Страница 36 из 81
— Две, разбитые, все вытекло.
— Сними обрывки чехла с пушки. Башню повернешь, попробуешь их снарядом пощупать. Петух — с нами, в танке. Лучшей могилы не придумаешь... Стальная, боевая, огненная. Передвижной крематорий на гусеницах. — Полудневый высыпал из фольги в рот мелкие кусочки шоколада и, облизывая губы, закрыл глаза. Последнее мгновение отдыха.
Не успел Шевелев забросить в люк башни то, что он притащил к танку, как снаряды, почти опережая звук пушечных выстрелов, один за другим начали ложиться справа и слева шоссе, но с большим недолетом. По броне «тигра» вдруг щелкнули несколько пуль, видимо, кто-то из спасшихся при разгроме колонны и притаившийся в поле, расхрабрился и, пользуясь начавшимся артиллерийским обстрелом, решил и себе открыть огонь по танку. Иван Степанович забежал с другой стороны и, вскочив на танк, скрылся в люке. «Тигр», взревев мотором, помчался по полю параллельно шоссе. Несколько султанов разрывов возникло впереди. Полудневый круто взял вправо и, как только впереди появились новые разрывы, круто повернул танк к шоссе.
— Видишь батарею? А ну тюкни по ней.
Иван Степанович на глаз определил расстояние к тому сарайчику, у которого пристроились две пушечки, поймал их в перекрестке оптического прицела и выстрелил. Сильный грохот оглушил его, и, когда дым и пыль рассеялись, он увидел, что надульник со ствола сорван, а сам ствол треснул на конце и несколькими полосами загнулся назад, образовав какой-то странный фантастический цветок со стальными лепестками.
— Нормально! — закричал Полудневый, поворачивая голову. — Живой?
Иван Степанович не расслышал, но понял, что старшой предвидел возможный разрыв ствола и доволен результатом, — пушка, которую так тщательно и любовно устанавливали ремонтники, вышла из строя. Действительно, Полудневый не очень-то надеялся, что те два снаряда, какие имелись в танке, окажут им большую пользу. Вперед! Мчаться по шоссе, пока хватит горючего, а затем поджечь танк. Одного «тигра» Гитлер не досчитается. Пусть на его заводах льют металл, прокатывают и нарезают толстые полосы стальной брони, штампуют детали мотора, вытачивают на огромных станках дуло пушки, насаживают, пригоняют, варят. Этого «тигра» нет, машина переживает свои последние минуты, ее придется заменить новенькой.
Полудневый знал, что артиллеристам, стрелявшим вслед танку, не так-то уж трудно нащупать и поразить цель, но даже тыльная броня «тигра» была не по зубам для снарядов тех пушечек, какие прихватили с собой гитлеровцы, готовясь к карательной экспедиции против партизан. У партизан ведь нет ни танков, ни дотов. Только бы снаряд не угодил в гусеницу.
И вот первое прямое попадание — снаряд трахнул в башню.
— Батя, живой?!
Иван Степанович протянул руку и потрепал старшого по плечу.
— Живой! В башню пусть лупят, мать их принцесса — выдержит! — не надеясь, что Шевелев его услышит, сам себе крикнул Роман.
Но вот артиллерийский обстрел внезапно прекратился. Полудневый хотел было открыть дверцу своего люка, но тут невдалеке ахнуло так, что шоссе дрогнуло, точно раскололось под танком, а по земле пронеслась крылатая тень. Самолет! За ними охотится бомбардировщик. Сейчас он сделает новый заход над шоссе и снова бросит бомбу. По плотности тени Роман сообразил, что самолет держится на небольшой высоте, пилот знает, что с земли ему ничто не угрожает. Лейтенант оглянулся, встретился с встревоженными глазами Ивана Степановича и энергично ткнул пальцем вверх — пугни его.
Шевелев понял приказ, откинул крышку люка и, упершись коленом в сиденье, изготовил ручной пулемет для стрельбы. Самолет уже заходил на цель, он летел низко, с большим серым брюхом, помеченным черным крестом. Штурман и пилот не ожидали огня с земли и думали только о том, чтобы положить очередную бомбу как можно ближе к мчащемуся по шоссе танку. Это была какая-то устаревшая модель «юнкерса», используемая, очевидно, только в операциях против партизан. Сибиряку Шевелеву приходилось хаживать и на медведя, и на другого крупного зверя, а уж бить птицу влет он научился еще мальчишкой. Изловчившись, Иван Степанович послал три коротких очереди с опережением, первую еще до того, как стали раскрываться створки бомбового люка. Одна-две пули, видимо, попали в решетчатый фонарь штурмана, а остальные продырявили фюзеляж. Самолет, казавшийся неповоротливым, флегматичным, сразу же проявляя резвость, вильнул влево, и точно нацеленная бомба ушла в сторону, подняла черный клуб земли и дыма метрах в сорока от шоссе.
Набирая высоту, «юнкерс» сделал не один, а два широких круга, держась от танка на приличном отдалении. Послышался сплошной треск авиационных пулеметов, и пули, отскакивая от брони танка, засвистели, завыли.
— Что, ожегся, не понравилось? — злорадно улыбаясь, пробормотал Иван Степанович, закладывая в пулемет новую ленту.
До того, как оказаться в плену, Шевелев пробыл на передовой три недели, рыл окопы, отбивал атаки гитлеровцев, сам ходил не однажды в атаку, лежал пластом, прижатый к матери — сырой земле кинжальным огнем противника, несколько раз попадал в группы танковых десантников. И хотя выполнял он свои солдатские обязанности старательно и безупречно, все же выходило так, что действовал он не очень-то расторопно, не в полную силу. И получалось у него совсем не так, как бы хотелось, без той ловкости и смекалки, какую он ценил и в себе и в других. Когда захватили танк, действовал в основном Полудневый, а он с Петуховым оказались на положении пассажиров.
И только сейчас, в поединке с бомбардировщиком, Шевелев впервые почувствовал себя настоящим бойцом, воевавшим не только по необходимости, но и в охотку, сознавая свою силу и смертельную опасность для врага, — там, в самолете, сидело их трое или даже четверо — молодые, сытые, хорошо обученные, у них были бомбы и скорострельные пулеметы на послушных турелях, но они боялись его одного, русского мужичка-мастерового, вооруженного пулеметом с разбитым прикладом, больно долбившим плечо при стрельбе.
Он ждал в открытом люке, не прячась за броню не обращая внимания на тянущиеся к нему трассы очередей, на чертову музыку рикошетируемых пуль и, угадав самый удачный угол, резанул с опережением на полсамолета вперед, как раз по фонарю. Не дотянув до нужной точки, «юнкерс» сыпнул весь свой бомбовой запас на шоссе, торопливо отвалил в сторону и, набирая высоту, ушел по направлению к городу.
Не успели осесть дым и пыль от разрывов, как снова заговорили пушечки. На этот раз стрельба была более точной, и сразу же два снаряда попали в танк, словно желая подтолкнуть его вперед. Лента шоссе тянулась к реке с деревянным мостом и невысокой дамбой, проложенной через болотную луговую пойму, за которой синел лес. «Дотяну, пожалуй, — решил Полудневый. — Сейчас спуск, танк скроется из виду. Только бы не послали новый самолет».
Но тут лейтенант заметил какое-то движение на шоссе у леса. Там были машины, люди. «Минируют дорогу, — догадался он. — Сейчас же за дамбой свернуть влево или вправо?» Он повернулся к Шевелеву, хотел крикнуть, чтобы тот набивал патроны в пустые диски, но Шевелев сам кричал ему что-то, и Роман уловил запах дыма.
Танк горел. Какой-то снаряд, попавший в корму, высек губительную искру. Роман смерил глазами расстояние до моста. Оставалось метров триста-четыреста, но мотор начал давать перебои, левый бортовой фрикцион заедало. «На мост, на мост. Неужели не дотяну?» Он открыл дверцу, и свежий воздух тугой струей ударил в его разгоряченное лицо.
Танк мчался к мосту, протянув за собой густую гриву черного дыма.
Сто метров до моста. Танк заносит вправо. Роман с трудом выровнял его и почувствовал, как тепло обдало плечи.
— Прыгай! Прыгай в воду! — крикнул Роман Шевелеву, поняв, что огонь уже пробирается к башне.
Гусеницы, грохотавшие на брусчатке шоссе, мягко зашлепали по настилу моста. Роман выключил газ, резко затормозил, и «тигр», сломав левой гусеницей перила, остановился.
— Прыгай, батя!
Успел ли выпрыгнуть из горящего танка Шевелев, Роман не знал точно. Сам он, задыхаясь, с большим трудом выбрался через свой люк, с автоматом в руке подошел к обломанным перилам, увидел желтоватую быструю воду внизу и упал, услышав, как позади пули застучали о броню. Пуль было много. Целые рои неслись от леса к танку. Они плющились о сталь, впивались в доски настила, пронизывали тело советского танкиста, свесившего голову к воде и прикрывавшего рукой лежавший рядом немецкий автомат.