Развод

Европейский костюм, самый что ни на есть модный, сидел на Лао Ли мешковато. Лицо, чисто выбритое, но всегда хмурое, казалось непривлекательным. Визитная карточка с указанием должности – чиновник управления финансов – могла вызвать лишь недоумение. Когда же Лао Ли сообщал, что изучал банковское дело и экономику, недоумение перерастало в изумление, потому что было в его внешности что-то недостойное этих великих наук.

Между тем Лао Ли не был уродлив: стройный, высокий, с большими глазами и густыми бровями; рот, правда, великоват, зато зубы ровные, белые. И все же Лао Ли не вызывал симпатии. Где бы он ни появлялся, людям становилось как-то не по себе. Он, видимо, сам это знал и потому еще больше терялся. Нальют ему чаю, он из вежливости поднимется, чтобы принять чашку, но тут же обольет того, кто подал чай, и себе руки ошпарит. Полезет за платком и при этом умудрится задеть чей-нибудь нос. После этого, не говоря ни слова, схватит шапку и убежит.

Дела он вел аккуратно, причем самые каверзные доставались ему. Когда же речь шла о визитах к начальству, командировках, взятках, повышениях – о Лао Ли и не вспоминали. В свободное время Лао Ли читал – он любил покупать книги. Иногда ходил в кино. Но если, не дай бог, впереди или рядом с ним целовалась какая-нибудь парочка, Лао Ли в порыве возмущения вскакивал и уходил, не преминув наступить на ногу девице.

У Чжан Дагэ лицо было длинное, но не очень, во всяком случае не такое, как ослиная морда или тыква. Когда он смеялся – сплющивалось, словно у старика. Большой нос, острый взгляд, крупные мочки ушей – в общем, был он человеком заметным и одет вполне прилично: темный шерстяной халат, подбитый верблюжьей шерстью, атласный жилет тоже темный, с карманчиком' на груди, из карманчика торчит ручка с золотым зажимом, в которую Чжан Дагэ ни разу не набирал чернил и вынимал лишь затем, чтобы протереть шелковым платком перо. Под халатом он вместо куртки носил европейскую рубашку, потому что очень любил запонки с фальшивыми камнями. К рубашке госпожа Чжан пришила карманы: для кошелька, для часов, для печатки, чтобы все это было при нем и хранилось в безопасности. Он ходил с лакированной тростью, украшенной золотыми колечками, но никогда не касался ею земли. Курил английскую трубку, то и дело приминая табак эмалевой спичечницей. На безымянном пальце левой руки носил кольцо, на котором иероглифами в древнем стиле было выгравировано его имя. В свободные дни брал с собой фотоаппарат, но так и не сделал ни одного снимка. Особенно нравились Чжан Дагэ изящные безделушки. Он лучше всех помнил, в какие дин крупнейшие фирмы значительно снижали цены на товары. Он не покупал товаров японских фирм, и этим исчерпывались его патриотические чувства, зато он считал себя вправе вместе с другими ругать «предателей». Его жизненный опыт вполне заменил ему энциклопедические знания. Он знал все, перепробовал все мелкие должности, был знаком с деятелями всех партий, хотя совершенно не интересовался их целями и принципами. Какие бы изменения ни происходили в стране, он всегда находил себе дело, более того, становился самым нужным человеком. Стоило кому-нибудь из сослуживцев упомянуть в разговоре начальника управления, начальника отдела или секретаря, как Чжан Дагэ хитро щурил левый глаз и, посмеиваясь, смотрел правым на голубой дымок от трубки; внимательно выслушивал до конца, потом приоткрывал левый глаз и говорил: «Этот? Да я был у него сватом!» Тут все узнавали, что перед ними волшебник, само божество. И с этого момента Чжан Дагэ уже не столько работал, сколько занимался свадебными делами. Он неделями не вспоминал о служебных обязанностях, зато дня не проходило без свадебных хлопот. Служба беспокоила его все меньше и меньше. «На браках государство держится», – говорил он. Звонили ему чаще, чем другим, но сослуживцы не выказывали по этому поводу неудовольствия, особенно молодые. Надо всячески угож дать Чжан Дагэ, тогда он найдет подходящую невесту, пусть не красавицу, зато с приличным приданым, а это на весах уравняет ее с женихом.

Заподозрив, что Лао Ли надумал разводиться, Чжан Дагэ сразу оживился и повеселел.

4

– Лао Ли, заходи пообедать. – Приглашая в гости, Чжан Дагэ никогда не спрашивал, располагаете ли вы временем, звал, будто приказывал. Но делал это так искусно, что отказать вы ему не могли, как бы ни были заняты.

Согласился и Лао Ли, слова не сказал', впрочем Чжан Дагэ сам решил за него. Не так-то просто дождаться от Лао Ли ответа. Когда к нему обращаются с вопросом, он напоминает телефониста, получившего сразу несколько вызовов: сначала сообразит, кого отключить, а затем подаст голос. Если вы спросите у него, какая сегодня погода, он начнет издалека, может вспомнить, как однажды, идя в школу, забыл сумку с книгами. Зато, не в пример другим, Лао Ли никогда ничего не забывал.

– Приходи пораньше, Лао Ли. Гостей не будет, посидим – поговорим. Ну хотя бы в половине шестого, хорошо? – Последнюю фразу Чжан Дагэ произнес уже более мягко, устыдившись своего повелительного тона.

– Ладно! – ответил наконец Лао Ли и тут же добавил: – Только, пожалуйста, не надо угощения. – Не думайте, что Лао Ли так уж не хотелось пообедать, просто он отдал дань вежливости.

Лао Ли любил ходить в гости и всегда тщательно готовился. Он наверняка знал, о чем поведет речь Чжан. Дагэ. Главное, понять суть дела или хотя бы уловить намек. на это сообразительности у Лао Ли хватит.

Ровно в половине шестого раздался стук в дверь. Вообще-то Лао Ли пришел десятью минутами раньше, но погулял по переулку: он считал, что приходить нужно точно, в условленное время.

Чжан Дагэ еще не возвратился. Госпожа Чжан знала, что Лао Ли придет к обеду, и пригласила его войти. Чжан Дагэ и хотел бы, да не мог быть точным. За день ему пришлось улаживать три сердечных дела, он уже уладил два, когда подвернулась то ли госпожа Ван, то ли невестка Ли, пришлось идти смотреть приданое. Лао Ли все это знал и ни капельки не обиделся. Но о чем говорить с госпожой Чжан? К беседе с ней он не был готов.

Госпожа Чжан отличалась от супруга разве только тем, что не была мужчиной. Дагэ сватал, она – помогала. И говорила она, как супруг, и даже внешне была на него похожа, только ростом пониже. Ее можно было принять за сестру Чжан Дагэ, даже за его тетку, но стоило ей раскрыть рот, и становилось ясно, что перед вами госпожа Чжан. Смеялась она оглушительнее самого Чжан Дагэ, а говорила так громко, что бумага в окнах дрожала. Она была по-своему привлекательна, хоть и не обладала такими волшебными глазами, как супруг. Однажды она остриглась, но через месяц стала снова отращивать волосы, потому что без пучка на затылке чувствовала себя как-то неуверенно. ' – Присаживайтесь, присаживайтесь, Лао Ли! – Госпожа Чжан называла всех так же, как ее супруг. – Дагэ _ вот-вот придет. Я угощу вас великолепной бараниной, приготовленной в «самоваре» [5]. Пойду порежу мясо. Вот вам чай, семечки, сладости, угощайтесь. Можете не стесняться! Снимайте же пальто! – говорила она, улыбаясь.

Не успел Лао Ли произнести ни одной подходящей к случаю фразы, как госпожа Чжан вышла из комнаты. Он почувствовал огромное облегчение, сиял пальто, долго искал, куда бы его положить, но так и не нашел. Присел, однако до сладостей дотронуться не решился, взял семечко и стал вертеть в пальцах. Уже началась зима, а печь почему-то не топили. Но руки у Лао Ли были влажными. В гостях он больше потел, нежели говорил, – и это порой помогало излечиваться от простуды.

В это время года обычно еще не подают «самовар». Но опередить время – так заманчиво. Никто лучше Чжан Дагэ не знал, когда подать баранину, когда лапшу с приправами, а когда новогодние пироги, когда надеть халат на меху, когда водрузить на нос очки от ветра, когда стрелять из хлопушек. Заманчивость – дело тонкое, не то что необходимость. Пусть ни единый листок не колышется от ветра, а Чжан Дагэ уже в защитных очках. Пусть плывет по небу совсем крошечная тучка – Чжан Дагэ сменяет трость на зонтик. Все в доме Чжан Дагэ устроено таким образом, чтобы опередить время.

5

[5] «Самовар» – в отличие от русского самовара служит для приготовления пищи.