Страница 8 из 87
Слово палачей выслушав, Байсары-бий такое ответное слово сказал им:
Услыхав такие слова от Байсары, подумали палачи: «Бедняга этот, пожалуй, прав. По невежеству не отличая травы от посевов, погубили они все наши хлеба. Всякие на свете живут народы. Он искренне кается. А если мы его пригоним к шаху, тот его слушать не станет, сразу расправу над ним учинит. Пусть он свое дело в письме изложит. Пусть он здесь подождет, — доставим шаху письмо, все, может быть, и уладится».
Составили они со слов Байсары письмо, — отослали с двумя миргазабами к шаху калмыцкому. Прочел шах жалобу Байсары-бия, обрадовался вдруг — и так сказал:
— Если он под защиту мою прибыл, казнить его — какая мне прибыль? Окажу ему дружбу — пусть остается жив, и все его богатство: все его верблюжьи караваны, все его конские табуны, все его овцы-бараны, все золото его казны — пусть все остается при нем. Ничего мы с него не возьмем! И дочь его — принадлежит ему. И дочь его, красавицу, от него не возьму. Объявляем ему дружбу и мир, отдаем ему степь Чилбир на летовки скоту, Айна-коль отдаем на водопой скоту. Семь лет податей с него не взимать, стадам его описи не делать. Кто зло причинит узбекским баям, непочтителен будет с ними, — с того мы голову снимем, все достояние отберем в казну… Ну?..
Это услыхав, калмыцкие арбобы сказали:
— Так ты распорядился, шах? Потравили пришельцы посевы бедняков и вдов, а ты им все прощаешь! А через несколько дней ты потребуешь от дехкан уплаты налогов. А из чего их платить? Последние одеяла продать?!
Тайча-хан на это так ответил:
— Время года еще раннее. Было бы желание — успеете еще посеять просо иль что-нибудь такое другое. Как-нибудь прокормитесь до зимы. А мы с вас податей взимать не будем. Так и передайте людям!
Так пообещал Тайча-хан, но лживо пообещал — обманул их: вероломцем был калмыцкий шах!
А дехкане обрадовались, поверив ему, — запрягли парами волов, пошли — под просо и другое зерно перепахивать пашни.
«Весь урожай будет наш, податей платить не придется — сыты будем!» — Так думали они.
Баи-узбеки тоже возликовали: «Просторны, прохладны степи Чилбира, — свежи пастбища, травы хороши, потучнеет скот наш — расплодится, разбогатеем еще больше!»
Осели они на земле калмыцкой — шахом калмыцким были очень довольны.
Песнь вторая
В области хана Тайчи, в стране калмыцкой, жила старуха одна, имя ей было Сурхаиль. Необычайно рослая женщина она была. Семеро сыновей она имела. Старшего звали Кокальдаш, а остальных: Кокаман, Кокашка, Байкашка, Тойкашка, Кошкулак, а самый младший звался Караджаном. Все они батырами были. Вместе с восемьюдесятью тремя другими калмыцкими батырами содержал их шах калмыцкий в дальнем Токаистане,[10] в особых пещерах. Каждый из этих девяноста батыров был отличным наездником и стрелком искусным. Носил каждый из них панцырь весом в девяносто батманов, каждый съедал в день девяносто тучных баранов, получал каждый от шаха ежемесячно девяносто золотых туманов. Знаменитые они батыры были. Каждый из них имел по сорок девушек-прислужниц, девушки подстилали им на почетных местах мягкие подстилки и прислуживали им, когда батыры возвращались с охоты или с набега.
Барчин-ай, дочери пришлого узбекского бая, никто из них не видел, хотя всю страну облетела слава о ее красоте. В ту пору была Ай-Барчин в расцвете зрелости своей девической, — плечи у нее были — пятнадцать аршин каждое! Молва о красавице-узбечке и до батыров калмыцких дошла. Собрались они — мечтают-гадают, как оно будет: то ли каждому в отдельности добиваться ее, то ли взять ее общей женою для всех? Долго совещались батыры, долго спорили, все никак решить не могли.
А старуха Сурхаиль-ведьма, — так называли ее, — мать семерых братьев-батыров, решила к шаху отправиться. Много ее сыновья шаху калмыцкому послужили, — не мог бы шах отказаться принять ее, не мог бы и в просьбе ей отказать.
Пришла старуха Сурхаиль к Тайча-хану и такое слово сказала:
10
Токаистан — буквально: «страна тугаев» (или токаев), то есть камышовых зарослей; в «Алпамыше» — место, где живут девяносто великанов калмыцкого шаха.