Избранница Павла

— А что, Ир! Права Светка-то. Давай помиримся. Пошли все втроем завтра на танцы сходим. А если Пашка туда сунется, я специально мужиков попрошу чтобы ему рожу бесстыжую начистили. И плевать мне и на пистолет и на угрозы его.

— Точно, девки! Давайте глядеть, чтоб он на танцы больше ни разу не совался! Дал ведь нам слово служить, и любовь в гарнизоне не крутить больше? Вот пусть и держит слово! А если поймаем на вранье… Ух, как он у нас об этом пожалеет!

— Ладно, подружки. Давайте расходиться уже. Завтра утром с опухшими глазами показываться неохота. И так уже про Пашку полгарнизона судачит. Нечего их поганым языкам еще и нового повода давать…

Тем же вечером в совсем даже обратном формате собрания обсуждались несколько другие вопросы, но, однако, имеющие прямое отношение к той же, недавно вернувшейся в гарнизон, персоне. На столе между суровыми фигурами красных командиров, стояли несколько стеклянных банок с пивом и пара тарелок с копченой рыбой. Было заметно, что мужчины бдят о чистоте своих мыслей и собрались тут не для попойки, а для обсуждения серьезных вопросов.

— Да-а, Вася. Мы с тобой уже пятый десяток давно ломаем, а таких страстей не помним. Чтобы нормальный парень за один-единственный год столько раз поменяться успел…

— Думаешь, не бывает? Не скажи Сереж, ты Диму Бельского помнишь? Ну, который с нами в Китай в 29-м поехал. Он же после первой же аварии, когда едва в "Фоккере" не сгорел, пил ведь тогда не просыхая. Мы думали все, потеряли человека. А уже потом, когда нас под Чжалайнор кинули, он ведь сам в бой рвался. К командиру отряда раз семь ходил. Да только начальство запретило ему самолет давать. Когда еще затемно вылетали, хорошо, что из нас никто его лица не видел. Потому что с какими глазами он нас на земле после того боя встречал, мне вовек не забыть. Мне тогда казалось, что ну никак нельзя его в небо не пускать. А когда приказ отдали ему в Россию возвращаться, он же плакал. И до самой своей смерти в 35-м не пил ведь человек. Я потом от многих слышал. Беззаветной храбрости стал летчик. Эх, если бы не та последняя авария… Я бы с ним сейчас в любой самый тяжелый бой спокойно бы пошел. Так что все ж бывает такое, Ильич.

— Хм. Наверное, прав ты, Иваныч. Хотя когда я рядом с Пашей сидел, ну никак поверить не мог, что это тот же Колун. Не мог это быть тот же Паша, который в марте прямо в казарме блевал с перепою. Глядел я ему в глаза, и казалось мне, что не в Пашкины глаза гляжу. Мне колючий взгляд нашего летного Батьки, Петра Баранова покойного, вдруг почудился. Глупость конечно, но мне, Вася, даже на пару секунд страшно стало.

— М-да. А ты знаешь, Сереж, появилось в нем что-то такое странное. Я все отмахивался от этого ощущения, думал, мне кажется. Да и никак это поточнее ухватить у меня все не получалось. А вот когда он мне сказал, мол, коли в этот полет с ракетой не пустишь меня, я в десант переведусь… В общем, сразу я ему поверил. Видно было, что ни хрена этот ухарь уже не боится. Плевать ему было в этот момент, и на то, что взорваться мог, и на то, что мать одна останется, и даже на то, что его из ВВС выкинут. Он словно одержимый теперь. В общем, другим стал Паша. Видать что-то случилось с ним за ту неделю.

— Даа. Вот и верь после такого в то, что мистику придумали. Мы-то с тобой старые материалисты. В партии уже хрен знает, сколько лет состоим. Но вот после такого хочется канистру святой воды в Ленинской комнате на всякий случай держать.

— Брось дергаться, комиссар. Ведь лучше стал человек. Нам бы радоваться с тобой. Вон сколько полезного он всего за пару недель высыпал. Светлая у него башка, Ильич.

— А если темная?

— Опять ты за свое. Ну чем он тебя испугал. Тем, что перестал о себе думать, и хочет, чтобы наши хлопцы любого врага порвать могли?

— Нет, Вася не этим. Ну ладно, по этим реактивным движкам ему и, правда, американцы наплести могли. И то мог бы и не поверить. А он ведь верит, да так словно ему родная мать это сказала. Но вот скажи, откуда у него эти знания по пулям? Да и насчет того, что ребята не смогут нормально из вражьего тыла выбраться. Он ведь верит в это так, словно бы точно знает.

— Вот это ты брось, комиссар. Даже если ему какое-то откровение после очередной бутылки было, мы должны к этому с точки зрения материализма подходить. На пользу или во вред оно нашему полку. Ну и как эти новые придумки полку навредить могут? А?

— Хм. Полку и ВВС может и не могут. Но ты же сам жаловался, что устал от его безумных идей.

— Я? Жаловался, да. Устал я с ним сильно. И волос я седых из-за этого засранца и, правда, нажил. Но я в него верю. Пока все, что этот змий ни придумывал, все для нас полезно было. Да, приходилось часто глаза начальству мозолить. Да, и матюки за его бредни выслушивал. Но я тебе вот что скажу. Наш это теперь парень, со всеми потрохами наш. До самой печенки наш. Я своим нутром чую.

— А НКВД?

— А что НКВД? Подумаешь, не захотел наш изобретатель ждать два года. Пока в дебрях управления ВВС примут решение, со всеми его согласуют, да нам его обратно сверху и спустят. Просто Пашка дюже хитрым стал. Если погранцы такие самолеты быстро получат, то и мы их скорее увидим. Трудно ведь просить то, чего в природе нет. Вот тут он тысячу раз прав! Ну а когда оно уже появилось, то попробуй нам откажи, особенно если для ВВС с того толк будет. Так что я пока вижу, только то, что Пашка свою хитрость нам на пользу применяет.

— А если…

— А вот на это ты, Ильич, нам и нужен. Гляди в оба за ним. Увидишь, что он не к добру, а к худу меняется. Сразу же за рога или за хвост его хватай, и полковым знаменем, вместе с уставом ВКП(б) его осеняй. Чтобы, значит, эта адская сущность-то отпустила его.

— Все бы тебе, Васька, шутки шутить. Сам бы попробовал парням в душу влезать. Думаешь легко?! А? То-то. Ладно уж, пригляжу я за ним…

Сегодня Павла наконец-то приступила к своим обязанностям в ШМАСе. Суета первого рабочего дня слабо контрастировала с нервными событиями предыдущего. Утром Павла вспомнила и подвела итог своим недавним успехам на новом месте службы. Незадолго до той эмоциональной сцены в сквере, она сходила, записалась в гарнизонную библиотеку, и успела пообедать. Уже после шекспировских страстей, Павла сходила, отправила письма, и посетила Управление НКВД на улице Парижской Коммуны. Там к ней особых вопросов не возникло, хотя письмо в Харьковское управление и вызвало немалый интерес, как впрочем, и письмо майору Скрынникову в пограничное училище. Но сами конверты никто вскрывать не стал, наоборот в секретной части их быстро опечатали в присутствии Павлы, и выдали ей на руки какой-то квиток.

"Мдяяя. Как на идиота на меня местные контрразведчики вчера пялились. Хорошо хоть нормально под расписку документы у меня приняли. Я-то я грешным делом уж подумала, что на меня и тут охота объявлена. Как же…Нужна я им в этом их сонном царстве…".

После этого она успела посетить три занятия в ШМАСе. А около шести вечера состоялась ее новая встреча со школьным начальством. Честно признавшись майору, что кроме двух дисциплин без подготовки она читать пока ничего не может, Павла выпросила себе еще несколько посещений чужих занятий, и была великодушно отпущена. Майор спокойно разрешил ей пока взять на себя уже полностью освоенные темы, с возможностью расширения состава предметов после более детального ознакомления с программой школы. Вечером снова было утомительное чтение, на этот раз методичек и учебников. Спать она отправилась, когда остальные койки ее комнаты уже были давно заняты счастливо разглядывавшими сны парнями. Ночь просвистела незамеченной, проснувшись, Павла даже не удивилась своему новому месту жительства. Но вот, наконец, после завтрака началась ее новая преподавательская карьера. Так толком ничего и не решив со своими альтернативными предметами, Павла начала со своей бесспорной ключевой компетенции. Первое занятие у нее было с укладчиками парашютов. Занятие прошло привычно и рутинно. Среди обучаемого контингента попадались в основном ловкие ребята, но была и пара "безруких". Обоих она усиленно гоняла, заставляя многократно переукладывать ЛП-3. При этом она подробно и в красках рассказывала недотепам, чем для парашютиста могут обернуться их неаккуратные действия. После занятия, Павла успела еще раз бегло пробежаться по школе, внимательно прислушиваясь к проводящимся занятиям, в надежде зацепить еще что-нибудь интересное. К ее сожалению, у оружейников был перерыв, и Павла только и сумела, что расспросить одного из преподавателей о номенклатуре изучаемых боеприпасов. Пожилой дядька с петлицами военинтенданта второго ранга добродушно и неспешно рассказал об имеющихся экспонатах. Они более-менее подробно успели обсудить только взрыватели осколочных бомб, на большее у Павлы времени не хватило. Поблагодарив старика за беседу, она отправилась на свой следующий урок. В этот раз она вела "Воздушную стрельбу" для стрелков бомбардировщиков, в паузах между репликами, продолжая свою неистребимую внутреннюю дискуссию.