В поисках Вишневского

Операция пересадки сердца требует совершенно исключительной стерильности, то есть целых стерильных блоков, палат, и соответствующего оборудования, которого в старом здании Института имени А. В. Вишневского не было, а новое здание было еще не закончено. И тогда Александр Александрович — главный хирург Министерства обороны — задался целью произвести операцию пересадки сердца в Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова в Ленинграде. Руководство академии поддержало предложение Вишневского. Была проведена подготовка стерильных помещений и оборудования в отличном корпусе госпитально-хирургической клиники, где для пересадки сердца был отведен целый этаж. Была оборудована специальная операционная и пластмассовая палатка — там должен был находиться больной после пересадки. Была подготовлена новейшая аппаратура и создана группа хирургов-иммунологов и специалистов по искусственному кровообращению.

В таком громадном городе, как Ленинград, больных, перенесших инфаркт, было множество, и многие из них соглашались на пересадку сердца как на последнюю надежду на продление жизни. Так что в реципиентах недостатка не было.

Больных, ждавших пересадки сердца, было много, и нередко они умирали, не дождавшись операции, поскольку большинство из них были хронические сердечники, уже перенесшие по два, по три инфаркта миокарда, с декомпенсацией, с отеками легких. По существу, жизнь их держалась буквально на кончике иглы при инъекциях различных сильнодействующих препаратов, помогающих сердечной деятельности. В бригаде, обслуживающей этих больных, было установлено круглосуточное дежурство, и каждый из членов этой бригады не имел права отлучаться по своим делам больше чем на полчаса, и так было в течение двух месяцев.

Вопрос о донорах оказался чрезвычайно сложным. Их доставляли в одну и ту же клинику в отделение реанимации, ни в какой мере не связанное с бригадой, занимающейся трансплантацией сердца. Доноры часто имели повреждения многих жизненно важных органов, и хирурги в этих случаях не решались производить трансплантацию.

Надо было еще подобрать по иммунным пробам совместимость тканей донора с тканями реципиента и при этом учесть самые мельчайшие детали.

Три профессора-хирурга должны были работать вместе с Вишневским: Иван Семенович Колесников, Феликс Владимирович Баллюзек и Владимир Федорович Портной. Кроме того, им должны были помогать многие сотрудники Института имени А. В. Вишневского и Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова.

И вот в ночь на третье ноября в клинику позвонили и сообщили, что зафиксирован случай неоперабельной травмы, приведшей к мозговой смерти потерпевшего. Теперь надо выяснить, подойдет ли его сердце для пересадки. Сможет ли оно работать в другом организме? Измеряется и подсчитывается, сколько крови выбрасывает мышца с каждым ударом.

Сердце донора срочно доставляют в операционную, где на столе, уже подготовленная к операции, лежит пожилая женщина с сердцем, отжившим раньше времени. И вот Вишневский со своими соратниками — Колесниковым, Баллюзеком и Портным — переходят в операционную и приступают к пересадке сердца…

Можно представить, каким мужеством, хладнокровием и опытом должен был обладать Александр Александрович, когда он отделял своим скальпелем старое сердце от сосудов… Я вижу это напряженное лицо под марлевой маской, лицо с немигающими глазами неистового напряжения, когда руки этого необыкновенно талантливого хирурга извлекают из ванночки молодое сердца вместе с трубками, дающими ему жизнь, помещают его в перикард пожилой женщины и начинают тончайшую работу иглой, соединяя, скрепляя, подшивая сосуды…

И вот они уже соединены, все готово, чтобы снять зажимы, и тогда в сердце должна поступать кровь оперируемой…

Пожалуй, никакими словами не опишешь, что переживают в эту минуту хирурги, взявшие на себя ответственность заново создать функциональную деятельность человеческого сердца, вступая в эту минуту в соревнование с самой природой. Надо обладать такими нервами, таким здоровьем и таким могучим собственным сердцем, чтобы дождаться первого… второго… третьего толчка нового сердца! И вот оно работает! Работает новое сердце! Победа!..

Но через полчаса обнаруживается, что правый желудочек нового сердца не справляется с нагрузкой из-за больших изменений в легких реципиента, и вот тридцать два часа подряд хирурги отчаянно борются за жизнь больной, но… на тридцать третьем часу сердце остановилось, успев послужить только великому опыту современной науки.

Все же приоритет подобных операций в нашей стране остался за Александром Александровичем Вишневским, и впоследствии он был приглашен сделать доклад о трансплантации сердца в Московском хирургическом обществе.

Доклад этот был блестящим. Причем Александр Александрович не столько докладывал, сколько горячо делился с коллегами своим опытом, не умалчивая о недостатках и недосмотрах и постоянно обращаясь к аудитории: «Если вы будете делать эту операцию, то обратите внимание…» Это диктовалось большим чувством долга перед больными и щедрой готовностью передать опыт коллегам. И столько было в этом выступлении убедительности и полной отдачи, что оно несомненно сыграло большую роль в развитии методики трансплантации сердца. Ныне сделано больше ста пересадок сердца, не говоря уже о трансплантациях почек, легких, печени. Экспериментальная хирургия сильно движется вперед, но, как утверждает Александр Александрович в статье «Клятва Гиппократа», которую он писал в соавторстве с профессором Портным, — «по-видимому, право на клинический эксперимент могут иметь только врачи высшей квалификации, вся предшествующая деятельность которых оправдывает доверие больных и коллег».

Такой квалификацией и обладал сам Вишневский.

«Клятва Гиппократа». Все мы знаем, что дают ее студенты, будущие медики:

«Я направляю режим больных к их выгоде…»

«…Воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости».

«No nocere — не вреди»…

Сколько же противоречий несут новейшие методы лечения!

Сколько еще неисследованного и неизвестного?..

В антибиотиках, в атмосфере, в синтетике?..

И так, видимо, было из века в век. Каждое новое открытие вызывало уйму противостояний, не говоря уже о моральной ответственности.

Как и всякого человека, далеко стоящего от медицины, меня все время тревожил вопрос о том, где начинается и где кончается моральная ответственность врача при пересадке сердца?

Слово «сердце» вмещает в себя множество разных понятий — как черт человеческого характера, так и централизующей силы — и в «физиологическом», так сказать, смысле, и в философском. И сколько разных значений: «сердце поэта», «сердце Родины», «сердце матери»!.. И вдруг — «сердце донора». Но для того чтобы получить его, нужно ждать, чтобы с кем-то случилось величайшее несчастье, катастрофа.

Значит, тут человек должен переключить свое гуманное мышление на жесткую, холодную волю человека-автомата?

В автомате сносилась деталь, нужно ее заменить свежей!..

Когда я однажды завела об этом разговор, с Александром Александровичем, он выслушал меня и потом, поморщившись, сказал:

— Слушай, наука — вещь жестокая, всякая наука. Здесь приходится, особенно в хирургии, подчас и свой разум, и свои чувства подчинять необходимости и вкладывать их в профессиональное мастерство, в технику. А жертвы… Жертву приносить приходится всем — и донорам, и реципиентам, и медикам. Мало ли врачей, которые ради науки избирали себя самих в качестве подопытных экспонатов? Сколько было случаев, когда во время страшных эпидемий врачи пробовали вакцины на себе. И кто-то выживал, а кто-то становился жертвой науки, как профессор Берлин, прививший себе вакцину чумы и скончавшийся от чумы…

Так сказал мне Александр Александрович Вишневский, и, признаться, мне нечего было возразить.

Что помнят друзья

Николай Петрович Харитонов. Смотрю на него, и кажется мне, что как раз под него гримируют персонажей из кинофильмов, если надо показать тип «коммуниста двадцатого года», хотя возрастом он много моложе. Но в русском лице с благородными чертами, с классической линией носа и мягкой щеточкой усов на верхней губе, над привычной сдержанностью главенствует достоинство.