Больше, чем игра

Егор вздохнул и направился к остановке автобусного маршрута 13. На тринадцатом автобусе, вздыхая, он доехал до конечной остановки, вылез на площади, где стоял бородатый памятник мудрому основателю города, и пошел в фотолабораторию Кодак‑экспресс сдавать в обработку отснятую пленку. Один кадр на пленке – это Лена…

Примерно в то же самое время Денис Брагин впервые в своей жизни взял в руки настоящий меч…

2

Воронин не любил дежурные недели, а они выпадали с неумолимой регулярностью календаря – через две на третью. Служил Воронин экспертом‑криминалистом в Кировском РОВД. Кроме него экспертов‑криминалистов было еще двое, но Воронин был среди них старшим, в чине капитана милиции.

Чем занимаются эксперты‑криминалисты, в общем‑то, хорошо известно из многочисленных детективных романов и фильмов: они – эксперты‑криминалисты, то есть, – в составе следственной группы выезжают на место преступления, ходят там, смотрят, фотографируют и записывают, ищут всякие следы, отпечатки пальцев, улики и прочее. Все именно так и происходит в обычную рабочую неделю с понедельника по пятницу, с девяти часов утра до шести часов вечера. Но поскольку преступления совершаются (причем по большей части) и в остальное время суток, и даже в выходные дни, то на этот случай и предусмотрен дежурный эксперт‑криминалист, который по возвращении со службы домой не расслабляется, а все время ожидает телефонного звонка от дежурного милиционера с вызовом на место происшествия. Дежурят эксперты‑криминалисты по очереди, через две недели на третью; каждая третья неделя это просто проклятие.

Воронин посмотрел поздний фильм по телевизору и еще не лег спать, когда зазвонил телефон. На электронных часах светились зеленые цифры: 0.29. Воронин тяжко вздохнул: вряд ли это кто‑то из друзей соскучился и захотел поболтать в столь поздний час. Он снял трубку и негромко – жена и дочь уже спали – сказал:

– Воронин. Слушаю.

– Не спишь еще? – спросил отдаленный голос майора Белова Алексея Андреевича. На этой неделе Белов был дежурным офицером.

– Нет, не сплю. Собирался только.

– Ну так собирайся теперь на происшествие.

– Чего там собираться, одеться только. А чемоданчик мой всегда наготове возле двери стоит.

– Ну и ладно. Машина за тобой подъедет минут через десять.

– Что случилось‑то? Труп?

– Нет.

– Что же тогда?

– Два трупа.

Стояла светлая июньская ночь. Она была коротка настолько, что не успевало по‑настоящему стемнеть, как уже начинало светать. Где‑то неподалеку нескладно бренчали на гитаре, доносились высокие юношеские голоса, смех. Воронин, с высоты своих тридцати восьми лет, снисходительно усмехнулся никому: молодежь. Впрочем, в его улыбке было больше ностальгии, нежели снисходительности. Воронин совсем не считал себя старым, да и не выглядел на свои года – на вид ему было лет тридцать, не больше. Возможно, причиной этому были регулярные физические упражнения.

Послышался приближающийся шум мотора, затем и сам милицейский уазик вывернул из‑за угла дома, подкатил к Воронину, притормозил. Открылась дверца – правая задняя. Воронин подхватил стоявший у ноги чемоданчик и забрался в машину. Все прочие участники нынешней команды уже были в сборе: рядом с Ворониным сидел опер Дементьев, впереди – следователь прокуратуры Копаев и, конечно, шофер по имени Толик; фамилии его Воронин не знал.

– Поехали, – скрипуче сказал Копаев.

Толик молча кивнул, тронул машину с места, вырулил со двора на улицу; на улице прибавил газу.

Воронин не стал спрашивать, по какому адресу они едут, что там за трупы. У другого следователя спросил бы, у Копаева – не хотел. Копаева он недолюбливал. Прокурорский следователь взял за привычку разговаривать с Ворониным какими‑то многозначительными намеками, как будто знал за ним некую мрачную тайну. Воронина эта манера сильно раздражала, но он сдерживался, демонстрируя полное непонимание и неприятие скользких вопросов.

Вот и сейчас не обошлось без этого.

– А вы быстро собрались, – сказал Копаев Воронину, обернувшись с переднего сиденья. – Мы еще не успели подъехать, а вы уже тут как тут, словно ждали вызова…

– В дежурную неделю я всегда жду вызова, – сухо ответил Воронин и, демонстративно отвернувшись, стал смотреть в мутное оконце на улицу, на грузные темные туши спящих домов.

Копаев хмыкнул, но больше ничего не добавил. Так и молчали всю дорогу. Даже Дементьев, который обычно всегда рассказывал потешные байки из милицейской жизни, не проронил ни слова и, вообще, был необычно мрачен.

Впрочем, молчали недолго, потому что ехать было недалеко.

Новый пятиэтажный дом на улице Свердлова строили турецкие рабочие. Еще совсем недавно, каких‑нибудь пару месяцев назад, на этом самом месте торчали две трехэтажные коммуналки уродливо‑казарменного вида, слепленные из дрянного бурого кирпича еще в эпоху первых пятилеток, но их снесли под корешок и даже выкорчевали фундамент, чтобы построить новый многоквартирный дом европейского типа. Турки работали быстро и качественно, никакое СМУ за ними не угналось бы, – примерно за месяц с нуля поднялись три этажа и начался четвертый. Воронин уже видел несколько таких, построенных турецкими рабочими, домов. Ничего сверхъестественного в них, в общем, не было – нормальные многоквартирные дома, просто построенные по всем евростандартам. Кирпичная девятиэтажка с квартирами якобы улучшенной планировки, в какой имел счастье проживать Воронин, до евростандартов не дотягивала. Про унылые панельные коробки, коих в изобилии было понатыкано на окраинах города, нечего было и говорить.

Уазик вкатился на стройку через ворота, открытые в дощатом заборе и остановился возле коренастого взъерошенного мужичка, одетого в замурзанную спецовку. Воронин определил в мужичке сторожа, на турка тот не походил даже со спины. Хлопая дверцами, Воронин, Копаев, Дементьев полезли из машины. Толик остался за рулем, заглушил двигатель и закурил дешевую сигаретку без фильтра – то ли Приму, то ли Стрелу.

– Вы – сторож? – спросил Копаев у местного мужичка.

– Угу, – угрюмо буркнул тот в ответ.

– Это вы звонили в милицию?

– Угу.

– Это вы обнаружили тела?

– Угу.

Черт его побери, – раздраженно подумал Воронин. – Ухает, как филин. Хоть бы одно слово сказал по‑человечески. По‑русски даже турки разговаривать умеют.

– Показывайте, – сказал Копаев, и сторож повел их по голой лестнице, где пахло цементной пылью, наверх на недостроенный четвертый этаж.

Здесь все было залито холодным бело‑голубым ртутным светом двух прожекторов, укрепленных на стреле башенного крана. Нештукатуреные еще кирпичные стены, оконные проемы без рам, бетонный пол… – а на полу, в черной луже застывшей крови, два человеческих тела. Два мертвых человеческих тела.

У Воронина, как это часто бывало в последнее время, возникло странное ощущение, как будто он – всего лишь персонаж в некой пьесе и играет малопонятную роль, а кто‑то невидимый наблюдает со стороны, из‑за левого плеча…

Итак, два мертвых тела. Один, совсем молодой парень, лет двадцать‑двадцать пять, лежит навзничь, и грудь его разрублена наискосок от левого плеча к правому боку. Другой, грузный мужчина, лежит ничком, в двух шагах поодаль, лица не видно, раны не видно, но крови вокруг много.

– Так‑так, – скрипуче произносит Копаев, – похоже, у нас тут еще два человека, зарубленных насмерть.

Он поворачивается к Воронину.

– До скольки уже дошел общий счет подобных жертв?

– Я не веду такую статистику, – так же сухо, как и раньше, отвечает Воронин.

Копаев обжигает его пронзительным рентгеновским взглядом и говорит: