Страница 24 из 28
Он заметил, как сглотнул Дрофд, не слишком захваченный идеей встречного нападения. Мёртвые знают, Утроба и сам не прочь придумать для себя лучшее занятие на полдник.
— Их не хватит полностью нас окружить, а у нас преимущество в позиции. Мы будем выбирать, куда их ударить, и ударим жёстко. При удаче мы сомнём их до того как они построятся, а дальше, если остальные шестеро вздумают напасть, зачистим и тех.
— Жёстко ударим! — проревел Йон, цепляясь, за поочерёдно пожимающие друг друга руки.
— Ждать моей команды и навалиться разом.
— Разом. — Чудесная правой ладонью шлёпнула по руке Скорри, а левой двинула его по предплечью.
— Я, Трясучка, Брак, Йон — мы впереди по центру.
— Айе, вождь, — ответил Брак, всё ещё воюя с кольчугой Йона.
— Айе, блядь! — Йон занёс секиру в пробном взмахе и вырвал застёжки из браковых рук.
Трясучка с ухмылкой высунул язык — не особо ободряюще.
— Атрок и Агрик отступают в стороны.
— Айе, — одновременно выпалили они.
— Скорри, если кто попытается раньше времени пролезть с боков, прищучь его. Когда мы сблизимся, ты — в последнем ряду.
Скорри лишь напевал про себя, но он всё слышал.
— Вирран. Ты ядро нашего ореха.
— Нет. — Вирран взял Отца Мечей с его жилища у камня и поднял ввысь, навершие рукояти искрилось на солнце. — Вот оно, ядро. То, что делает меня… мне кажется чем-то вроде… кожицы между ядром ореха и скорлупой.
— Скорее кожицы кое-где ещё. — Пробормотала под нос Чудесная.
— Можешь быть любой частью ореха, какой хочешь, — произнёс Утроба, — главное, окажись в нём, когда мы его расколем.
— О, мне некуда идти, до той поры, когда ты откроешь моё предназначение. — Вирран откинул капюшон и поскрёб в прилизанных волосах. — В точности как предрекла мне Шоглиг.
Утроба вздохнул.
— Поскорее бы уж. Вопросы есть? — Ни звука, исключая шелестящий в траве ветер, хлопки, когда они закончили пожимать руки, ворчанье и лязг, когда Брак наконец напялил на Йона доспех. — Лады. — На случай, если потом не удастся, говорю сейчас — было честью сражаться рядом со всеми вами. Или, если хотите, честью ковылять вместе с вами по всему Северу при любой погоде. Всегда помните однажды сказанное мне Руддой Тридубой: главное, чтоб мы их всех поубивали, и ни в коем случае не наоборот.
Чудесная усмехнулась:
— Лучший, етить его, совет, что я слышала.
Основная группа бойцов Горбушки тронулась с места. Большая группа. Шли медленно, выигрывая время, поднимались по длинному склону в направлении Детей. Уже больше, чем просто точки. Существенно больше. Явно люди, идут целеустремлённо, солнце разрозненно вспыхивает на остром железе. Тяжёлая рука ткнулась ему в плечо, и Утроба подпрыгнул, но позади оказался лишь Йон.
— На пару слов, вождь?
— Что такое? — Хотя и так уже знал.
— Как обычно. Если здесь я погибну…
Утроба кивнул, отсекая долгую тягомотину:
— Я отыщу твоих сыновей, и отдам им твою долю.
— И?
— Расскажу им, каков ты был.
— Всё целиком.
— Всё целиком.
— Добро. И ни чуточки меня не приукрашивай, старый ты хрен.
Утроба окинул рукой свою старую кожаную куртку:
— Когда я в последний раз себя-то приукрашивал?
Они сцепили руки, и у Йона должно быть промелькнул след улыбки.
— Давненько, вождь, это уж точно. — Оставляя Утробу в раздумьях, кому будут рассказывать, когда он сам вернётся в грязь. Вся его семья здесь.
— Время говорить, — промолвила Чудесная.
Горбушка оставил своих людей за Детьми, а сам с голыми руками и открытой улыбкой взбирался к Героям по травянистому склону. Утроба обнажил меч, прочувствовал кистью его страшащий и обнадёживающий вес. Дюжина лет ежедневной работы бруском давала уверенность в его остроте. Жизнь и смерть в куске металла.
— Правда, с ним ощущаешь себя чего-то значащим? — Трясучка раскрутил в кулаке свою секиру. Зверская на вид поделка, тяжёлое древко прошито гвоздями, переливалось бородатое зазубренное оголовье. — Мужчина обязан быть при оружии. Ради одного только ощущения.
— Безоружный мужик, как дом без крыши, — прогундел Йон.
— Оба протекут и рухнут, — закончил за него Брак.
Горбушка остановился как раз в пределах выстрела из лука, высокая трава тёрлась о его икры.
— Хэй, хэй, Утроба! Ну, ты чегой-то, всё там?
— К сожалению, да.
— Хорошо спалося?
— Лучше бы на перьевой подушке. Хоть ты мне её принёс?
— Хотел бы захватить её для тебя. Ктой-то у вас, Коль Трясучка?
— Айе. И с собой он привёл две дюжины карлов. — Крепкий ход, но Горбушка лишь засмеялся.
— Неплохая попытка. Никого он не привёл. Давненько не виделись, Коль. Как делища?
Трясучка еле-еле заметно пожал плечами. Больше ничего.
Горбушка вскинул брови.
— Что, неужели так?
Снова пошевелились плечи. Словно ему без разницы, хоть падите небеса.
— Ну как знаешь. Как насчёт вот чего, Утроба. Можно мне забрать назад свой холм?
Утроба повращал кистью на рукояти меча. Щипало содранную кожу в уголках жёваных ногтей.
— Да я-то настроился посидеть тут ещё пару деньков.
Горбушка посмурнел. Не на такой ответ он надеялся.
— Послушай, Утроба, той ночью ты дал мне шанс, и я даю тебе твой. Есть правильный способ делать дела и между честными людьми всё по чесноку. Ты, поди, заметил — ко мне тут с утра подошли друзья. — И он мотнул большим пальцем в сторону Детей. — Поэтому спрошу тебя ещё раз. Можно мне забрать назад свой холм?
Последняя возможность. Утроба глубоко вздохнул, и проорал вместе с ветром:
— Боюсь, нет, Горбушка! Боюсь, тебе надо будет подняться и отобрать его у меня!
— Сколько с тобой там, наверху? Ась? Девять? Против моих двух дюжин?
— Встречали мы перевес и похуже! — Вот только он не припоминал, чтобы хоть раз по собственной воле.
— Как не жаль, тебя-то отъебать хватит! — Горбушка понизил голос от сердитого к вразумительному. — Послушай, нет причин доводить всё до…
— Кроме войны! — Так вышло, Утроба проревел последнее слово с заметно большей злобой, чем намеревался.
Насколько он разобрал с такого расстояния, усмешка Горбушки пропала.
— Твоя правда. Я только хотел дать тебе шанс, как ты мне.
— Рад слышать. Признателен. Но уйти не в моих силах.
— Досадно, со всех сторон.
— Айе. Но так вышло.
Горбушка набрал воздуху, будто собирался говорить, но молчал. Он просто стоял и всё. Как и Утроба. Как и вся его команда позади, глядя вниз. Как и вся команда Горбушки, глядя вверх. На Героях безмолвие, лишь напевал ветер, где-то щебетала пара птичек, да ласкаясь к цветам, на солнышке жужжали пчёлы. Мгновение мира. Напоминание, что от войны им никуда не деться.
Затем Горбушка захлопнул рот, развернулся и пошёл вниз по пологому склону в сторону Детей.
— Отсюда я могла б его застрелить, — шепнула Чудесная.
— Знаю, могла бы, — промолвил Утроба. — Только сама знаешь — не сможешь.
— Знаю. Просто, к слову.
— Может, он передумает и переиначит. — Но прозвучало у Брака не слишком убедительно.
— Нет. Ему не веселее нашего, но однажды он уже отступил. У него слишком хорошие шансы, чтобы отступать снова. — Утроба чуть ли не шептал последние слова. — Так вышло б неправильно. — Горбушка достиг Детей и скрылся среди камней. — Все, кто без луков — назад за Героев и ждать.
Потянулась тишина. Боль буравила колено Утробы, как только он смещал вес. Позади раздались голоса — Йон и Брак спорили ни о чём, заняв свои места в построении. Опять тишина. Война — девяносто девять частей скуки, и как раз теперь, одна часть жопораздирательного ужаса. У Утробы возникло сильное ощущение, что одна из тех штук сейчас обрушится на него с высоты.
Агрик успел воткнуть в землю несколько стрел, перья трепыхались как колоски пырея. Теперь он покачивался на пятках, потирая скулы.
— Может, он обождёт до темноты.
— Нет. Раз он вызвал больше людей, значит, этот холм нужен Ищейке. Этот холм нужен Союзу. Он не станет рисковать — а вдруг до ночи к нам подойдёт подкрепление.