Страница 17 из 113
Насладившись ласкающим взор зрелищем троих радистов, увлеченно ползающих по белому брезентовому полотнищу среди раскиданных на запчасти японских радиостанций, Павла насела с вопросами на заглянувшего сюда на свою беду капитана Полынкина. Умудрившись за десять минут высверлить ему мозг до приемлемого результата, она получила в свое распоряжение двух бойцов охраны, худо-бедно знающих японский, и засела с ними за составление таблиц радиомониторинга. Задачу своим жертвам она поставила предельно просто.
«Позывные пилотов пишем сюды. Транскрипцию и переводы команд, а также и позывные наземных служб вот сюды. Команды, отдаваемые в воздушном бою, сюды. А все прочее сюды. И чтоб не путали у меня! Варианты одних и тех же команд стараться выписывать рядом. Все сомнительные слова подчеркивать. Когда японских летунов к нам привезут, чтоб все время рядом с ними крутились, и уши свои настораживали…»
Потом «гуру радиодиверсий» поведала своей пастве примерный набор русскоязычных аналогов тех выражений, которые могли бы использовать при радиопереговорах японцы. Павла отлично понимала, что у противника мог быть вообще свой особый сленг, но хоть какие-то привязки радиоразведке все равно были нужны. И она пополняла их «радиословарь» как могла. И за счет полностью прозрачных авиационно-литературных выражений, да и за счет намеков на основе русского-матерного. Благо этот язык был для нее с заводских времен таким же родным.
Еще через час в одном из пустых ангаров можно было наблюдать некое спортивно-оздоровительное действо. Здесь количество комаров на квадратный метр помещения было явно значительно меньше, чем снаружи, поэтому мысль о проведении под крышей ангара физкультурных занятий выглядела вполне обоснованной. А вот мысли самих участников первого такого занятия плавно текли себе в слабо гармонирующих между собой направлениях.
«Все еще не верят мне наши родные «сатрапы». Все надеются меня на горячем поймать, товарищи госбезопасники. Даже в этот вылет вон пускать меня остереглись. Да-а-а. Неужели же среди них хоть одного умного не нашлось, который оценил бы все, что мной уже сделано, и сравнил с возможным вредом от моих действий? Коли так, то соболезную я товарищу Берии…»
— Ты где это, Паша, так прилично самбистские приемы освоил? А? Что-то я в твоем личном деле такого не нашел. Ты же вроде другими видами борьбы занимался. Хотя и ходил ты в 36-м в Одессе в секцию, но всего-то вроде бы месяца три, и там тебя такому точно не успели бы выучить.
— Во-первых, не читай ты всякую хрень, товарищ временно пониженный в звании чекист. Или, может, в твоем собственном личном деле уже есть сведения, что ты в 1939 Муай Тай в Саки изучал. И еще, Валера, я, в отличие от некоторых, в соревнованиях иногда участвую. А в сборную КОВО, чтоб ты знал, и боксеры и самбисты входят. Усек?
— Хм. Только не рассказывай мне, что ты за партнерами по команде приемы подсмотрел, а потом сам все это освоил. Все равно не поверю, что ты у хорошего мастера хотя бы год не занимался. Расскажешь у кого?
— Обойдешься. Своими силами давай мои связи и контакты устанавливай. Тебе за это, кстати, оклад платят и новые звания присваивают. Или ты думаешь, настоящие враги тебе все на блюдечке выкладывать будут?
— А если тебе командование прикажет, тогда куда денешься?
— Горелкин и заморачиваться не станет. А вот мое бригадное начальство… Пишите, товарищ Пинкертон, пишите. Бумага-то, она все стерпит. Неделя туда, неделя обратно. Очень тебе тот приказ поможет, когда здесь настоящие воздушные бои развернутся. Да и не о том ты, помощничек, думаешь. Тебе бы чекист сперва мне зачеты сдать по воздушной стрельбе из трехлинейного ШКАСа, и из восьмилинейного БТ. А я эти зачеты ведь и с пристрастием провести могу. А то, гляди, скоро начнется настоящая работа, а ты даже на Р-10 со мной вылететь не сможешь. Не выполнишь тогда ты свое задание, да и отзовут тебя назад, не солоно хлебавши…
— Слышь ты, пилот! За языком-то следи, а то я кроме самбо и бокс неплохо знаю.
— Не петушись, боксер. Много вас таких знатоков бокса уже у меня было. Если ты мое личное дело читал, то про всякое разное знать должен. Или ты всерьез думаешь, что я тебе тогда в Саки все-все по Муай Таю рассказал?
«Ух, какой фирменый взгляд наш чекист-то, оказывается, выдавать умеет. Прямо «Василиск на охоте». Ничего-ничего, Гусак. Ты, конечно же, птица гордая, но тебя явно не ссориться со мной сюда прислали. Думаешь, мне все еще непонятно для чего тебя за моей спиной прицепить решили? Я чую, не дадите вы мне спокойно «Тюльпаны» на И-14 испытывать. Видать на Р-10 решили меня «тюльпанить» сослать. И станешь ты тогда из своего табельного мне в спину целиться, пока я буду свой испытательный подвиг совершать. М-дя-я. Все-таки зря вы так со мной, ребята, ой зря! А если ваши орлы испытатели один за другим побьются и сгорят все нахрен, что тогда делать будете? Я хоть двухдневный опыт испытаний ВРДК имею, а они. Да и уровень твой самбистский, Валера, ничуть не выше моего будет. Так что танцевать тебе, не перетанцевать меня. Поберег бы лучше силы перед зачетами…»
Босые ноги то и дело пытались зацепить друг друга, руки прихватывали одежду и пытались вывести из равновесия. Пользуясь тем, что на обоих были футболки без рукавов, Павла не давала Гусаку надолго прицепиться к себе. Она раз за разом срывала его атаки, проводила контрприемы и тут же разрывала дистанцию. Занятие уже плавно приближалось к концу, а ни один из самбистов так и не успел явно завладеть преимуществом в этой тренировочной схватке. Было заметно, что Гусак остался собой недоволен, но вслух он высказываться не стал. Зато, не сходя с места, потребовал занятий по воздушной стрельбе из турельного пулемета и пушки. Нахальное требование «конвоира» было благодушно, но не менее нахально похерено его «подконвойным» под тем мудрым предлогом, что ночью стрелять это значит всю авиабазу перебудить. После итогового обмена любезностями, участники спарринга отправились отдыхать.
К слову сказать, занятия по воздушной стрельбе все же состоялись но уже на следующий день. Отбив себе все плечо после нескольких очередей, контрразведчик, на некоторое время успокоился. Но уже к вечеру выбил у Горелкина разрешение на несколько ознакомительных полетов. Два последующих вылета на Р-10 с Гусаком показали Павле, что штурман из него довольно слабенький. Маршрут он прокладывать умел. Но вот ориентироваться с высоты на местности, ему еще нужно было серьезно учиться…
На шестикилометровой высоте, несмотря на свой нарушающий аэродинамику груз, бомбардировщик смог разогнаться почти до двухсот шестидесяти километров в час. Но истребителям все равно приходилось идти змейкой, чтобы сильно не оторваться от него. Не доходя километров пяти до цели, ТБ-3 пришлось долго висеть в зоне ожидания. Истребители вместе со своим лидером Р-10 сначала ушли далеко в сторону, а затем вернулись с тылу и приготовились к атаке аэродрома. Наконец, по радио пришел кодовый сигнал из трех щелчков, посланный разведчиком Р-10, и экипаж бомбардировщика понял, что атака началась. С этого расстояния ночной бой пушечных истребителей с ПВО аэродрома выглядел как мигание новогодней гирлянды. Японцы в этот раз явно были готовы к налету. Ночное небо расчерчивали лучи прожекторов и трассирующие линии очередей зенитных пулеметов. Вот, наконец, стала заметна сигнальная ракета, извещающая о готовности к представлению. Перед этим истребитель, попавший при выполнении одной из атак в луч прожектора, резко дернулся, и сильно раскачиваясь и отсвечивая попеременно запускаемыми под крыльями небольшими пороховыми ускорителями, стал удаляться от вражеского аэродрома. Бомбардировщик черной тенью развернулся и пошел впереди мнимого «подранка» лишь изредка подсвечивая ему курс тусклым световым импульсом. Через три десятка километров наблюдаемый с земли «пульсирующий пожар» на истребителе погас, и он не спеша поднялся и занял положение рядом с ТБ-3. Еще через пару минут ТБ-3 занял высоту три километра. Штурман, убедившись, что место доставки груза достигнуто, включил таймеры самоликвидаторов бутафорских пушек и реактивных ускорителей, выдернул электропроводку соединяющую груз с носителем, после чего спокойно нажал кнопку сброса. К земле, вращаясь, понесся искореженный и продырявленный, но очень многообещающе оснащенный аппарат, о дальнейшей его судьбе можно было только гадать…