Страница 162 из 172
— Вы за это ответите!
— Хорошо. Потом ответим, а сейчас потрудитесь разойтись, или я употреблю военную силу!
Ворчали, называли кого-то «насильниками», а конституцию — провокацией, но пошли вон. Не было «вождя».
Забегали в бабушкин дом справиться: когда приезжает Павел Николаевич, но там и сами ничего не знали. Ни письма, ни телеграммы. Пропал без вести. В доме стояла зловещая тишина, молчаливая печаль и тревога. Леночка бродила, как больная, только что перенесшая тяжелую операцию. Не спала по ночам и все прислушивалась, не дрогнет ли звонок в передней. Она проклинала и революцию, и конституцию. Кто знает: может быть, Малявочку убили, вот так же, как убили мальчика на площади? Хорошо еще, что застрявшая вследствие железнодорожной забастовки Наташа подбодряла Леночку, но и Наташа собирается уезжать в Москву: театры начали работать…
Леночка молилась по ночам, и в молитвенном шепоте иногда прорывался стон безнадежного отчаяния:
— Малявочка!
А Малявочка крутился в вихре политических страстей и «спасал конституцию, а может быть, даже и Россию». Манифест отвоевали, а впереди — не приятный отдых на лаврах, а новая борьба, да еще на два фронта, ибо теперь — два врага: один тянет Россию назад, к восстановлению самодержавия, а другой толкает в омут социальной революции, которая погубит Россию.
Недавних «друзей слева» конституционалисты стали бояться не меньше, чем врагов справа.
Вот когда вспомнился Павлу Николаевичу погибший идеалист и чудак Елевферий Митрофанович Крестовоздвиженский и его схема скрещения двух прямых в точке «З»…
Земля!
Победит тот, за кем пойдет многомиллионный народ, то есть крестьянство. А он пойдет за тем, кто даст ему землю…
Ленин опирается на рабочий класс.
Социалисты-революционеры на крестьянство.
Реакционеры на все силы старой России.
А на что опереться демократической интеллигенции?
Земля!
И вот начинается спешная выработка широкой реформы для крестьянского землевладения…
Павел Николаевич жертвенно стоял за отчуждение помещичьих земель. Разногласие в партии было лишь в том, какое отчуждение: с выкупом или без выкупа?
Вот тут и столкнулись. У большинства не хватило жертвенности: постановили отчуждение по справедливой оценке.
Как только выяснился результат голосования, Павел Николаевич взволнованно произнес:
— Мы совершили непоправимую ошибку! Народ пойдет за социалистами-революционерами, которые обещают мужикам землю даром, без всяких выкупов.
Кто-то из членов сострил:
— У них земли не имеется, а потому ничего не стоит подарить чужую!
Павел Николаевич рассердился:
— Теперь не до шуток. Дело более серьезно, чем нам кажется… Мы останемся в полном одиночестве…
Вздумал Павел Николаевич навестить своего отставного зятя Адама Брониславовича Пенхержевскаго. Что бы там ни было, а ведь друзья!
Хотя Адам Брониславович встретил его и любезно, но с некоторой растерянностью (он сам отпер дверь). Вдали слышался возбужденный спор на польском языке, который как-то сразу оборвался.
— Я, кажется, не вовремя? У вас — гости или?..
— Я вас попрошу сюда, в кабинет… Дело в том, что у меня маленькое совещание…
Павел Николаевич понял, что наткнулся на «польские тайны».
— Извиняюсь. Зайду после…
Адам Брониславович тоже начал извиняться, раскланиваться и сожалеть, но, видимо, был рад, что гость уходит:
— Милости прошу завтра, часов так… в пять вечера. Нам о многом надо поговорить, но наедине… Так до завтра!..
Адам Брониславович отомкнул замок выходной двери, крепко пожал руку гостя и отворил любезно дверь…
На другой день Павел Николаевич выехал в Алатырь.
Есть в Финляндии станция Мустамяки, а верстах в пяти — окруженная сосновыми лесами деревня Нейвола[631]. Место историческое: здесь был решен вопрос об устройстве вооруженного восстания в Москве.
Политика старого правительства, направленная к покорению автономной Финляндии, превратила ее из лояльной и дружественной страны во вражескую — для правительства и дружескую — для русских революционеров, суливших национальное самоопределение вплоть до отделения от государства.
Финляндия сделалась удобным местом для всяких революционных съездов и свиданий.
У большевиков, помимо того, имелись здесь и некоторые специальные удобства: завоеванный ими Максим Горький снимал в деревне Нейволе огромный дом[632], где бывал лишь наездами, летом и зимой. А друг Ленина Вронч-Вруевич имел собственную дачу.
Дача Вронч-Вруевича прижималась к лесу, стояла в глубине обнесенного высоким забором и засаженного деревьями двора. Злой цепной пес охранял ворота и своим лаем предупреждал об опасности.
На этой даче и укрывался приехавший из Швейцарии Ильич[633].
Дело было глубокой осенью, когда все дачники исчезли, дачи стояли заколоченными наглухо, а деревня, уже засыпанная пышными сугробами, спала, как медведь в берлоге.
Кому могло прийти в голову, что под видом гостей к Горькому съезжаются представители комитетов Москвы и Петербурга? И кому придет в голову, что под видом столяра живет на даче Вронча генерал большевистской действующей армии?
А впрочем, если бы финляндские власти и узнали об этом, разве они стали бы мешать? Конечно, они в минуту опасности только помогли бы своим друзьям скрыться.
Ночь. Спит в глубоких снегах деревенька.
Спит лес в кружевах мохнатого инея. А дом Горького светится праздничными огнями: там по случаю дня рождения[634] знаменитого писателя съехалось множество гостей. Большой зал с отесанными бревенчатыми стенами напоминает только что выстроенный и не оконченный еще постройкой вокзал, куда собралась публика для встречи какого-то значительного лица. Говорят вполголоса, все озабочены, нетерпеливо посматривают на часы и перешептываются. Посреди зала длинный стол, тоже как в станционном зале. Огромный самовар. Гора бутербродов. Поднос со стаканами, блюдцами и чайными ложечками. Хозяин, высокий сутуловатый человек в черной суконной блузе, опоясанной ремешком, и в высоких лаковых сапогах, переходит от одной группы гостей к другой, подергивает жесткий рыжий ус, посасывает его и больше слушает, чем говорит. Он точно взвешивает все время чужие слова и отделывается кивками головы, остриженной под бобрик. Сегодня даже и сам Горький не в центре внимания…
— Пришел! — бросил чей-то таинственный голос в дверь зала, и все стихло.
Появился Вронч со сладенькой улыбочкой и румянцами на круглых и пухлых щеках, а за ним — невысокий сутуловатый человечек с монгольскими глазами.
— Привет товарищам!
Общий поклон. Кое с кем — за руку, два-три слова. Горький и Вронч неотступно сопровождают Ленина[635], проявляя свою особенную близость к нему какими-то интимными разговорами и улыбочками, от чего значительно вырастают во мнениях окружающих.
— Товарищи! Садитесь за стол. Оно удобнее, — предложил Горький грубоватым голосом, напирая сильно на «о», как все северные волжане. — Может, кому охота чаю выпить? Подходи и наливай! Мы сегодня без женщин.
Вронч налил стакан чаю и раболепно подставил усевшемуся рядом с Горьким Ленину.
Ленин поболтал ложечкой в стакане, глотнул чаю и начал говорить сперва тихо, сипло, с заминками, постукивая о стол карандашом. Он объяснил, что заставило его экстренно приехать: объявленная вторая всеобщая забастовка сорвалась, пафос революции слабеет, между тем как его необходимо всеми силами поддерживать, чтобы захватить передовые позиции всех врагов, как бы они ни назывались. Куй железо, пока горячо. А железо раскалено добела. У кузнечных мехов стоят черносотенные идиоты и раздувают пламя. Революционный пафос рабочего класса должен быть поднят какими угодно жертвами, ибо надо ловить исторический момент. Он благоприятен в небывалой степени…
631
Мустамяки — общее название для нескольких населенных пунктов на Карельском перешейке. До появления железной дороги местность была не заселена, после открытия в 1877 г. железнодорожной станции начала активно осваиваться. Нейвола — деревня, входившая до 1939 г. в состав волости Уусикиркко Выборгской губернии Финляндии.
632
Неточность: Горький поселился в Нейволе в начале 1914 г., после возвращения из первой эмиграции (1906–1913 гг.). Его дом (так называемая «вилла Ланг») был двухэтажным (принадлежал А. П. Горбик-Горбовской). По свидетельству современников, на первом этаже дома находилась большая комната с камином, разделенная аркой на две части, служившая столовой и гостиной, рядом с ней было несколько комнат меньшего размера, в которых обычно останавливались гости. На втором этаже размещались кабинет, библиотека и комнаты Горького и его второй жены актрисы Марии Андреевой. Летом же 1905 г. Горький жил в Куоккале, неподалеку от «Пенат» И. Е. Репина на мызе Линтула-Эрстрем. В этом месте образовалась небольшая «колония» писателей: Скиталец, Л. Андреев. Приезжали Куприн, Рукавишников, Елпатьевский. Дача была местом связи с зарубежными революционными деятелями. Еще раз в Финляндии Горький побывал в январе 1906 г.; постоянно менял места жительства.
633
Ленин весной и летом 1906 г. жил в Куоккале на вилле «Ваза», которая стала большевистским центром, куда приезжали партийные работники различных рангов с целью выработки дальнейших действий.
634
День рождения Горького — 16 (28) марта.
635
Горький и Ленин в Финляндии не встречались, так как были там в разное время.