Страница 9 из 16
Почему Тухачевский, ярый сторонник наступательной классовой войны, вдруг проявил такую осторожность и умеренность, когда представился, казалось бы, благоприятный случай «экспортировать» пролетарскую революцию в Западную Европу, остается загадкой...
В плане интеллектуальном Тухачевский, надо признать, видимо, превосходил тогдашнего наркома обороны. Сказывались его домашнее воспитание и образование, эрудиция, увлечение книжными новинками, знакомство с зарубежной периодикой. Несоответствие Ворошилова занимаемой должности проявилось в ходе советско-финской войны, что побудило Сталина освободить близкого ему члена Политбюро с поста наркома, несмотря на его безусловную политическую лояльность. Так что Тухачевский, Якир, Уборевич были в чем-то правы, утверждая, что нарком обороны не справляется со своими обязанностями.
На фоне «политического наркома» Тухачевский как военный деятель выглядел предпочтительнее. Хотя внимательное знакомство с военно-теоретическими работами маршала вызывает вопрос: а справился бы сам Михаил Николаевич с обязанностями наркома в предвоенные годы? Обращают на себя внимание увлеченность автора революционной фразеологией, абстрактность рассуждений, придумывание «искусственных» и бесполезных новых терминов. Впрочем, это, возможно, было всего лишь данью времени. Оглянемся в недавнее прошлое, в 1980-е годы: мог ли командующий войсками округа да и просто командир дивизии не ссылаться на служебных совещаниях на труды классиков марксизма-ленинизма, выступления Генерального секретаря ЦК? В 1930-е годы без партийной схоластики и использования марксистской терминологии военачальник тем более мог ставить на себе крест.
У Тухачевского революционная фразеология и приверженность к абстрактным марксистским схемам была выражена явно. Правда, Тухачевским, дворянином по происхождению, возможно, двигал инстинкт самосохранения, ему хотелось казаться самым «пролетаристым» военачальником, как грузин Сталин стремился казаться «самым русским» государственным деятелем.
На эту особенность мышления Михаила Николаевича обращал внимание и польский маршал Юзеф Пилсудский. В своем труде «1920 год» победитель Тухачевского, ознакомившись с его литературным творчеством, так пишет о советском военачальнике: «Чрезмерная абстрактность книги дает нам образ человека, который анализирует только свой мозг или свое сердце, намеренно отказываясь или просто не умея увязывать свои мысли с повседневной жизнедеятельностью войск, которая не только не всегда отвечает замыслам и намерениям командующего, но зачастую им противоречит... Многие события в операциях 1920 года происходили так, а не иначе именно из-за склонности пана Тухачевского к управлению армией как раз таким абстрактным методом...»
Если же подходить к оценке Тухачевского и Ворошилова в нравственном отношении, то здесь сравнение не в пользу первого. В плане человеческих качеств и личной порядочности луганский слесарь Ворошилов, судя по воспоминаниям его современников, был выше подпоручика лейб-гвардии Семеновского полка. Неслучайно именно ему жаловалась на несносное поведение мужа в быту вторая жена Тухачевского и просила повлиять на ситуацию ради сохранения семьи (ее личное письмо Клименту Ефремовичу хранилось в середине 1980-х годов в одном из московских архивов).
Понятно, что для характеристики любого политика понятие порядочности может быть применено лишь условно. Ворошилов тоже был сыном своего времени, и ему приходилось не раз вершить судьбы людей. Инициативы в развертывании репрессий в РККА нарком не проявлял, но когда в Кремле обострилась борьба за власть, он решительно встал на сторону Сталина и «расстрельные списки» из НКВД не раз подписывал. Да и в Гражданскую войну на совести Ворошилова немало жестоких решений. Будущий нарком обороны, как считают некоторые историки, причастен к расстрелу командира 1-го Конно-сводного корпуса Бориса Думенко.
Но все же Ворошилов никогда не был «ястребом», как и партийным догматиком. Молотов под конец жизни вспоминал, что в конце 1920-х годов, когда обострилось противостояние Сталина и группы Бухарина, — Рыкова, Ворошилова и Калинина «качало» вправо. Ворошилову, как и многим ветеранам революционного движения, претила ортодоксальность Молотова, Кагановича, Кирова, их безжалостность по отношению к «старым большевикам».
Обычно Климент Ефремович делал выбор плыть по течению, предпочитая колебаться, как порой говорили в СССР, вместе с линией партии. Природное чутье подсказывало ему, что революциям свойственно пожирать своих особо прытких детей. Вскоре в этом убедился на собственном опыте не в меру активный Тухачевский. Этого, несомненно, одаренного и образованного человека погубили личные амбиции и карьеризм. В борьбе за кресло наркома обороны он, как думается, растратил свой потенциал, хотя мог, несмотря на «завихрения» и ошибки в выборе приоритетов в военно-технических вопросах, немало сделать в плане подготовки армии к отражению немецкой агрессии в 1941 году.
К личностным качествам Михаила Николаевича относилось и сибаритство. Красный маршал не отказывал себе в земных удовольствиях, любил пожить себе в радость. Часами он занимался изготовлением скрипок, собственноручно изготавливал морилки и лаки. Его перу принадлежит даже специальная работа на эту тему: «Справка о грунтах и лаках для скрипок». Еще одним увлечением заместителя наркома, довольно странным для человека его положения, была дрессировка мышонка в служебном кабинете, о чем оставил свое свидетельство потомкам его личный врач Л. Кагаловский: «Михаил Николаевич приучил мышонка в определенное время взбираться на стол и получать свой ежедневный рацион...»
К весне 1937 года номенклатурные «подпорки» Тухачевского существенно ослабли. В марте 1935 года Енукидзе, заподозренный Сталиным в причастности к организации убийства Кирова, был освобожден от обязанностей секретаря президиума ЦИК. В тот же год внезапно умер Куйбышев. В феврале 1937 года застрелился Орджоникидзе. Соответственно, шансы на получение поста наркома обороны у Тухачевского значительно уменьшились.
Не ладились у него отношения не только с Ворошиловым, но и с начальником Генерального штаба Александром Егоровым. Еще в декабре 1919 года, когда Тухачевский прибыл с Восточного фронта на должность командующего 13-й армией Южного фронта, командующий фронтом подполковник старой армии Егоров воспротивился этому назначению. Целый месяц Михаил Николаевич пробыл при штабе фронта и так и не был допущен военным советом к командованию армией.
В январе 1920 года он был назначен командующим Кавказским фронтом, где членом военного совета стал Орджоникидзе. «Злые языки» позднее утверждали, что своим военным успехам на Северном Кавказе будущий красный маршал был обязан толковому начальнику штаба — выпускнику Академии Генштаба бывшему подполковнику В. Любимову. Через несколько месяцев Тухачевский вновь столкнулся с Егоровым — на этот раз на польском направлении: Егоров командовал Юго-Западным фронтом, а Михаил Николаевич — Западным.
В апреле 1936 года взгляды Тухачевского и Егорова вновь не совпали. Тогда в наркомате обороны проводилась большая командно-штабная игра. Иероним Петрович Убо-ревич, командующий войсками Белорусского военного округа, играл за «красных», а Тухачевский — за «синих». Его союзником выступал командующий войсками Киевского военного округа Иона Эммануилович Якир, игравший за польские войска — 30 дивизий, которые выступили на стороне немцев (после заключения в 1934 году пакта о ненападении между Германией и Польшей внешняя политика Польши становилась все более прогерманской).
Генеральный штаб, возглавляемый маршалом Егоровым, исходил из того, что немцы сумеют отмобилизовать не более 100 дивизий, из них 50-55 будут действовать к северу от Полесья. Тухачевский же считал и, как выяснилось в июне 1941-го, справедливо (возможно, хорошее знание Тухачевским возможностей вермахта объяснялось его многолетним общением с немецким генералитетом), что Германия выставит против СССР около 200 соединений, в том числе севернее Полесья — до 80. В 1941 году враг отмобилизовал около 190 дивизий, из них 79 ударили к северу от Полесья. Но в 1936-м Генштаб отверг оценки Тухачевского, как и его мнение о возможности внезапного для РККА нападения. Егоров считал, что силы вермахта и РККА будут приблизительно равны и внезапности удара немцы не достигнут.