Холмы смерти

Кейн с сомнением глянул на колдуна:

— Ты и вправду думаешь, что этот костыль ее защитит?

— Костыль?! — фыркнул Н'Лонга. — Твоя думать, это просто деревянная палка? В эта посох — могучее волшебство! Твоя сам видеть, как магруда становиться горстка пыли, а потом еще одна. Те, кого твоя называть “вампир”, даже близко не смочь подойти к великому посоху вуду! Брат думать, почему моя дать твоя волшебный жезл? Не только в холмах магрудов встречать ходячий мертвец, когда тени черны. Не все мертвецы жить здесь. Но все они желать теплый кровь и человеческий душа. Когда они не питать себя, они гнить, как трухлявый пень.

— Ну так наделал бы побольше таких жезлов, да и раздал бы добрым людям! — раздраженно ответил пуританин.

— Моя не мастерить посох! — Н'Лонга затряс головой. — Моя не уметь делать такой большой волшебство! Посох приходить из древняя времена. Теперь даже духи не знать, какая много-много древняя! Когда мы сидеть у костра на Побережье, я заставлять белая брат спать, а сам творить великое вуду и призвать посох охранять побратим. Сегодня наша только ходить смотреть, сегодня посох оставлять охранять девчонку. Так?

Кейн неохотно подчинился и последовал за колдуном, но все-таки не удержался и оглянулся на тоненькое тело, вытянувшееся на полу пещеры. Он ни в жизнь не согласился бы вот так оставить беззащитное существо, если бы в глубине души не был уверен, что Зунна уже мертва. Он ведь прикоснулся к ней ладонью — тело было холодным.

По мере того как солнце карабкалось вверх по небосклону, путники забирались все дальше и дальше в глубь безжизненных холмов. Они взбирались по выжженным солнцем глиняным склонам, преодолевали крутые подъемы, выискивая проходы между гигантскими валунами и обходя глубокие расщелины. Холмы снизу доверху оказались изрыты темными зловещими норами, и Кейн с опаской пробирался мимо их разверстых входов. У пуританина мурашки бегали по спине от одной только мысли о монстрах, могущих таиться внутри. Тем более после того, как Н'Лонга “успокоил” его, жизнерадостно сказав:

— В здешних пещерах, однако, много-много магруда! Обычно мертвая человек спать до заката в темноте, но иногда они выходить и днем!

Солнце палило немилосердно, обрушивая волны невыносимого жара на голые склоны. Словно тень древнего проклятия над холмами вампиров повисла тишина. Пока путешественники продвигались беспрепятственно, хотя англичанин готов был поклясться, что пару раз видел, как при их приближении за камнями стремительно скрывались серые тени.

— Я открыть белый брат тайну, почему магруда днем прятаться в пещерах, — заметив его волнение, хихикнул Н'Лонга. — Если ходячая мертвец чего бояться, так это стервятник. Смерть не обмануть такая мудрая птица! Так? Стервятник чувствовать дохлятина, лежи она тихо или мало-мало ходить! Умный птица души не чаять в мертвый человек — как видеть, сразу налетать, рвать его на кусочки и много-много кушать!

Откровение колдуна заставило Кейн в сердцах хлопнуть себя по бедру шляпой.

— Боже милостивый! — вскричал пуританин. — Да будет ли когда-нибудь предел ужасам, наводняющим африканские дебри? Воистину в этих местах правят бал силы Тьмы. Доколе подобная бесовщина будет испытывать терпение Небес?

Глаза Кейна вспыхнули безумным огнем. Ужасающая жара, безлюдье и сознание того, что со всех сторон на него жадно пялятся глаза могильной нечисти, — все это оказалось слишком даже для его стальных нервов.

— Твоя лучше скоро-скоро надевать смешная шляпа на голову, — сдерживая усмешку, сочувственно посоветовал Н'Лонга. — Если белый брат не поберечься, солнце напекать ему голову и старый Н'Лонга тащить его на себе!

До Кейна дошел комизм ситуации — африканский мумбо-юмбо успокаивает образованного европейца, разволновавшегося, точно дитя неразумное. К нему тотчас же вернулись обычное спокойствие и невозмутимость. Он поправил мушкет, с которым решительно не желал расставаться, несмотря на уговоры колдуна, — доброе оружие никогда не бывает лишним, — но ничего не ответил. Наконец они поднялись на очередную каменистую вершину, и перед ними открылась котловина, окруженная со всех сторон холмами. В самом ее центре находился мертвый город. Наметанный взгляд Кейна сразу определил невероятную древность непривычной архитектуры. И могучие неприступные стены, и здания были сложены из тщательно пригнанных титанических каменных блоков, но неумолимое время постепенно превращало в руины, казалось бы, вечные сооружения. Широкие улицы заросли той же высоченной травой, что сплошь заполонила котловину и склоны окрестных холмов. Но сколько Соломон ни вглядывался в травяное море, он не заметил ни малейших признаков движения.

— Так вот их крепость, — задумчиво протянул Соломон Кейн. — Но почему они днем предпочитают скрываться в пещерах?

— Кто знать, о чем думать мертвый? Может, в одна нехорошая ночь большая камень упасть и кого-то раздавить? Тут бывать, что от старости рассыпаться целое каменное жилище. Может, магруда терпеть не может друг друга? А может, наоборот, большой магруда кушать меньший?

— Какая здесь царит тишина, — невольно понижая голос, заметил пуританин. — Вот что называется гнетущей тишиной...

— Мертвая человек не шуметь и не говорить, — пожал плечами Н'Лонга. — Днем они тихо-тихо сидеть в пещерах, а ночью тихо-тихо бродить. Может, когда лесное племя приходить на них войной, магруда забираться в своя каменная крепость и укрываться за стенами?

Кейн, соглашаясь, кивнул. Пускай стены мертвого города местами наполовину обвалились, они все еще были достаточно толсты и высоки, чтобы вампиры сколь угодно долго могли противостоять целой армии воинов, вооруженных лишь луками и копьями. А уж ночью, когда наступит их время, пожирающие души демоны с легкостью бы сеяли смерть среди людей, которым нечего было противопоставить бесовской мощи.

— Кровный брат! — неожиданно прервал размышления пуританина колдун. — Я много-много думать большая многотрудная волшебство. Твоя брат молчать и охранять мой покой.

Н'Лонга сел скрестив ноги и сосредоточенно замер. Англичанин послушно устроился на нагретом солнцем камне и с интересом огляделся вокруг, коли уж ему представилась такая возможность.

Далеко на юге начинались зеленые джунгли, сливающиеся с синевой неба на далеком горизонте. С такого расстояния безбрежный океан листвы выглядел удивительно мирно и привлекательно. Быть может, особое очарование придавал ему затаившийся со всех сторон Ужас.

Насладившись удивительными ландшафтами северной Африки, Кейн перевел взгляд на Н'Лонгу. Тот сидел на корточках и кончиком кинжала выцарапывал на спекшейся глине странные узоры. Соломон наблюдал за движениями его рук, думая про себя о том, с какой легкостью расправились бы с ними вампиры, если хотя бы полдюжины тварей выбрались из своих нор на свет Божий.

Воистину говорят: о нечистом речь — нечистый навстречь! Сидевшего на корточках колдуна накрыла чья-то жуткая тень!

Кейн, остававшийся начеку в любых ситуациях, среагировал мгновенно. Стремительности его прыжка позавидовал бы горный леопард. В следующее мгновение приклад его мушкета обрушился на мерзкую харю подкравшегося к колдуну чудовища. Магруд зашатался, и Кейн, не давая проклятой твари опомниться, погнал его назад, осыпая могучими ударами, каждый из которых уложил наповал бы нормального человека. И хотя Кейн дрался бешено и яростно, он сохранял хладнокровие и преследовал определенную цель.

Когда он вынудил магруда отступить к самому краю утеса, тот понял, что задумал человек, но изменить уже ничего не смог. Вампир забил в воздухе руками, пытаясь сохранить равновесие, но мощный пинок пуританина помог ему отправиться в пропасть. Пролетев сотню футов, магруд рухнул на камни и остался лежать на них, извиваясь, как расплющенная пиявка. Кейн обернулся и увидел, что колдун уже был на ногах. Его сжатые кулаки были устремлены к небу.

Кейн не понял, что для этого послужило причиной, но окрестные холмы словно извергли из себя серую блевотину. Магруды просто перли из всех щелей, выбираясь на солнечный свет, — жуткие молчаливые фигуры, они словно полчища гигантских, серых, молчаливых крыс бежали вверх по склону, перепрыгивая через валуны. Алчущие взгляды мириадов красных глаз сошлись на двух людях — черном и белом. И по-прежнему стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь шорохом шагов.