Сомнамбула

Только спустя полгода, в квартире с горячими батареями, в ослепительной пене зимы способность правильно оценивать расстояния начинала понемногу восстанавливаться. Полуостров, который они обходили за вечер, издалека казался таким огромным, что на нем могла поместиться целая страна. Таня открывала атлас и подолгу смотрела на крошечный изгиб береговой линии. Когда она вглядывалась в него, мыс увеличивался и рос, и она снова чувствовала запах нагретой полыни и моря.

Перед отъездом детей повезли на экскурсию, а потом в город, чтобы они могли потратить припасенные на этот случай родительские рубли и трешки. Незнакомая доселе «алыча» оказалась кислой сливой; если и можно было что-то увезти с собой, так это запах, который подкрашивал облака на закате и опускался на крылья самолета тяжелой росой. С юга их окружали поля — плантации лоскутков и сказок, над которыми — розззы, розззы — в оранжевой пелене жужжали пчелы. Высокая девушка в холщовых рукавицах рассказывала о промышленных сортах, о тоннах лепестков с полезных площадей, но вопреки всему возле ее губ трепыхалась не защитная сетка, а тонкая в звездочках вуаль, скрывающая настоящее лицо принцессы из долины роз. «Это место особенное. Здесь почти не бывает дождей и не гремят грозы. Над нашими плантациями все ветры полуострова затихают, привлеченные чудесным запахом, и засыпают на цветочных головках. Проснувшись, они разбегаются кто куда. Если очень захотеть, такой ветер может прилететь и к вам». Да она же в брюках, не унималась подружка, но, услышав про розовый ветер, согласилась.

В сувенирной лавке под стеклом лежал буклетик о родном крае, фальшивая монетка под старину, глиняные колокольчики, открытки «С днем рождения» с изображением, конечно, роз (внизу указаны фамилия селекционера и название сорта). И деревянный флакончик со стеклянной палочкой (памятка для урока русского языка, суффикс «ян» в прилагательных) под плохо притертой пробкой. Подружка, явно предпочитавшая цветы в букетах, на этот раз спорить не стала и добавила недостающий рубль.

Даже синяя полоска окон на борту аэробуса, мокнущего под дождем, и родительское волнение по ту сторону прозрачной стены аэропорта не могли ничего прибавить к этой истории, потому что относились уже совсем к другой. Дома было темно и сыро, в окна заглядывали старые липы, на столе терпеливо ждали своего часа книжки и тетрадки, сложенные аккуратной стопочкой. Вечером Таня услышала, как мама говорила отцу: «Ты подумай, привезла с собой розовое масло, которое у нас продается на каждом углу. Впрочем, мы сами разрешили ей купить то, что захочется. У меня от этого запаха болит голова. Он напоминает мне сладкий кошмар под названием розовое варенье, которое мама варит каждый год несмотря на мои протесты. Ты заметил, как повзрослела наша девочка? Хмурится, как большая. Я думаю, нам стоит ей рассказать, посоветоваться, ведь мы еще не решили… Еще можно передумать и остаться… Ну хорошо, тогда надо ей сообщить… Ты хочешь, чтобы это сделала я? Ладно. Но давай отложим на завтра, она очень устала. Перелет, осень, школа. Кажется, она уже спит».

Потом появились желтые лужи, крупинки снега на подоконнике, письма и фотографии от девочки с косичками — под зонтиком, в клетчатом беретике, лакированный ботинок прижимает к земле разлапистый кленовый лист — как ты закончила четверть, у нас в классе новый мальчик, я попробую устроить, чтобы его посадили ко мне, обязательно пришли письмо с нового места. Но о чем было писать, если на новом месте снег даже не успевал ложиться на землю, ветры дули отовсюду, из-под ног, из-под полы, из рукавов, и все они были северные. Таня старалась полюбить Север, но у нее не получалось. Она искала в нем что-то свое, близкое, что помогло бы привыкнуть к чужому и незнакомому. Например, булочки с брусникой, которые в школе давали на завтрак. По пути домой она находила в сугробе ее глянцевые веточки, не вмерзающие в зернистый, сладкий наст. Они были живые, зеленые, и зимовали под снегом в ожидании лета.

Мама купила ей сапожки на оленьем меху, которые, как выяснилось позже, носит все женское население, один и тот же неприметный размер. На снежной дорожке, клубящейся под взмахом небесной метлы, не остается следов, и первый в жизни каблучок исчезает в белом пуху. И если мама укладывает в постель после обеда (только на Севере Таня научилась спать днем), то никогда не угадаешь, утро или вечер подразумевается на часах, показывающих ровно пять.

Аэродром, знаменитое месторождение никеля, полярное сияние. В остальном город был лишен подробностей, разбиваясь на копии в каждом дворе, словно в кусочках зеркала, а улицы, повторяя страницы прописей, сохраняли одинаковый наклон деревьев, которые нигде не выходят за верхнюю линеечку. Весенние водосточные трубы неправдоподобно молчали, за зиму из них выдувало все звуки. Каникулы медленно тянулись в темном зале кинотеатра под шуршание фантиков; на рябом экране мелькали мультяшки, проектор жужжал, перебивая приторно-детские голоса за кадром, и она смотрела на радужные пылинки, беззвучно танцующие в квадратном луче.

«У Тани — новая фантазия. Не перестаю удивляться, как быстро она сочиняет, прямо на ходу. Оказывается, перед отъездом она побывала в гостях у какой-то тети Розы, которая живет в нашем доме. Ох. В нашем бывшем доме. Был солнечный день, на столе лежала книга сказок (вот эта), пирог с орехами и лимонной корочкой, а на подоконнике — подумать только — корзинка с расписными яйцами. Она спросила — наверное, яйца деревянные, игрушечные? Тетя Роза улыбнулась и ответила: „Это к празднику. Разве ты не знаешь, какой сегодня день?“ Я-то знаю, но почему-то ей никогда не говорила. Когда я была маленькой, моя бабушка тайком от матери пекла куличи, красила яйца и раздавала их детям, а мама делала вид, что ничего не замечает. Она была очень прогрессивная женщина и ни во что не верила, кроме крепкой семьи.

Что до подаренной книги, то я точно помню — она досталась нам от соседки, которая раздавала детские вещи. Мы читали ее много раз, до переезда. Там есть одна старая сказка о человеке, который заперся в доме и каждое утро умывался молоком. Его лицо стало белым-белым и все соседи поверили, что он побывал на том свете. Я вспомнила ее потому, что здесь мы все как будто умыты молоком, и город, и люди, и я не знаю, на каком мы теперь свете.

Я так скучаю по нашему дому. Когда я вспоминаю бабушку, чувствую запах корицы. В доме была большая кухня со старым дубовым буфетом, полным всякой всячины. Взрослые знали, что дети лазят в буфет, но все равно оставляли конфеты в нижних ящиках. Дети знали, что взрослые знают, и старались держать себя в руках. Получалось не очень.

Я была тихим ребенком и любила слушать сказки. Бабушка рассказывала мне о цветочной стране, где никогда не кончается лето. Она разводила цветы, но не продавала их, а дарила всем, кому они нравились: знакомым и незнакомым, хорошим и плохим. Последнее, что она попросила меня сделать, — присмотреть за садом. Я присматривала, как могла. А потом мы уехали и обратно больше не вернулись».

Границы заповедников