Страница 47 из 53
— Отец аббат, у меня есть серьезные основания полагать, что некая группа бывших эсэсовцев хочет возродить сообщество катаров. Смею надеяться, вы не поддержите такой замысел. Церковь слишком давно борется с ересью, чтобы закрыть глаза на такое уклонение от истинного пути сегодня.
— Катаров? — переспросил отец настоятель. — Их только тут не хватало! Дорогой друг, я не знаю, какие именно сочинения вы читаете перед сном, но очень вам рекомендую вперед засыпать под что-нибудь другое. А может быть, вы могли бы сделать карьеру беллетриста. От души желаю вам всего доброго.
Историк не улыбнулся на последнее ироническое замечание так же, как и на все остальные. Он сел в машину. По тому, как он нажал на газ, было заметно его раздражение. Отец Кристиан дождался, пока машина не стала неприметной точкой на горизонте, и вернулся в аббатство. Он твердым шагом прошел по коридорам и вышел в клуатр. Там он взял палку и трижды постучал по земле в самой середине сада. Через несколько мгновений открылся люк и наружу вышел человек.
— Опять все тот же надоеда? — спросил он.
— Хватит с меня, фон Граф! — воскликнул отец Кристиан.
— Тсс… — шепнул немец. — Прежде вы никогда не желали произносить мое имя вслух!
— Что вслух — никто нас не слышит! — прервал его отец аббат. — Все монахи в храме, готовятся к пострижению нового брата. Я требую, чтобы вы оставили наше аббатство. Немедленно!
Фон Граф закрыл люк и посмотрел аббату в лицо.
— А кто вы такой, по-вашему, чтобы чего-то от меня требовать?
Отец Кристиан, как показалось, немного сбавил тон.
— Я уже довольно сделал для вас — а теперь, прошу вас, дайте нам жить спокойно.
Фон Граф ответил ему тихо, но с каждой фразой его голос звучал все грозней и грозней:
— А я вам скажу, кто вы такой. Вы коллаборационист, который в здравом уме и твердой памяти благословлял французских волонтеров, поступавших в Легион против большевизма. О да, вам удалось сохранить это в тайне, и бедные солдатики, погибшие на Восточном фронте, не пришли обвинить вас. Но есть фотография, и вы на ней видны. Вы были тогда на десять лет моложе и очень браво смотрелись в окружении черных мундиров с мертвой головой. С тех пор, мне кажется, на вас оставили отпечаток жизненные треволнения. Вы неважно выглядите, отец мой.
Аббат побледнел, а его собеседник продолжал свою речь:
— Вы всегда боролись с коммунизмом и ненавидели евреев. Правда, вам хватило чутья приютить нескольких партизан, и это потом спасло вас, но в глубине души вы не переменились. Гораздо чаще в этих краях вы привечали тех заблудших, кто якшался с оккупантами и наживался, пользуясь смутными временами. Они оставались у вас не надолго, но взять с них мзду малую вы не забывали.
— Перестаньте! — нашел наконец силы вымолвить отец Кристиан.
— Нет, это еще не все! А потом пришли мы. Вы думали, что поймали в сети еще пару птичек, но не знали, что мы решили перебить вашу маленькую коммерцию. Терять монополию вам было совсем не по душе, но мы же знали, чем вы занимались. Как нам было не договориться?
У отца Кристиана от этих слов спирало дыхание так, что он лишь беззвучно открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на песок.
— А потом, когда мы решили воскресить братство…
— Молчите же! — прервал собеседника отец настоятель. — Это совсем не мои дела!
— Так уж и не ваши? — улыбнулся фон Граф. — Вы прекрасно знали, что мы тут готовим. Я скажу вот что: между нами есть большая разница. У нас остались идеалы. В отличие от вас, мы работаем не только ради наживы.
Отец Кристиан выпрямился во весь рост. Когда он знал, что партия проиграна, к нему всегда возвращалось суровое достоинство, которое так ему шло.
— Забудем все это.
— Впрочем, нам повезло, — продолжал немец. — Мы перевезли все, что нас компрометирует, как раз вовремя, пока эта паршивая крыса не успела сунуть свой нос в ваше чудное аббатство. А вскоре, уверяю вас, мы в аббатстве и нужды иметь не будем. Возвращается время еретиков!
— Бога ради, перестаньте! — вскрикнул отец Кристиан. Слушать дальше он не хотел.
— В Лангедок вернется его истинная вера… вернется благодаря паписту. Разве не парадокс?
— Вы с ума сошли!
— И язычество нашей прекрасной Европы сотрет религию семитов!
— Молчите! Молчите! — вопил отец аббат, затыкая себе уши.
Он повернулся кругом и из последних сил бросился бежать по длинной галерее, обнесенной колоннадой.
ГЛАВА 68
Для работы со всеми четырьмя листками Ле Биан выбрал городскую библиотеку Фуа. «Преподавательский рефлекс», — подумал он. В храмах книг витает особый тонкий запах, помогающий работе рассудка и правильно направляющий ум. Историк всегда считал, что там, в паре сантиметров над головами читателей, погруженных в книги, живет ангелочек-хранитель. А иначе как объяснить, что человек в библиотеке всегда в конце концов находит книгу, которая помогает ему распутать задачу? Хорошо бы, подумал Ле Биан, ангел, сопровождающий меня с самого коллежа, не отправился теперь отдыхать. Он сел за отдельно стоявший стол в дальнем конце зала и достал из сумки четыре лоскута пергамента. Стараясь как можно тщательней подогнать буквы друг к другу, он сложил их вместе. Рядом он положил краткий курс римской истории, чтобы освежить в памяти дела императора Константина, тень которого витала над этим документом.
Этот император не сразу принял христианство: поначалу он поклонялся Аполлону, «Непобедимому Солнцу» — Sol Invictus. В 313 году император издал эдикт о веротерпимости, а в 318-м признал полномочия церковных судов. В 320 году он сделал воскресный день праздничным, а в 325 созвал собор в Никее, чтобы примирить христиан по болезненному вопросу о Троице. Всегда покровительствуя последователям Христа, он разрешил папам поселиться в Латеране и построить на Тибериевой дороге церковь Сан-Лоренцо фуори ле Мура. По оценке историков, в 10-х годах IV века в христианство обратилось около трети римлян. Константин вступил в конфликт с Сенатом, полагавшим, что христианам дано слишком много привилегий. В знак своего неудовольствия, император покинул город и основал на Босфоре Византию. Затем христиане, которых долго преследовали, взяли реванш, начав преследовать язычников. В 346 году было воспрещено публичное служение языческим богам. Десять лет спустя закрыты храмы язычников. В 395-м последние семьи, хранившие верность древней римской религии, были принуждены принять новую веру.
Ле Биан стал размышлять об этом удивительном повороте истории. Жертвы обратились против бывших своих палачей — дело не новое. Но почему это происходит во имя Бога — Пьер никогда не мог понять. Оставив философские раздумья, он вернулся к книге. В ней упоминалось и о «Константиновом даре», которым император передавал свою светскую власть папе. Впоследствии оказалось, что этот документ, обнаруженный при Карле Великом, был подделкой, но, тем не менее, в Средние века он долго играл первостепенную роль.
Историк закрыл книгу и сосредоточился на документе. В нем было несколько сот строк — при этом он четко делился на три части. В начале шел текст, служивший преамбулой, потом длинный список и, наконец, краткое заключение. Латынь, на которой он был написан, казалась довольно простой, но на случай какого-либо провала в памяти Ле Биан взял и словарь. Впрочем, он не понадобился. Дословный перевод казался ясен:
«Константин, император римлян, объявляет.
Для победы над врагами истинной веры необходимо бороться с теми, кто проповедует веру языческую. Но прежде надо бороться с богами, которых они почитают испокон века.
Верующим в Истинного Бога поручаю разрушить прежние храмы и капища, чтобы воздвигнуть новые храмы во славу Бога Единого.
На протяжении всей нашей истории места поклонения богам давали силу их жречеству. Овладев этими местами, верующие в Истинного Бога послужат славе Божией и возведут свою церковь во веки веков».