Страница 23 из 89
Вдалеке, над лиловыми вершинами Апеннин, катилось по голубому небу раскаленное солнце, его горячие лучи, прорываясь сквозь густую завесу из ветвей, жгли нам лица и плечи, слепили глаза. Подъем становился все круче, а обступавшие нас скалы все мрачнее. Духота сменилась прохладой, царящей на вершине Везувия.
Преодолев за полтора часа трудности подъема, наш отряд, обремененный лошадьми с поклажей, добрался до широкой площадки, образованной застывшей вулканической лавой. Рядом возвышались, уходя в небесную синь, три острых заснеженных пика. Еще один снежный пик, самый высокий и величественный, вздымался за глубокой пропастью, заслоняя от нас свет солнца. Эта вулканическая площадка была расположена примерно на двести метров ниже главных вершин Везувия. С одной стороны от нее шла вниз по довольно крутому склону извилистая тропа. С другой стороны высились неприступные скалы. С третьей и четвертой сторон зияли обрывы, обрамленные бурыми, белыми и пепельно-серыми каменными пластами. С кромки обрыва открывался завораживающий вид на лесистые склоны Везувия, на залитые солнцем поля, луга, оливковые рощи и виноградники. Это были цветущие области Нолы и Нуцерии, тянувшиеся до зеленых склонов Апеннинских гор, видневшихся на горизонте.
Среди скал был обнаружен узкий и довольно глубокий грот, пройдя по которому можно было оказаться в пещере. Свет в эту пещеру проникал через расщелины, образовавшиеся в каменном своде. Через пещеру можно было выйти к обрыву на южной стороне верхней площадки, откуда были видны зеленые дали приморской равнины, стекающая с холмов река Сарн, город Помпеи на берегу реки и другой городок Стабии на морском побережье. Ультрамариновая гладь обширного Неаполитанского залива, замыкая горизонт на юго-западе, радовала глаз своей безбрежностью и простором, на котором изумрудными осколками выделялись острова близ дугообразного мыса Сиренусс.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
СТАН НА ВЕЗУВИИ
Самнит Клувиан оказался прав: лучшего места для обороны, чем вершина Везувия, вряд ли можно было найти. Но сначала гладиаторам пришлось изрядно потрудиться, чтобы возвести на тропе вал из камней, примерно в трехстах шагах вниз по склону. Место для защитного вала было выбрано с учетом того, что именно с этой точки на склоне тропа просматривается лучше всего. Идти в наступление здесь можно было только в лоб, поскольку для обходного маневра не было никакой возможности. Справа и слева громоздились отвесные утесы, изрезанные трещинами. Пробивавшаяся среди камней зелень не могла скрыть темные широкие расселины, перескочить через которые даже человеку налегке было не так-то просто.
В то время как одни из гладиаторов возводили вал на тропе, другие обустраивали свою стоянку на вершине. Первым делом из жердей был сооружен загон для коней. Для Фабии и двух ее служанок была поставлена палатка, взятая на вилле сенатора Долабеллы. Всю имевшуюся провизию и вино гладиаторы сложили в пещере.
По ночам на горе становилось довольно прохладно, поэтому приходилось жечь костры, возле которых гладиаторы спали вповалку на охапках из травы. За дровами для костров каждый день приходилось спускаться к подножию Везувия, где в лесной чаще было много засохших поваленных ветром деревьев.
Если воду на вершине мог заменить растопленный на огне снег и лед, то для добычи пропитания у гладиаторов имелся единственный выход. Им нужно было спускаться в долину и добывать провиант в окрестных селах и усадьбах путем грабежа. После первых же вылазок за пищей и вином наш отряд увеличился в три раза. Врываясь на усадьбы знатных римлян, гладиаторы убивали виликов и их помощников, отпускали на волю рабов, многие из которых уходили с ними на Везувий. Все наши попытки заготовить впрок хлеб, масло, сушеные фрукты, сыр и вино заканчивались тем, что число едоков в стане на горе постоянно возрастало, а еды на всех все время не хватало.
Вольная жизнь на Везувии очень скоро утратила в моих глазах все романтическо-героические краски. Бесчинства гладиаторов и освобожденных ими рабов, творимые над знатными и незнатными обитателями здешних вилл и деревень, вызывали возмущение в моей душе. Гладиаторы не просто убивали римских граждан и вольноотпущенников, угодивших к ним в руки, но еще и всячески глумились над ними, кого-то подвергая пыткам, кого-то безжалостно унижая. Жен и дочерей римских вельмож, застигнутых в пути или на виллах, восставшие рабы избивали и насиловали, остригали им волосы, отрубали пальцы на руках, выжигали клеймо на лбу, подражая своим бывшим господам, творившим такое с беглыми или дерзкими невольниками. Не менее беспощадны к римским матронам и их дочерям были и рабыни, примкнувшие к гладиаторам. Причем эта женская жестокость отличалась особой изощренностью, у меня просто не было сил смотреть на эти зверства.
Присутствие среди восставших Спартака до какой-то степени еще сдерживало гладиаторов в их бесчинствах. Но когда Спартак ушел к городу Ноле на поиски Ифесы, оставив главенство Криксу и Эномаю, то разнузданность рабов уже не имела границ. Хуже всего было то, что Крикс сам подавал пример бессердечия по отношению ко всем свободным римлянам, будь то мужчины или женщины и дети.
Крикс установил в нашем отряде следующую иерархию.
Главенствовали над всеми восставшими он и Эномай. Этих двоих постоянно окружали и повсюду сопровождали гладиаторы-галлы, вроде личной охраны. Наш отряд был разделен на сотни и десятки. Во главе сотен Криксом были поставлены галлы. Во главе десятков — галлы и фракийцы. Меня Крикс назначил посыльным, мстя мне таким образом за то, что я посмел вступиться за Фабию на вилле сенатора Долабеллы.
Фабия была наложницей Крикса, а две ее молодые служанки стали наложницами сотников Ганника и Брезовира. Во время вылазок с Везувия рабы захватили еще несколько знатных римлянок, которые были обречены ублажать на ложе телохранителей Крикса и Эномая.
Для Крикса был поставлен отдельный шатер, сшитый из пурпурной ткани, раздобытый на одной из вилл в долине. Другой шатер был поставлен рядом, в нем обосновался Эномай. Для галлов и фракийцев были поставлены холщовые палатки с кожаным верхом. Все остальные рабы и гладиаторы размещались в шалашах из жердей и веток.
В шалашах же ютились и около сорока рабынь, ушедших на Везувий из разоренных усадеб. Эти женщины занимались приготовлением пищи, ходили за водой к роднику у подножия Везувия и в лес за хворостом. Для оказавшихся в неволе римлянок были поставлены две палатки рядом с палаткой Фабии.
Вместе со Спартаком к городу Ноле ушли несколько гладиаторов-фракийцев. Ушел со Спартаком и Рес.
Моим жилищем на Везувии стал большой шалаш, сплетенный из ветвей, с конусообразной кровлей из веток. В этом нехитром жилище со мной соседствовали еще девять беглых рабов разного возраста и гладиатор-самнит Арезий, поставленный десятником над нами.
В эти дни меня снедала тоска от томительной безысходности. Каждодневно общаясь с окружавшими меня людьми, я все явственнее понимал, насколько неинтересны мне — человеку из будущего! — гладиаторы и рабы, вырвавшиеся на свободу и, в общем-то, не знавшие, что им с этой свободой делать. Разум этих ожесточившихся в неволе людей толкал их на путь мести римлянам. Никто из них не выдвигал никакой программы дальнейших действий, никто не задумывался о перспективах выживания на территории Римского государства, власти которого рано или поздно должны принять меры для подавления этого мятежа. Восставшие рабы сознавали, что столкновения с римским войском им не избежать, однако они уповали на то, что отвесные скалы Везувия спасут их от римских мечей и копий. О том же, что вершина Везувия пригодна для проживания лишь в теплую пору года, ибо зимой здесь лежит снег и царит холод, никто из восставших не задумывался.