Страница 21 из 22
В течение первых двух недель этого месяца продолжалась печальная история расточения человеческих ресурсов и оснащения. 6 июля 5-й и 7-й механизированные корпуса последовательно бросались в бой малыми силами против Гота и были разбиты за три дня. 11 июля Сталин в личном послании настаивал на «стабильной обороне» Смоленска, но через четыре дня 16-я армия Лукина, получившая эту задачу «по прямому приказу» ГКО, также была разгромлена. Вокруг Могилева была окружена и уничтожена вся 13-я армия (генерал-лейтенант Герасименко). Но русские сражались с тем нерассуждающим героизмом, который вызывал восхищение даже у Гальдера, который фиксировал это в своих еженощных записях. Их «дикарская решимость», на которую он часто жаловался, вызывала постепенное размывание собственных сил вермахта. Износ нервов людского состава, а также оружия и машин шел в совсем другом масштабе, чем во время «маневров с боеприпасами», произошедших на Западе предшествующим летом. «Наши башенные люки были задраены в течение десяти дней, – писал сержант из 6-й танковой дивизии, – мой танк имел семь попаданий, внутри воняло так, что не было сил». В другом рассказе описывается судьба двух русских танков, которым удалось было вырваться из окружения, но затем они сломались. Один был уничтожен, а двоих из экипажа второго танка застрелили, когда они попытались выбраться из люка и скрыться. Этот танк так и стоял там, герметически задраенный и, очевидно, безжизненный, целых десять дней. Битва по окружению продолжалась, но немцев беспокоило то, что обозы снабжения постоянно подвергались меткому артиллерийскому обстрелу. «Мы изменяли график доставки, но ничего не помогало. Часто наши позиции подвергались сильнейшему обстрелу. Глубокой ночью из леса подкрадывались и забрасывали нас ручными гранатами, точно нацеленными в щели орудий. Мы задавали себе вопрос, какой дьявол им помогает. Загадка выяснилась совершенно случайно. С неповрежденного русского танка было снято все, что могло пригодиться: магнето, поршни, кабели и т. п. Как-то наш повар ухитрился пролезть в какую-то щель и заглянуть внутрь. Чуть не потеряв сознания от ужасного запаха, он увидел двух людей. Можете ли вы представить силу воли этих танкистов, один из которых, капитан, потеряв глаз, передавал координаты своим войскам при помощи рации».
Но если напряжение, испытываемое немцами, было для них внове и весьма тяжелым, для русских оно было критическим. Резерв Главного командования буквально растаял, оставив только 21 дивизию – все сформированные в спешке, с большим некомплектом кадровых офицеров и сержантов. Эти части получили оснащение из складов в Московской области в начале июля и были сосредоточены под Вязьмой и Брянском для дальнейшей подготовки. У них не хватало боеприпасов и артиллерии. Все они были на конной тяге (кроме 160-мм орудий, которые перевозили с помощью тракторов). Этот недостаток подвижности усиливался нехваткой танков. Имелось только две танковые части, 104-я и 105-я, и одна 204-я моторизованная дивизия. Более того, из них только 105-я бригада, под Вязьмой, имела некоторую часть танков Т-34[46]. Эта нехватка подвижности, скорее всего, является наиболее вероятным объяснением задержки с вводом в бой этих резервов. Первоначальный план – разработанное во всех деталях контрнаступление через Днепр, после того как немцы были там остановлены, – был изменен в связи с неудачей переправ у Копыся и Могилева. Затем Тимошенко надеялся нанести удар в основание германского выступа, вводя резервы у Старого Быхова и Пропойска и сходясь в южном направлении от Орши с очень сильными частями, которые группировались вдоль верхнего течения Днепра до Смоленска.
Но к ночи 16 июля и этот план был аннулирован из-за скорости немецкого наступления. Прорыв Гота через Двину поставил под удар всю смоленскую армию, когда он повернул к югу, двигаясь по сходящимся направлениям с северной колонной вилки Гудериана. На юге же падение Старого Быхова и приближение танковой завесы к месту слияния Сожа и Остера привело 3-ю и 4-ю танковые армии к краю района сосредоточения брянской армии – Рославлю.
На следующей неделе это соперничество за позицию получило даже большее значение, чем боевые действия в самом прорыве. Русская пехота под регулярными дневными налетами люфтваффе могла делать в среднем чуть более 20 миль в день; немецкие танки могли преодолевать в два раза большее расстояние даже при наличии сопротивления. Но при развертывании своих сил в боевом порядке эта 21 свежая пехотная дивизия русских зависела от железнодорожных узлов в Ельне и Рослав-ле, которые позволяли им двигаться вдоль южной и восточной стороны германского выступа. Но 18 июля головные мотоциклисты 10-й танковой дивизии, центрального «зубца» Гудериана, были в виду Ельни и достигли правого берега Десны, в нескольких милях к юго-востоку. Все те русские, кто вначале был у них на пути, были втянуты в воронку Смоленского котла к северу или остались стоять на Остере в 60 милях западнее.
Теперь угроза целостности армии Тимошенко стала крайне реальной. В ту ночь и на следующий день при температуре 80 градусов по Фаренгейту в тени русские продолжали форсированный марш. Но вечером 19 июля только две дивизии добрались до Спас-Деменска (почти в 30 милях от Ельни), и 10-я танковая вступила в город большими силами, после двенадцатичасового боя против русского ополчения и нескольких поредевших регулярных частей, составлявших «гарнизон».
Мы уже показали, как Гудериан был недоволен всякими ограничениями, которые налагал на него К л ю г е. Теперь он использовал всякие уловки, чтобы найти повод или возможность не выполнять приказы своего командующего армией. Но если ему нужно было использовать всю свою танковую армию в качестве острия клина, то здесь ему непременно были нужны несколько пехотных дивизий Клюге – и для обеспечения совершаемого им окружения русской пехоты, и для защиты флангов выступа. Существовал только один способ получить эти пехотные дивизии, а именно – обратиться к Боку через голову К л ю г е. Но чтобы иметь основания для такой просьбы, Гудериану необходимо было убедить в том, что есть шанс, таящий огромные возможности; шанс, где счет идет на дни и часы. Теперь, добившись второго окружения русских под Смоленском и захвата Ельни, он считал, что у него есть такие основания. Собственно, даже кажется, что он добился той самой ситуации, на которую надеялись Бок и Гальдер[47].
Потом Браухич сказал, что он «откладывал выяснение» этого вопроса – хода операций после разгрома русских войск, развернутых на границе, – в надежде «достичь своевременного соглашения». Но никакого выяснения и не требовалось. Гитлер, возможно, держал про себя или делился своей мечтой о новых Каннах только в своих застольных разглагольствованиях, но он никогда не делал секрета из своего отрицательного отношения к прямому наступлению на Москву и продолжал высказывать его даже после того, как это решение было закреплено Директивой № 33. «В настоящее время, – писал Гальдер 23 июля, – фюрер совершенно не заинтересован в Москве, только в Ленинграде». И двумя днями позже ссылка на важность Москвы была «полностью отметена им в сторону». Самое большее, чего смог добиться Браухич, было разрешение отсрочить выполнение директивы потому, что «мобильным силам группы армий «Центр», перед которыми фюрер поставил задачи, срочно требуется 10–14-дневный период отдыха для восстановления их боеспособности».
Но такое развитие событий имело два серьезных недостатка. Во-первых, даже если бы Боку и Гудериану удалось каким-то образом добиться положения, при котором им дали бы добро на наступление, оно бы все равно имело опасный импровизированный характер. Во-вторых, танковым группам в какой-то момент потребовались бы «периоды отдыха».
После 1945 года поборники идеи одного, узко направленного наступления на Москву могли свободно вентилировать свои взгляды. Всегда легче превозносить достоинства какой-нибудь гипотетической альтернативы, чем оправдывать осторожность и разочаровывающую реальность. А в данном случае к тому же сложилось так, что все люди, выступавшие против наступления в центре, уже скончались. Кейтель, Йодль, Клюге, сам Гитлер – у них не было времени написать оправдательные мемуары. Только Блюментритт, начальник штаба Клюге, остался жив, но на допросах он был уклончив[48]. Хладнокровная оценка фактов покажет, насколько рискованным было положение немцев. Через Днепр перешло не более десяти их дивизий, и они ушли на расстояние свыше 120 миль от этой реки. Главные переправы, у Орши и Могилева, все еще находились в руках русских и удерживались силами большими, чем весь германский клин. А к северу и югу от выступа четыре русские армии еще имели силы, если не способность, двинуться по сходящимся направлениям и раздавить его корень. Более того, вся немецкая техника нуждалась в ремонте. Каждый танк двигался от польской границы своим ходом, а колесный транспорт, перевозивший топливо и боеприпасы, уже разваливался от плохих дорог.
46
В Вязьме находились дивизии: 64-я, 53-я, 19-я, 120-я, 124-я, 129-я, 29-я, 158-я и 128-я; в Брянске – 132-я, 6-я, 160-я, 55-я, 56-я, 1-я Рабочая, 148-я, 145-я, 135-я, 140-я, 232-я и 46-я.
47
Раздражение Гальдера против Гитлера стало отражаться в его записях через несколько дней после его фатально не точного прогноза 3 июля. Он ворчал, что «верховный командующий не доверяет своим полевым командирам и уровню образования и подготовки старших офицеров!». Его мнения относительно спора о нанесении удара в центре таковы, что Директива № 33 приведет к тому, что «теперешние успешные операции захлебнутся» и что «операции, предписанные фюрером, вызовут разбрасывание сил и застой на решающем направлении к Москве. Бок будет настолько ослаблен, что не сможет атаковать».
Гальдер, по-видимому, решительно изложил свои взгляды Браухичу, но оба проявили некоторую робость в своих протестах Гитлеру. Находясь на вершине руководства сухопутными силами, они, по-видимому, выражали мнение большинства. Один Рундштедт, настаивавший на наступлении только на Северном фронте, и Клюге (который не переносил Гудериана) были против, хотя, вероятно, командиры в группах армий «Север» и «Юг» – Лееб, Рейхенау, Клейст и Гёпнер – не возражали против предлагаемого увеличения численности личного состава, предлагаемой Директивой № 33.
48
«План Гудериана был очень смелым, – сказал он Лиддел-Гарту. – Был большой риск в обеспечении пополнениями и снабжением. Но это было бы меньшим из двух рисков. Масса времени была бы потеряна на совершение поворотов танковыми войсками для замыкания кольца вокруг обойденных ими вражеских сил».