Страница 18 из 26
Подводя итого взаимоотношениям ИАК с духовным ведомством, необходимо отметить, что высокий авторитет Комиссии был обеспечен не только ее формальным статусом как «Императорской», но и возможностью непосредственно доклада министру Императорского Двора и через это — самому Императору. В целом необходимо признать, что, несмотря на традиционное равнодушие российского общества к памятникам своей истории и культуры, имперское чиновничество обладало более высокой исполнительной дисциплиной, чем современная бюрократия, что в конечном итоге и обеспечивало сохранность многих памятников культуры в Российской Империи.
Отчасти именно этим и стоит объяснить относительный успех в отношениях Комиссии с Синодом, епархиальными архиереями и духовными консисториями. Дилемма «сохранения старины» и «удовлетворения духовных нужд» прихожан, «археологической реставрации» и «сохранения памятника» зачастую решалась не столько за счет налаживания контактов с местным церковным начальством и воспитанием ответственной церковной интеллигенции из числа духовенства и членов церковно-археологических обществ, сколько за счет непосредственного обращения председателя ИАК к Обер-прокурору Синода. Распоряжения последнего становились обязательными для епархиального начальства и приходского духовенства. Парадоксально, но именно существование синодально-консисторской бюрократии оказалось в дореволюционной России фактором, обеспечивающим сохранение памятников церковной старины. К тому же стоит отметить и достаточно высокий культурный уровень дореволюционного клира, который позволял ИАК надеяться на сотрудничество и взаимопонимание в деле сохранения христианской древности. Десятилетия подобной практики создали более менее надежный механизм взаимодействия между ИАК и провинциальным духовенством и епископатом. Этот механизм оказался разрушен в 1915–1918 гг. даже не столько изменением общественной ситуации в стране, сколько амбициями высшей церковной иерархии, тяготившейся своей зависимостью от канцелярии Обер-прокурора и необходимостью согласовывать свои действия со специалистами-архитекторами из числа мирян.
Следующий этап развития церковно-археологического движения был связан с Поместным собором 1917–1918 гг. В условиях всероссийского общественно-политического кризиса Собор должен был высказаться по проблеме культурного наследия и церковного искусства, так же как он сделал это по вопросам собственности. Соборные деяния закрепили ту практику церковной археологии, которая сложилась к этому времени. Определение Собора от 8 декабря 1917 г. «О круге дел, подлежащих ведению органов Высшего Церковного управления» к вопросам Высшего Церковного Совета относило «учреждение церковно-археологических обществ, комитетов, древлехранилищ и утверждение их уставов, попечение об охране памятников церковной старины и развитии церковного искусства»[89]. К совместному ведению соединенного присутствия Священного Синода и Высшего Церковного совета относилось «наблюдение за строго православным и художественным направлением церковного искусства, зодчества, иконописи, пения и прикладных искусств»[90].
Предполагалось создание Патриаршей палаты церковного искусства и древностей. Впрочем, эта идея принадлежала не соборянам, а думцам. Еще 13 марта 1914 г. бюджетная комиссия Госдумы, выделив деньги для строительства здания Патриаршей библиотеки в Москве, высказала пожелание о создании при ней общерусского церковного древлехранилища и даже предполагала найти сметные суммы для ее создания в 1915 г. На Соборе решению о создании палаты предшествовал концептуальный доклад В. М. Васнецова «О русской иконописи»[91]. В частности, он призвал беречь в церквах образцы европейского искусства как искусства «искреннего» и являющегося «памятником времени».
В докладе сохранился сравнительный анализ духовного и светского участия в охране памятников церковной старины. Главную причину разрушения памятников В. Васнецов видит в отсутствии научной и культурной просвещенности, низкой исполнительной дисциплине и халатности чиновников, а так же в искусственности реставрационных и исторических концепций, довлеющих над архитекторами. Ответственность за это несет как церковная, так и светская сторона, поэтому взаимные упреки и недоверие не могут привести к счастливому для памятников исходу: «До сих пор мы слышали упреки церковному управлению в небрежении о сохранении памятников церковного искусства… большей частью справедливые… Главные причины этого небрежения — отсутствие необходимых сведений… и нерадение. Само просвещенное общество, так ретиво обличавшее и обличающее наше духовенство, только в сравнительно недавнее время обратило серьезное внимание на эту область: пока у него самого… не все обстоит благополучно…». Он утверждал, что право Церкви на ее художественное достояние неотъемлемо и непререкаемо, а государство обязано помогать Церкви оберегать ее художественные сокровища. «Патриаршая палата церковного искусства и древностей» также должна принять меры к сбережению национальных сокровищ. Особую роль епархиальных древлехранилищ художник видел в том, чтобы предоставлять мастерам образцы росписей, соответствующие канонам и высокой церковной эстетике. Интересно, что художник считал эстетической проблемой использование электричества — «мертвого света мира сего» — в храмах, которое противоречит символическому значению свечи в литургии. Он выступал за использование для свечей чистого воска вместо церезина, а также древесного масла вместо «гарного», что частично снимало проблему копоти, портящей фрески и иконы.
Определение Поместного собора о епархиальном управлении (14, 20 и 22 февраля 1918 г.) 13-м пунктом постановляет в обязательном порядке, что «в каждой епархии действуют на основании особых уставов епархиальные церковно-археологические, церковно-исторические… общества и существуют епархиальные древлехранилища»[92]. Сами общества открывались епархиальным собранием с согласия епархиального архиерея и содержались из епархиальных источников. Ремонт древних храмов и поновление икон и иконостасов, ценных в археологическом отношении, производится только с разрешения епархиального архиерея[93]. Однако порядок получения такого разрешения не был указан, как не была упомянута необходимость согласования этих проектов с Археологической комиссией или археологическими обществами. Воспользовавшись системным кризисом российской государственности, Собор, как и Синод в 1915–1916 гг., поспешил избавиться от «внешней» опеки, целиком положившись на «ведомственные» общества и комитеты.
В этой связи уместно вспомнить о долгом российском споре, касающемся Комиссии по охране памятников и соответствующего законопроекта. Законодательную основу для такого надзорного органа пыталась создать «Комиссия для обсуждения мер к охранению памятников древности», более известная как «комиссия Лобанова-Ростовского», товарища министра народного просвещения, созданная 26 мая 1876 г., которая к апрелю 1877 г. подготовила «Проект правил о сохранении исторических памятников».
В 1903 г. при Техническо-Строительном Комитете Министерства внутренних дел была образована особая Комиссия для рассмотрения проекта нового Строительного Устава, куда предполагалось включить отдельную главу, посвященную правилам по «сохранению и исправлению древних зданий и общественных памятников», причем ведущая роль в контроле над «сохранением и исправлением» должна была принадлежать Императорской Археологической комиссии.
В декабре 1904 г., вновь по предложению Государственно Совета, вызванному на сей раз безграмотной реставрацией храма в Муроме, была создана Особая комиссия при МВД по пересмотру действующих постановлений об охранении древних памятников и задний, которую возглавил член Совета МВД С. П. Суходольский. Предполагалось создать «центральный охранительный орган» и сеть местных учреждений, которые обладали бы наблюдательными и исполнительными функциями. Сами памятники предполагалось разделить на две категории: наиболее замечательные в художественном и историческом отношении должны были подлежать ведению центральной власти, остальные — попечению ведомств и губерний.
89
Собрание определений и постановлений Священного Собора Православной Российской церкви 1917–1918 гг. Вып. 1–4. М., 1994. С. 14, пагинация I.
90
Там же. С. 16, пагинация I.
91
Деяния Священного Собора Православной Российской церкви 1917–1918 гг. Т. 5: Деяния LII–LXV. С. 39–56.
92
Собрание определений и постановлений Священного Собора Православной Российской церкви 1917–1918 гг. С. 18, пагинация I.
93
Там же. С. 32, пагинация I.