Страница 10 из 32
— Несомненно.
— Вот и хорошо.
— Я так хочу, чтобы мой лев объявился и в нужный момент мне хватило роста разглядеть его в зарослях. — Мисс Мэри повернулась ко мне. — Знаешь, как много он для меня значит?
— Думаю, да. Это знают все.
— Некоторые считает меня ненормальной. Но ведь в старину люди отправлялись на поиски Чаши Грааля или золотого руна, и никто не сомневался в их здравом уме. Настоящий огромный лев ничуть не хуже и куда более серьезная добыча, чем любая чашка или овечья шкура. Мне без разницы, какие они там священные или золотые. У каждого есть что-то такое, чего ему по-настоящему хочется, а для меня важнее всего мой лев. Я знаю, с каким терпением вы выслеживаете его и сколь терпеливо относились к моей охоте. Но я уверена, что после дождя обязательно встречусь с ним. Не дождусь первой ночи, когда наконец услышу его рык.
— У него великолепный рык, и скоро ты его встретишь.
— Далеким от охоты никогда меня не понять. А он сторицей воздаст мне за все.
— Знаю. Но ненависти ты к нему не испытываешь, правда?
— Нет. Я люблю его. Он прекрасен и очень сообразителен, и мне не нужно объяснять тебе, почему я должна его убить.
— Нет. Конечно же, нет.
— Батя знает. И мне все объяснил. Рассказал о той ужасной женщине, и о том, как всем пришлось стрелять в ее льва сорок два раза. Мне лучше об этом не говорить, все равно никто никогда не поймет.
— Мы понимаем, и можем только посочувствовать тем, кому непонятно.
Этой ночью, когда все уже легли, но еще не успели заснуть, мы слышали рычание льва. Находился он где-то к северу от лагеря, и рык его, поначалу негромкий, постепенно набирал силу и закончился вздохом.
— Я пойду с тобой. — Мэри подняла голову.
Мы лежали бок о бой под москитной сеткой, в темноте, я обнимал ее одной рукой, и слушали, как лев взревел еще раз.
— Его ни с кем нельзя перепутать, — шепнула Мэри. — Хорошо, что мы в одной постели и можем вместе слушать его.
Лев, глухо ворча, уходил на север и запад. Невозможно описать рычание дикого льва. Можно лишь сказать: я слушал, а лев рычал. Ничего общего с теми звуками, который издает перед началом фильма лев «Метро-Голдвин-Майер». Рык дикого льва чувствуешь прежде всего мошонкой, а потом он расползается по всему телу.
— У меня будто все оборвалось, — призналась Мэри. — Он действительно владыка ночи.
Мы слушали, и вскоре откуда-то издалека, с северо-запада, донесся новый рык, который теперь закончился кашлем.
— Будем надеяться, он поохотится удачно, — шепнул я Мэри. — Не думай о нем слишком много, постарайся уснуть.
— Я должна и хочу думать о нем. Он — мой лев, я люблю и уважаю его, но вынуждена убить. Он для меня важнее всего, не считая тебя и наших людей. Ты знаешь, как он для меня важен.
— Ты совершенно права, — согласился я. — Но тебе нужно выспаться, дорогая. Может, он специально рычит, чтобы не дать тебе заснуть.
— Что ж, пусть держит меня без сна. Если я собираюсь его убить, он имеет право держать меня без сна. Я люблю и его самого, и все, что он делает.
— Но тебе нужно отдохнуть, дорогая. Ему не понравится, если ты не будешь спать.
— Ему на меня наплевать, — ответила Мэри. — А мне на него — нет. Ты должен понимать.
— Я понимаю. Но тебе необходимо хорошенько выспаться, котенок. Потому что завтра утром все и начнется.
— Я буду спать. Но я хочу еще раз услышать его голос.
Ей очень хотелось спать, и я подумал, что эта девочка, ни разу в жизни не испытавшая желания убить кого бы то ни было, пока во время войны судьба не свела ее с плохишами вроде меня, слишком долго охотилась на львов, следуя безукоризненно честным правилам охоты, что без должной страховки со стороны настоящего профессионала было не очень-то разумно и могло кончиться для нее плохо. Возможно, все именно к этому и шло. Вскоре лев снова зарычал и кашлянул три раза. И кашель докатился от того места, где он находился, к нам и заполнил палатку.
— Теперь я могу заснуть. — В голосе Мэри слышалась удовлетворенность. — Надеюсь, он кашлял просто так, или, может, он простудился?
— Не знаю, дорогая.
Потом она уснула. Я занимал меньшую часть большой койки и слушал льва. Он молчал примерно до трех часов, пока его охота не увенчалась успехом. После этого заговорили гиены, а лев ел и время от времени угрюмо ворчал. Львиц его я не услышал. Одна, как я знал, ждала потомство и предпочитала держаться от него подальше, а вторая была ее подругой. Я подумал, что еще слишком сыро, чтобы начинать поиски, когда рассветет, а впрочем, исключать такую возможность не следовало.
Задолго до рассвета Мвенди принес чай и разбудил нас. Поставил чай на столик у входа в палатку. Я отнес чашку Мэри и оделся на улице. Небо затянуло облаками, так что звезд я не увидел.
В темноте Чейро и Нгуи пришли за оружием и патронами, а я со своей чашкой сел за стол, рядом с которым один из боев, который прислуживал в палатке-столовой, разводил костер. Мэри умывалась и одевалась, еще окончательно не проснувшись. Я вышел за пределы лагеря и нашел землю по-прежнему очень сырой. Правда, за ночь она подсохла и, конечно, была уже не такой сырой, как накануне, но все же я сомневался, что нам удастся проехать на машине к месту, где ночью охотился лев. Точно знал, что между лагерем и болотом земля будет куда более сырой.
Болотом ту местность назвали явно по ошибке. Вот подальше находилось настоящее папирусное болото, со стоящей водой, в полторы мили шириной и почти четыре длиной. Но болотом здесь называли и обширную окружающую территорию, где росли большие деревья, многие из них на сравнительно высоких местах, а некоторые, очень красивые, приковывали взгляд. В этой лесной полосе, которая кольцом охватывала настоящее болото, слоны, добывая пропитание, кое-где устроили завалы, и автомобили теперь проехать там не могли. Здесь же жили несколько носорогов и всегда поблизости встречались одинокие слоны, а иной раз и целое стадо. Обитали в болоте и два стада буйволов. Глубоко в лесной чаще жили леопарды, выходившие из нее на охоту. Здесь же находил убежище и наш лев, когда спускался на равнину в поисках добычи.
Этот дремучий лес с огромными высокими деревьями и множеством завалов служил западной границей открытой равнины с редкими рощицами и роскошными полянами, которую с севера поджимали солончаки и бугристая, залитая застывшей лавой местность, за которой начиналось еще одно бескрайнее болото, отделявшее наш район от холмов Чулас. К востоку лежала миниатюрная пустыня — страна геренуков, а дальше громоздились поросшие кустарником холмы, поднимавшиеся все выше к склонам горы Килиманджаро. Возможно, описание это не такое уж точное. Но именно так я воспринимал окрестную территорию, стоя в лагере, разбитом в центре равнины на одной из полян.
Лев имел обыкновение охотиться ночью на равнине или в поросших высокой травой прогалинах, а потом, насытившись, удаляться на запад в вытянувшийся полосой лес. По нашему плану мы намеревались обнаружить его в момент, когда он будет поедать добычу, и осторожно подкрасться или, если повезет, перехватить его по пути к лесу. Если же он стал увереннее в себе и не ушел бы обратно в лес, мы могли пойти по его следу до того самого места, где он, напившись воды, устроился бы на отдых.
Пока Мэри одевалась, а потом прошла через луг к рощице, где стояла зеленая палатка-туалет, я думал о льве. Нападать на него мы могли, лишь рассчитывая на успех. Но если бы наши старания привели лишь к тому, чтобы он испугался и ушел в высокую траву или трудно проходимую местность, где мисс Мэри не могла увидеть его из-за своего маленького роста, следовало оставить его покое, чтобы у него прибавилось уверенности. Я надеялся, что все сложится в нашу пользу: поев, он ушел с того места, где задрал добычу, потом попил воды из одного из бочажков, которых хватало после ливня, и залег спать в каких-нибудь зарослях кустов на равнине или в одной из рощ.