Больше, чем игра

Дверь закрылась.

Егор остался в кабинете один, его била крупная дрожь. Нервы. Он ощутил вдруг, что рубашка на спине и под мышками насквозь мокрая от пота. Да, попал в переплет…

За дверье приглушенно бубнили на два голоса:…просто поговорить по‑приятельски…веду следствие…да он же никогда…два трупа, сам должен понимать…не будь ты таким…я работаю…тебе же будет лучше…ладно, не выключай только…само собой…

Снова открылась дверь, вошел Воронин – один, без Копаева.

– Ну ты попал, парень, – сказал он с улыбочкой.

– Я попал?! – Егор приподнялся со стула. – Да я вообще не понимаю, чего от меня добиваются! Уже пытался втолковать это вашему упертому дураку‑счледователю – как об стенку горох! А тут еще ты приходишь и начинаешь по‑старому…

– Ладно‑ладно, сядь, остынь. – Воронин помахал на Егора ладошкой, прошел и сел на место Копаева. – Во‑первых, Копаев не наш следователь, он – из прокуратуры. Чуешь разницу? Во‑вторых, он, может, и упертый, как ты изволил выразиться, но никак не дурак. А в третьих, не ты ему нужен, так что успокойся.

– Успокоишься тут, как же, – буркнул Егор. – Он тебе в коридоре что‑то про два трупа говорил…

– Ты слышал? – удивленно спросил Воронин. – Ты слышал, о чем мы говорили?

– Так, обрывки, – уклончиво ответил Егор. – Надеюсь, Копаев не станет делать из меня убийцу? Он тут намекал бог знает на что…

– Это да, это он любит, – кивнул Воронин, задумчиво глядя на Егора. – Только и убийца ему, в общем‑то, не особенно нужен.

– Не понимаю, – сказал Егор. – Кто же тогда ему нужен?

– Я, – сказал Воронин. – Он полагает, что я могу помочь ему получить кое‑что.

– Как интересно, – сказал Егор. – И что, ты можешь дать ему это самое кое‑что?

– Не знаю, не знаю, – покачал головой Воронин. – Но это не твоя проблема, а моя.

– Прошу прощения, конечно, но у меня тоже есть проблема, – напомнил Егор. – На меня тут хотят труп моего же друга повесить. И еще один, не знаю даже чей.

Воронин вдруг выдвинул верхний ящик стола, тот самый, в котором прежде шарил Копаев, посмотрел туда, подумал и, ничего не достав, закрыл.

Конспираторы хреновы, – догадался Егор. – Магнитофон прячут, разговоры записывают. Ну и пусть. За мной никакого криминала нет, и записей мне бояться нечего. А на скользкие вопросы я в любом случае отвечать не стал бы.

– Так кого еще убили вчера? – спросил Егор.

– Что? – Воронин вышел из задумчивости не сразу – непрофессионал; Копаев, вот, не отвлекался и в раздумья во время допроса не впадал. – А‑а, следователя нашего убили. Белова Александра Андреевича.

Белов, – подумал Егор, – знакомая фамилия. Должно быть, тот самый Белов, который Дениса вызывал. Что же они делали вдвоем в неподходящем месте в неподходящее время? Этот вопрос он оставил при себе.

Воронин снова полез в стол, теперь уже в другой ящик, вынул папку, а из папки – черно‑белую фотографию и бросил ее на стол перед Егором.

– Вот, взгляни.

Егор взглянул и тут же пожалел об этом. Мертвое тело Дениса Брагина было на том фотоснимке: обезображенное смертью лицо, грудь, разрубленная наискосок от левого плеча до правого бока…

– Господи ты боже мой, – потрясенно прошептал Егор – Денис был убит точно таким же ударом, какой вчера Арагорн применил против Боромира! – Безумие какое‑то.

– О чем это ты? – быстро спросил Воронин.

– Понимаешь, я… – Егор запнулся, вспомнив про спрятанный в ящике письменного стола магнитофон: Черт! Чуть не ляпнул впопыхах. Нельзя говорить, что я вчера провел против Дениса такой же прием. Нельзя!

– Что – ты? – нетерпеливо спросил Воронин.

– По‑моему, я узнаю этот удар, – сказал Егор. Он указал пальцем на фотографию, избегая коснуться нее. – Это прием из японского фехтования, называется кэса‑гири, монашеский плащ. – Егор уже вполне совладал с собой и заговорил спокойнее, более уверенно, несколько даже отстраненно: – Я читал, что самураи таким ударом разрубали человека надвое, от плеча до пояса. А здесь, видимо, дистанция была слишком велика, удар был нанесен самым кончиком меча…

– Удар, тем не менее, смертельный, – заметил Воронин.

– Да, – согласился Егор.

– А скажи‑ка мне, милый друг, откуда ты почерпнул сведения о приемах японского фехтования? – спросил Воронин, хитро щуря глаз. – Ведь ты, насколько мне известно, занимался всерьез шпагою.

– Я и кэн‑дзюцу занимался, – сказал Егор. – Правда не так серьезно, по самоучителю. Наверное помнишь, одно время весь город был наводнен такими тощенькими брошюрками: каратэ, кунг‑фу, таэквондо, айкидо, кэндо, ну и так далее…

– Припоминаю что‑то такое, – кивнул Воронин. – Выходит, ты набрался мудрости из какого‑то профанского самоучителя?

– Ну, некоторое рациональное зерно там все же было, – сказал Егор. – Нужно только знать, что выбрать. А у меня кое‑какой практический опыт в фехтовании имеется, вот я и выбирал, синтезировал, импровизировал…

– Тоже мне – Миямото Мусаси, – проворчал Воронин. Потрогал ящик стола, но открывать не стал, а вместо этого достал из кармана блокнот – точь‑в‑точь как у Копаева – и авторучку. – Как, ты сказал, называется этот удар?

– Кэса‑гири, – повторил Егор.

Воронин, однако, записал в блокноте что‑то другое.

– Посмотри, все верно? – спросил он, показывая блокнот Егору.

Там было написано: Сегодня в шесть у меня дома.

– Да, все верно, – сказал Егор.

Воронин поднялся, пряча в карман блокнот и авторучку.

– Ладно, пойду замолвлю за тебя словечко Копаеву. Думаю, он тебя больше парить не станет, но ты все‑таки посиди здесь пока, а то он еще обидится.

И ушел.

Егор, пока ждал возвращения Копаева, подумывал, не открыть ли верхний ящик стола и не испортить ли вредному следователю магнитофонную запись, но решил не заниматься подобными глупостями. И слава богу, что Егор не полез в стол, так как Копаев вернулся очень скоро, а вернувщись, великодушно разрешил гражданину Трубникову идти на все четыре стороны. Гражданин Трубников не преминул воспользоваться предоставившейся возможностью и с большим облегчением покинул негостеприимные стены Кмровского РОВД.

Домой Егор вернулся почти в пять часов вечера. Постоял в прихожей, привалившись спиной к двери и прикрыв глаза. Стоял долго; в голове было пусто, и на душе тоже было пусто.

Потом мысль все‑таки появилась – одна, простая: надо бы пожрать чего‑нибудь. Желудок отозвался согласным урчанием. Не расшнуровывая, Егор стащил с ног кроссовки и прошлепал на кухню. Сварганить что‑нибудь этакое… скоропалительное. Он заглянул в холодильник. Яичницу? Пойдет. Достал три яйца, зажег на плите газ и поставил на огонь небольшую сковородку. Взял одно яйцо, взмахнул ножом – лезвие с хрустом разрубило яичную скорлупу – крак! – и больно ударило по ладони. Ч‑черт! Вместе с вязким содержимым яйца на сковородку упала отбитая половинка скорлупы. Черт! Черт! Егор посмотрел на ладонь – пореза не было. Выловил из сковородки скорлупу и бросил в мусорное ведро. Оставшиеся два яйца он разбил аккуратнее, посолил яичницу, вымыл руки и сел на табурет, обхватив колени дрожащими пальцами.

Денис, Денис. – Егор покачивался на табурете, словно впав в транс. – А ведь в парке он пытался что‑то такое мне рассказать. Он сказал, что уходит, совсем уходит. И еще он сказал, что посвящен в какую‑то тайну. Да. А я не стал его расспрашивать, хотя он, кажется, ждал этого, и, может быть, рассказал бы мне про свой секрет… Но я не спросил… Теперь он мертв, а я ничего не знаю.