Страница 26 из 76
В тот страшный год погибла не только Сухарева башня. На Бородинском поле был взорван «памятник царским сатрапам» — главный монумент в честь сражения, в котором решалась судьба России. В Ленинграде был уничтожен храм-памятник в честь моряков, погибших в русско-японскую войну, в Костроме — памятник Ивану Сусанину… и т. д.
К сожалению, тема создания нового советского общества не привлекала к себе покамест внимания историков. Слишком уж насыщенным оказался этот временной период событиями внутри- и внешнеполитической жизни, и до изучения изменений в обществе у историков просто не дошли руки. Лишь в последнее время стали появляться исследования, посвященные жизни людей того времени и общественным отношениям. Поэтому при анализе той эпохи мы вынуждены прибегать к таким малодостоверным источникам, как мемуары, записки, юридические документы, анализ произведений искусства и т. д.
Важно отметить, что с самого начала работе по созданию нового общества советское руководство уделяло гораздо меньше внимания, чем разрушению старого. И дело тут не в недостатке энергии или непонимании важности задачи. Просто, согласно марксистскому учению, общественные отношения были лишь производной от отношений социально-экономических, с изменением которых неизбежно, по мнению вождей партии, должно было измениться и общество. С другой стороны, хотя социальная трансформация общества и была задачей № 1 для кремлевского руководства, многочисленные проблемы внутренней и внешней политики 30-х годов также требовали немедленного решения, поэтому на строительство нового общества ресурсов и сил зачастую просто не оставалось.
Тем не менее можно выделить основные черты нового советского человека и советского общества. В основе мировоззрения нового советского человека лежали «три кита» — атеизм, интернационализм и коллективизм.
Интернационализм. Принципиально новый характер общества закреплялся в его названии. Слово «советский» не имело какой-либо связи с исторически сложившимся этнонимом, да и этнонимом в строгом смысле этого слова не являлось, так как обозначало не национальность, а идеологическую ориентацию. Национальная самоидентификация — этот краеугольный камень традиционного общества — здесь отходила на второй план, но, вопреки распространенным представлениям, не уничтожалась окончательно, на первоначальном этапе она сохранялась и постепенно выхолащивалась. В своих мечтаниях апологеты мировой коммунии рисовали общество людей, полностью лишенных национальных признаков.
Коллективизм. Одной из важных черт нового общества являлся повсеместно насаждаемый коллективизм. Культ коллектива был вызван не столько потребностями управления (коллективом управлять проще, чем отдельными личностями), сколько являлся инструментом социальной инженерии. Построение коммунистического общества по принципу «от каждого по способностям, каждому по потребностям» требовало не только увеличения объемов производства, но и воспитания у людей самоограничения потребностей. Воспользоваться огромным опытом христианской аскетики большевики, по понятным причинам, не могли, и пришлось «изобретать велосипед». Если в христианстве самоограничение есть форма служения Богу, то для советского человека идолом стало служение коллективу. Согласно новой идеологии, личность не существовала сама по себе, а имела ценность лишь как член того или иного коллектива. Идеология строила иерархию коллективов от самого маленького — звена или бригады — до огромного, включающего в себя трудящихся всего земного шара. Сознательный член нового общества должен был полностью подчинить свои интересы интересам коллектива и реализовывать свои способности только в рамках этого коллектива. К коллективу начинали приучать с малолетства, и уже само название руководителей детских и юношеских коллективов (пионервожатый, комсомольский вожак) убивало всякую мысль о самостоятельности его членов.
Наиболее важной, с нашей точки зрения, чертой сознания нового советского человека являлся атеизм. Культивирование сознательного безбожия и богоборчества, — а советский атеист — это не просто неверующий человек, а сознательный борец с религией, — не могло не привести к изменениям в нравственной сфере жизни общества. Напомним читателю, что система нравственных устоев религиозного общества состоит из трех уровней:
1. Нравственного закона, сформулированного Богом и выражаемого совестью человека. При этом хотя совесть является принадлежностью каждого человека, по его природе, она, как и всякая другая часть человека нуждается в развитии, без которого совесть атрофируется или приобретает уродливые формы. Религиозная парадигма включает в себя развитие совести, более того, ставит эту задачу на одно из первых мест в духовном развитии человека.
2. Морального. Мораль формируется обществом и, соответственно, отображает состояние этого общества. В обществе религиозном, высоконравственном мораль приближается к нравственным законам, но все же отличается от них. В чем-то моральные нормы жестче нравственных, в чем-то мягче. Важно, что нормы морали создаются людьми, а «то, что один человек создал, другой завсегда сломать может».
3. Юридического. Здесь источником норм выступает государство и фиксирует их в виде законодательных актов. Юридические нормы могут быть отражением норм морали, а могут и не быть.
В советском типе мировоззрения нравственный уровень упразднялся и фактически отождествлялся с моральным. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно открыть Большую советскую энциклопедию на статье «нравственность» и увидеть, что статья сия состоит из одной строчки следующего содержания: «нравственность» — см. статью «Мораль».
Но и сам процесс формирования моральных норм в советском обществе не мог быть пущен на самотек, он был поставлен под жесткий контроль идеологических органов партии. Последние в своей работе руководствовались не жизненными реалиями, а представлениями об идеальном коммунистическом обществе и классовым сознанием.
В результате моральные нормы советского общества оказались трудновыполнимыми не только для носителей традиционной, христианской морали, но и для людей собственно советских.
В дальнейшем это привело к формированию обществом своей собственной моральной системы и появлению в позднесоветском обществе так называемой двойной морали.
Главная проблема заключалась в том, что низовая мораль, которая создавалась обществом в дополнение к навязанной режимом, также не опиралась на нравственные христианские нормы, о которых значительная часть советских людей в силу проводимой властями борьбы с религией имела самое приблизительное представление. В результате одним из источников низовой, второй морали советского общества стали законы и представления криминального мира. Это страшно само по себе, но еще страшнее то, что это не вызвало неприятия и отторжения у общества. Однако в конце 30-х годов эти процессы только начинались.
В итоге процесс социальной трансформации русского общества к концу 30-х годов XX века был весьма далек от завершения. Фактически в СССР существовали два общества — новое советское и старое «недобитое» традиционное. При этом новое общество только начало формироваться, а старое находилось в процессе разрушения, поэтому значительная часть граждан СССР пребывала в промежуточном состоянии между двумя обществами. Поясним, что это значит. Как известно, членов общества связывают между собой писаные и неписаные нормы общественной морали, стереотипы поведения, но благодаря усилиям советской власти традиционные устои общества были во многом размыты, а навязываемые властью моральные принципы нового общества еще не успели укрепиться. Более того, те немногие, кто сохранил верность традициям и принципам старого общества, уже в силу этого были в оппозиции власти и не считали ее своей.
Интересно, что это разделение общества Страны Советов было замечено сотрудниками белогвардейской организации РОВС на основе общения с пленными военнослужащими РККА во время советско-финской войны 1939–1940 годов. Анализируя отношение военнослужащих к советской власти, они сделали выводы о том, что партийный аппарат (среди пленных были представители исключительно низового аппарата) «безусловно предан советской власти и Сталину», что «чины специальных войск, летчики, танкисты и отчасти артиллеристы, среди которых высок процент коммунистов, также преданы советской власти… Дрались очень хорошо и нередко, будучи окружены, предпочитали кончать жизнь самоубийством, а не сдаваться в плен».