Страница 116 из 151
— Ксанка, веди детей в дом… — растерянно подтвердил слова деда Дмитрий. — Я сейчас…
Все так же заторможенно, не совсем отдавая себе отчета в своих действиях, он принялся складывать в багажник сумки и мангал. Запер багажную дверь, вынул ключи, захлопнул водительскую. Обернулся, заметив, как дед ковыляет вокруг избы, запирая оконные ставни.
Буран крутился у его ног, время от времени поворачиваясь в сторону леса и настороженно поднимая уши. Отчего-то эта картина — старик и собака, готовящиеся к непогоде, — вызвала в душе Дмитрия приступ настоящей тоски. Тоски и еще чего-то гнетущего, готового перерасти в страх…
Помотав головой, он обошел «Лендровер». Небо, как и предсказывал Семен, действительно темнело прямо на глазах. Тучи стали плотнее, гуще, насыщеннее, опустились к самым верхушкам деревьев. Насекомые, еще пять минут назад беззаботно кружившие над лугами и холмами, попрятались, как и птицы.
— Дед, помочь чем?
— В дом, Димка! — тот исчез за углом, грохоча ставнями. — Иди в дом. Только не…
Дальше Дмитрий уже не слышал, потому что зашел в сени.
Оксана сидела за пустым обеденным столом, прижимая к себе сына и что-то нашептывая ему. Артемка почти совсем успокоился, но все еще всхлипывал, утирая слезы. Машка заняла крохотный табурет у печки и снова слушала плеер. Было темно, и с каждым новым закрытым снаружи окном тьма становилась все более мрачной. Включив сотовый, Дима поднял его над головой.
— Что там? — Вопрос жены долетел через недобрый гул в ушах.
— Непогода… — пробормотал Дмитрий, машинально вытирая ноги о коврик. — Кажется, будет дождь…
Через пару минут вернулся и дед. Буран, ловко проскочивший в приоткрытую дверь, светлым пятном улегся под столом, поджав хвост. Семен плотно притворил дверь, а затем осторожно, чтобы не бряцать железом, опустил все три засова. Зажег керосинку, стоявшую неподалеку, и комната наполнилась неровным светом, по стенам запрыгали страшные угловатые тени.
— Что происходит, дед? — негромко спросил Дмитрий, все еще стоявший посреди горницы.
Вместо ответа Семен вдруг обернулся к внуку, прижимая к губам тонкий палец.
— Тс-с, — прошипел старик и устало уселся на лавку, чуть не подмяв сумку с гостинцами.
И отчего-то вдруг стало так безрадостно и неуютно, что Оксана даже обмерла. Потому что когда на дом надвигается даже самая дикая буря, никто не призывает к тишине…
— Димочка, что случилось? Мне страшно… — прошептала она, даже не задумавшись, что ее настроение может передаться сыну.
— Я не знаю. — Дмитрий посмотрел жене в глаза, в которых поблескивала влага. — Дед, не хочешь объясниться?
— Нет, внучок, не хочу… — Положив шляпу на сумку, тот потирал лицо ладонями. — Вы просто тише будьте, ладно? И все скоро закончится. Я же просил, по-человечески просил не шуметь…
— Да ты спятил, что ли, на тишине своей?! — Димка вспыхнул. Не стоило так говорить, но обстановка вынудила. — Уедем мы, вот и будешь в тишине и темени сидеть, ясно?
— Тише, внучок, не шуми… — устало попросил старик. Протянул руку, поманив пальцами — давай, мол, раз предлагал.
Дмитрий сообразил, что все еще сжимает в руке упаковку таблеток. Передал Семену Акимовичу, и тот с хрустом выколотил из пачки сразу две таблетки. Сунул под язык. Морщинистое старческое лицо в полумраке казалось изрезанным бритвой времени, измочаленным и высушенным, словно изюм.
— Почему так темно, ма? — разобрал Дмитрий вопрос Артема.
Услышал его и дед. Тяжело поднялся, пересек горницу, стараясь не глядеть на внука. Расставил по столу несколько свечек, запалил. Стало чуть уютнее, хотя покоя не принесло.
Дмитрий прислушался.
— Ну и где твоя буря? — Избу окружала тишина, по черепице не барабанили дождевые струи, в дымоходе не задувал ветер. — Мы чего в доме попрятались?
— Надо так… — Семен сел на свое место во главе стола, опустил глаза. — Ты прости, внук, что так вышло. Я уж и забыл, какие вы, городские, шумные бываете. Не рассчитал…
— Вы о чем это, Семен Акимович? — Оксана побледнела, что в свете лампы и свечей было заметно особенно четко. — Чего это вы не рассчитали? — Она старалась говорить спокойно, чтобы Артемка у нее на коленях не расплакался снова.
Семен только махнул рукой. То ли не мог объяснить, то ли посчитал излишним.
— Знаешь, дед… — проговорил Дмитрий. — Спасибо, конечно, за гостеприимство и стол… Но мы, пожалуй, поедем. Дождя, я слышу, нет, дорогу не размоет. А если и размоет, у нас же танк…
Лицо старика вытянулось.
— Нет, — просипел он таким голосом, что Оксане чуть не стало дурно. — Не выходите из избы! Утром уедете. Да, утром. А сейчас давайте спать ложиться, хорошо? Отдохнем, а с рассветом позавтракаем, и я вас провожу…
— Спать? Дедушка, ты прости, конечно… но тебе бы врачу показаться. — Дмитрий не испытывал ни малейших угрызений совести за свои жестокие слова. Теперь он снова жалел, что поддался на уговоры жены и поехал на Алтай. — На часах шести нет…
Он подошел к закрытому ставнями окну, попытался выглянуть в щель. Ничего не было видно — либо ставни закрывались очень плотно, либо в шесть июльских часов на улице наступила кромешная темнота. Низкий свод избы начал давить, внутри сразу стало убого и некомфортно…
— Что за черт, не видно ничего… Ксанка, вставай, мы уезжаем.
— Нет! — повторил старик, привставая с места, и протянул к Дмитрию костлявую руку. Не прокричал — прошипел, то ли умоляюще, то ли с плохо скрытой угрозой. — Не выходить!..
— Бедняга, — прошептала Оксана, осторожно прикрывая Артему уши и отворачивая от обезумевшего прадеда.
Старик сидел за столом, все еще раскрыв беззубый рот, вытаращив глаза, нацелив палец на дверь.
— И ради всего светлого, тише… Если пересидим, то…
— Хватит пугать моих детей! — не удержался Дмитрий. Закричал громко, наплевав, что Артемка опять заревел, а Машка вздрогнула и выдернула наушники из ушей. — Если ты сейчас же не…
Снаружи по избе ударил рев такой силы, что у Димы заболели барабанные перепонки.
Он успел увидеть, как обреченно закрыл глаза дед, как схватилась за сердце Оксана, как прижалась к печи Машка. А потом вдруг потерял равновесие и тяжело упал на пол, отбив себе зад. Казалось, рев опутал, окружил дом, проник в каждую щель, заставив посуду жалобно задрожать, а подвешенные под потолком сковородки закачаться. Прижав уши и оскалившись, Буран заполз под стул Семена.
— Это… это что было?!
Дмитрий чувствовал, что кровь отлила от его лица, но не мог ничего поделать с испугом. Дикое зверье он видел только в зоопарках мира, а из-за решетки даже рык льва не кажется грозным.
— Мама! — закричал Артемка, кидаясь Оксане на шею. — Мама, что это?! Я боюсь!
— Папочка! — Машка оказалась на полу рядом с отцом, схватила его за предплечье. — Господи боже, что это?!
— Тише, мои хорошие, только тише… — почти застонал Семен, вставая из-за стола. Поднял разведенные в стороны руки, будто сгонял в кучу неразумных гусей. — Не кричите, прошу, только хуже будет…
Осознав, что подошедшее к дому зверье может услышать их вопли, первой сориентировалась Оксана. Мягко заткнула Артемке ладонью рот, что-то зашептала на ухо.
И в наступившей тишине Дмитрий разобрал, что за ближайшим окном кто-то есть. Кто-то большой. Кто-то, подступивший прямо к стене избы, трущийся о нее своей тушей…
— Это что, медведь? — тихо, одними губами спросил он старика, отказываясь верить, что они угодили в ту самую нелепую ситуацию, какие только по телевизору и показывают.
— А? — Во влажных глазах деда Семена что-то промелькнуло. Нерешительность, страх? — Да, внучок, медведь… Если не шуметь, успокоится и уйдет…
Дмитрий поднялся с пола, мягко отцепил от себя дрожащую дочь, усадил на табурет. Теперь плакала и она, уже не стараясь казаться взрослой. Дима подсел к столу, придвинулся к деду.
— Ты рехнулся? Чего ждать? Он же твою скотину порвет на колбасу… У тебя патроны к ружью есть? Есть, конечно, чего я спрашиваю!.. Надо отпугнуть: Это ж не шатун весенний, испугается и уйдет…