Страница 7 из 87
Послушные приказанию шаха своего, пятьсот калмыцких палачей во главе с начальниками своими сели на коней — поехали на озеро Айна-коль, где узбеки-пришельцы разбили становище свое. Десять тысяч юрт людей, — шутка ли! Приезжают палачи — видят: расселился неведомый десятитысячеюртный народ, — посмотришь — все один на другого похожи. Никаких отличий на узбекских людях нет, — кто большой, кто малый из них, не разобрать палачам. Вдруг видят они — кругом все юрты кошмовые, а в одном месте бархатную юрту ставят. Порог бархатной юрты — золотом и серебром изукрашен. Была это юрта Байсарыбия. Сказали палачи:
— Э, да эта юрта богата. Белым бархатом крыта, золотой порог! С нею не сравнится и шахский дворец! Видимо, тут самые главные узбеки живут. Вот, какие отличия дают они старшим своим!
Подъехали палачи к юрте Байсары: — Э, приезжий бай! — Встал Байсары, откликнулся: — Ляббай! — и вышел из юрты. Крикнули палачи — Ты старший здесь? — Слова не успел сказать Байсары, — соскочили палачи с коней, схватили бия, связали ему руки назад. Как снег в буран, как дождь проливной, посыпались на голову Байсары удары их камчей. С криками: «Ступай, ступай!» — погнали палачи бия, толкая его вперед и хлеща камчами. Только что приехавший в эту страну, ничего худого не ожидавший, гордого своего величия не уронивший — ни в чем виноватым себя не считая — ошеломлен был таким внезапным насилием Байсары. Зарыдал бий от боли и от позора и, умоляя палачей сжалиться над ним, сказал им такое слово:
— Нес в стране своей заботы шаха я, — На чужбине стал ничтожней праха я! Шел я мирно к вам, не ждал ведь страха я Думал: тут гнездо, как птица, я совью, — Лишь о том весь путь молил аллаха я. Беглецу приют и враг дает в беде! Думал: шах калмыцкий мой оплот в беде. А теперь — я сам и мой народ — в беде. Я искал защиты, — гнет у вас нашел! Вот я сам себе какое сделал зло! К вам меня, ой-бой, несчастье занесло. Некому поведать, как мне тяжело!.. Не за что меня так мучить, палачи! Душу вышибают из меня камчи. Я — старик, а вы — джигиты-силачи! Сжальтесь, душегубы, сжальтесь, палачи! Я искал защиты, — гнет у вас нашел! Так не мучат даже вора и врага! Хоть по голове не бейте старика — Голова моя мне все же дорога! Сжальтесь! Жизнь моя и так уж недолга! Я страной большой недавно управлял, А теперь я к вам в жестокий плен попал. Чем я вас обидел, чем вам помешал? Ничего на вас я не злоумышляй. Ой, какая мука каждый ваш удар! Будьте милосердны, я ведь слаб и стар. Кто над вами старший, кто из вас сардар? Я искал защиты, — гнет у вас нашел! Из беды попал я в новую беду. Не гоните так — я чуть живой бреду. Нет конца страданьям, меры нет стыду: Пред своим народом связанным иду! Мирный странник-старец, в чем я виноват? Шел я к вам, как в рай, — попал при жизни в ад! Ой, не бейте так безжалостно, ой-бой! Никакой вины не знаю за собой. Что за произвол! За что такой разбой! Умоляю — верьте слову моему, — Произнесть могу святую «Калиму», Худа я у вас не сделал никому! Бить меня за что, позорить почему? В чем вина моя — никак я не пойму! Разве можно гостя бить в своем дому? Мочи нет страдать! Уймитесь, палачи! Видите кровавых слез моих ручьи? Вы свирепей стаи бешеных волков! Иль калмыцкий здесь обычай ваш таков: Странников почтенных, мирных стариков Избивать камчой, как подлых ишаков? Я искал защиты, — гнет у вас нашел!Долго плакал и причитал Байсары-бий, пока, наконец, объяснили ему палачи, в чем его вина.
В клочья истрепав на Байсары камчи, Так ему тогда сказали палачи: — Э, не вой, старик несчастный, помолчи! Как баран, под нож ведомый, не кричи, Делу не поможешь, плача и крича: Нас прислал калмыцкий грозный шах Тайча. Раз прислал — прислал, на то мы — палачи. Он проведал грозный шах наш, Тайча-хан, От обиженных арбобов и дехкан, Что в калмыцкий край из чужедальних стран, Из какой-то там земли Байсун-Конграт Свой неисчислимый ввел ты караван. Если бы на въезд ты испросил фирман, Был бы ты у нас, как знатный гость желан. Ты же свой народ и все свои стада Без согласья шаха перегнал сюда. Все-таки не это — главная беда! Э, ты сам не знаешь, что ты натворил! Всходы на полях дехканских потравил, Хлебные посевы ты скоту скормил, — Трудовых дехкан-калмыков разорил! Не оставил им ни одного зерна! Вся страна тобою в прах разорена, Голодать она теперь обречена! Вот она, какая на тебе вина!.. Шах наш, Тайча-хан, пришел в великий гнев, Он рассвирепел, как разъяренный лев, И, своих дехкан несчастных пожалев, Нас погнал в Чилбир, сурово повелев, Вызнать всё, разведать, кто стравил посев, Старшего найти над вашими людьми, А найдя — схватить, связать и бить плетьми. Вот, что во вниманье ты, старик, прими! Если б не приказ от шаха самого, Нам тебя хватать и мучить для чего? Мы ведь палачи у шаха своего, Смеем ли нарушить мы приказ его? Видишь, ремесло-то наше каково! Раз твое в твоем народе старшинство, Значит, пострадать ты должен за него. Как ни плачь, — палач к чужим слезам привык. Ты на нас обиды не имей, старик, — Слово мы тебе сказали напрямик: Речь у палачей, как и рука — груба. Если ты сгубил дехканские хлеба, Будет, так и знай, горька твоя судьба. Как же от хлебов травы не отличать! Нам таких людей не довелось встречать! Что теперь ты будешь хану отвечать, Разъяренным всем дехканам отвечать? Мыслимо ль дела подобные прощать! Наперед тебе должны мы обещать — Косточкам твоим придется потрещать! Грозен Тайча-хан, умеет он карать: Может быть тебя дехканам он самим Выдаст на расправу, — попадешься им, — Зол народ: смотри — затеют копкари, — Станут, как козла, тебя на части драть! Там — ни слез, ни слов напрасно ты не трать: С головы иль с ног, — придется умирать. Шах потом прикажет твой повесить труп, Скот и ваши все богатства отберет, За рубеж страны изгонит твой народ… Ты прости, коль наш язык немного груб, — Будь мы подобрей — пришлись не ко двору б!