, чем мы ожидали.

— Господа кадеты! — спрыгивая со своего жеребца, и помогая спуститься наземь девушке, воскликнул радостный и счастливый Сарана. — Позвольте представить вам мою сестру Молин!

Как учтивые и благовоспитанные люди, мы поклонились девушке, представились в ответ, и при этом я обратил внимание на то, каким восторженным взглядом смотрит на юную Сарану наш временный компаньон Кальк.