Кровная добыча

– Не те ли это двести тел, которые обнаружили большевики в Анатомическом музее, когда вошли в город после петлюровцев? – Викентий Павлович покачал головой, с сожалением глядя на Митю. – Мне об этом еще в марте рассказывал Федор Сергеев… Артем. Когда у нас была с ним беседа в «Метрополе».

– Ты им веришь, я знаю, – кивнул Митя головой. – Ну и ладно. А я жду Добровольческую армию и…

Он хотел закончить: «…и сам возьму оружие, чтоб ей помогать». Но увидел, как Саша восторженно смотрит на него, ловя каждое слово. Так было с самого детства – Саша всегда все делал «как Митенька». Подумал: «Еще за мной ввяжется в бои, если узнает…» Нет, братишка был слишком юн, его надо было уберечь, и Митя закончил:

– И дождусь. Добровольцы непременно освободят Харьков!

– Я тоже их жду, – тут же сказал Саша и добавил весело: – А тебе, Митенька, шах!

…В первых числах июня жизнь в городе, казалось, шла как обычно, вот только по улицам ездило много военных машин, ходили отряды красноармейцев. На Епархиальной улице, в распахнутые ворота Штаба обороны, постоянно входили красные офицеры, въезжали и выезжали автомобили – ощущалась нервная суета. Дмитрий, махнув рукой на конспирацию, просто подстерег Виктора Уржумова.

– Терская дивизия Купянск взяла, я точно знаю, Виктор! – Его глаза радостно и лихорадочно блестели. – У одного дядиного приятеля там имение, под Купянском, и вчера оттуда приехал к нему человек. Говорит, терцы генерала Топоркова уничтожили эшелоны с красными солдатами, взяли в плен комиссаров и пошли на Харьков с севера! Со дня на день здесь будут! Что же мы бездействуем?

– Спокойно, – осадил его Уржумов. – Бездействовать не станем. У нас тут есть боевые дружины, поддержим наступающих отсюда. Я дам тебе знать, когда придет время.

Время пришло через несколько дней. Добровольческая армия брала Харьков с нескольких сторон. Митя ждал обещанного сигнала, но, когда выстрелы и разрывы звучали уже не только на окраинах, но и в самом городе, не выдержал. Он помчался к Уржумову и по пути буквально столкнулся с ним. Задыхаясь, хотел спросить, но Виктор первым схватил его за руку, потащил за собой. На ходу быстро стал говорить:

– Ты, Кандауров, в самый раз! Мы с тобой сейчас на Сумскую, там от красных откололся Стрелковый полк. Будем с ним держать оборону!

С полчаса назад посыльный передал Уржумову приказ разведчика Александра Долгополова: с отрядом боевой дружины присоединиться к Южному Стрелковому полку, который перешел на сторону белых и ведет бой на центральной улице города. Свою банду Уржумов распустил, как только войска добровольцев оказались на подступах к Харькову – теперь эти головорезы могли только помешать его плану. Сейчас нужно было показать себя смелым и бескорыстным патриотом, и Митя Кандауров оказался рядом очень кстати. Скоро они, назвав, как пароль, фамилию Долгополова, присоединились к восставшим красным стрелкам.

Поначалу все шло отлично. Отряд сначала захватил Школу красных командиров, а потом выбили красных из здания ЧК и освободили всех заключенных. Это здание на улице Сумской они какое-то время удерживали, отстреливаясь. Но большевики сопротивлялись отчаянно. Отбивая атаку за атакой, Дмитрий невольно думал: «А ведь их Добровольческая армия бьет во всех концах города!» Но не хотела красная власть отдавать Харьков, ох как не хотела, и повстанческий отряд стали теснить. Вместе со стрелками Дмитрий и Виктор отступили сначала к собору, отстреливались прямо среди могил Иоанновского кладбища, потом отошли к ипподрому и дальше, к Сокольникам. Здесь держались долго, но все же отступили еще, к поселку Даниловка, у самой реки. Но отсюда уже не ушли. Сюда стрелки притащили захваченные где-то несколько французских пулеметов Шоша – длинноствольные, на высоких треногах, они очень помогли держать оборону. Но главным, конечно, было то, что войска большевиков стали отовсюду отступать.

Дмитрий стрелять умел. Еще в шестнадцатом году, когда записался в армию вольноопределяющимся, проходил подготовку по стрельбе из разного оружия. На фронт тогда не попал, но стрелять научился. Да и потом, работая с дядей, не раз бывал в перестрелках с бандитами. Их отряд закрепился среди холмов, поросших кустарником, и Митя стрелял из винтовки, положив ее на камень и сцепив зубы, чтобы не стонать. Около часа назад он был ранен, как раз во время самой интенсивной пальбы. Пуля отбросила его наземь, куртка у плеча тут же набухла кровью. Он попытался сесть, вскрикнул от боли, Виктор, стрелявший чуть в стороне, оглянулся.

– Ранен? Подожди, я сейчас.

Метнулся в сторону и вернулся с санитарной сумкой. Ножом разрезая на Мите рукав, сказал:

– Я еще раньше заметил у одного солдата эту штуку… Ага, вот рана. Повезло тебе, пулька-то шальная, слегка задела. Кровь, правда, хлещет, но это мы сейчас быстро остановим.

Он перетянул жгутом руку выше раны, а потом ловко и умело смазал спиртом, наложил повязку. Было больно, но все-таки Митя с удивлением вспомнил: «Ах да, он же медик! Учился в медицинском институте…» Алеша когда-то рассказывал ему о старшем брате с гордостью. А Уржумов пристроил руку на перевязь, предложил:

– Отойди туда, подальше.

Но Дмитрий не захотел:

– Ты же сам сказал, рана легкая. А кровь уже не идет. Я и левой смогу стрелять.

Но стрелять пришлось недолго, вскоре стало совсем темно. Выставили посты, нескольких раненых постарались уложить удобно. Митя спал плохо, его лихорадило. Но Виктор, который все время был рядом, успокаивал:

– Это нормальное состояние для такого ранения.

Рано утром он еще раз перебинтовал рану, сказал:

– Похоже, нагноения нет. Обойдется.

Митя все ждал начала нового боя, но стреляли где-то далеко. А скоро они услышали со стороны близкой дороги шум, грохот. Посланный на разведку боец прибежал с радостным криком:

– Добровольцы входят! Победа!

В этот же радостный день, 12 июня, Митя узнал, что первыми, еще вчера, в город ворвались дроздовские части. Они прорвали оборону красных у станции Основа и пошли с боем дальше, к электростанции, к центру города. Волна счастливой гордости захлестнула сердце: конечно же, полковнику Туркулу, командиру дроздовцев, был известен план оборонительных укреплений там, на Основе! План, который раздобыл именно он, Дмитрий Кандауров.

11

На улицах города цвели липы. Тонкий медвяный аромат казался настолько густым, что немного кружилась голова. Викентий Павлович очень любил этот запах и это время лета. И всегда восхищался: Харьков такой большой город, столько в нем заводов, фабрик и мастерских, каменные мостовые, каменные дома, трамвай ходит, уже и машин довольно много попадается, а вот поди ж ты – такой зеленый, такой благоухающий! В Университетском саду, на аллеях, можно встретить и крымскую сосну, и рябину, и причудливую японскую софору, и еще много всего. Но самые любимые деревья харьковских улиц все же дубы, березы, каштаны и, конечно, липы.

Викентий Павлович направлялся в здание Дворянского собрания на Николаевскую площадь. Когда несколько дней назад ему офицер штаба передавал приглашение, предложил прислать автомобиль. Но Петрусенко отказался:

– Тут ходьбы-то прогулочным шагом полчаса.

По такой прекрасной погоде, по родным, залитым солнцем улицам отчего же не прогуляться. Тем более что совсем недавно предпочитал, как и вся его семья, не выходить лишний раз на улицу: то режим красного террора, то вообще военные действия… По своей Епархиальной Викентий Павлович вышел на небольшую площадь к Мироносицкой церкви. Усмехнулся: впереди виднелось готическое здание католического костела. Что ж, соседство православных храмов и католического костела отвечало спокойному и доброжелательному характеру города… Петрусенко любил Харьков. Он прекрасно знал его нутро, криминальную глубинку, но, как ни странно, эти знания давали ему ощущения истинной красоты и многогранности родного города.

Короткая улица Гоголя выходила к Театральной площади. Викентий Павлович мысленно по старой привычке называл улицу Кокошкинской. Был такой губернатор в городе в середине минувшего века – Сергей Александрович Кокошкин: красавец лейб-гвардеец, участник Бородинской битвы и, между прочим, коллега, поскольку одно время служил обер-полицмейстером Санкт-Петербурга. В Харькове десять лет губернаторствовал, очень много сделал: осушал вокруг болота, строил дороги и мосты и, да, сажал деревья. Наверняка среди тех, которые сейчас делают улицы такими красивыми и зелеными, есть и его посадки. Сам ежедневно объезжал город, все строительные объекты. Суров был: никому спуску не давал, особенно контролировал полицию. А погиб уже в Петербурге: сенатором был, а все ездил по стройкам, контролировал. Вот на одной, на высоте, и оступился… Жаль, что улицу переименовали: ушло название – постепенно стирается и память о губернаторе. К столетнему юбилею писателя поставили памятник ему на Театральной площади, а улица как раз к памятнику и выходит, вот и переименовали.