Страница 26 из 91
Гнайзенау знает свое дело, а также слабые и сильные стороны человеческой натуры. В том числе и своего короля. Его докладные записки и письма подтверждают, что это образованный человек, обладающий даром воображения. Король скорее обделен этим, и к тому же упрям. Он не любит свой народ, всецело полагается на свою абсолютную власть монарха и удручающе нерешителен. Даже его супруге, королеве Луизе, имевшей мужество противостоять в Тильзите с глазу на глаз тирану Наполеону I, не удается уговорить короля начать борьбу против корсиканского «бога войны». Когда же он, наконец, проявит решительность, то сделает это непродуманно, согласившись на позорный мирный Тильзитский договор.
Король пытается, несмотря на свое предубеждение, добросовестно и по-деловому оценить докладную записку Гнайзенау, чье судьбоносное значение станет ясным лишь через сто лет. Но между строк в его примечаниях на полях прослеживается раздражение в отношении своего увещевателя. Сомнения в целесообразности такого способа ведения боевых действий, который позднее будет повергать в ужас стратегов Второй мировой войны, перемешиваются с нелестными замечаниями о соотечественниках. Но Гнайзенау доверяет королю Пруссии свои еще более сокровенные мысли. В своих предложениях он идет еще дальше. «В церквях необходимо призывать прихожан после богослужения присягать на верность королю, внушать им мысль о необходимости соглашаться на проведение оборонительных мероприятий. Следует потребовать от них дать клятву, что только насилие может их заставить поставлять врагу продовольствие». Данный акт надо наполнить особой торжественностью, — подчеркивает Гнайзенау. Это сильно смахивает на партизанскую клятву, заканчивавшуюся словами: «Если же я по собственной слабости, трусости или злому умыслу нарушу эту мою клятву и …предам мой народ, то пусть меня покарает смертью рука моих товарищей».
Пометки на полях, которые Фридрих Вильгельм III посвящает пламенным словам Гнайзенау об истоках народного восстания, оскорбительны: «Хорошо с точки зрения поэзии»!
На это Гнайзенау дает своему королю ответ, достойный свободомыслящего человека, сохраняя при этом полное уважение к нему: «Тот, кто руководствуется лишь холодным расчетом, является упрямым эгоистом. На поэзии основывается безопасность трона. Тот из нас, кто с печалью смотрит на шатающийся трон, мог бы найти себе спокойное, счастливое положение, отрешившись от всего, что его окружает… Но это в том случае, …если он вместо чувств в основу возьмет расчет».
Пятая глава
НОЖНИЦЫ МЕЖДУ ДИСЦИПЛИНОЙ И СОВЕСТЬЮ
Оставим партизан в лесах Пруссии и Ингерманландии. Обратим наш взор на регулярные войска. Имеют ли вообще дивизии группы армий «Север» этой зимой и весной 1942 года какие-либо шансы на выживание? Немцы не только возлагают надежду на это, они даже верят в победу. Они не знают, что их фюрер играет ва-банк, все еще рассчитывая на неожиданный удар с целью овладения Ленинградом. Он смиряется с окружением 96 000 немцев под Демянском, так как полагает, что сможет изменить ситуацию. По его мнению, удар из этого котла обещает хорошую перспективу для продвижения в глубь территории России. Немецкие солдаты не знают, что военно-воздушные силы Германа Геринга по своим боевым возможностям рассчитаны лишь на четверо суток непрерывных боев. Они не знают, что получают обморожение конечностей из-за того, что на фоне, казалось бы, уже одержанной быстрой победы над Советским Союзом было отдано распоряжение о частичной демобилизации германской армии. Поэтому Генеральный штаб не позаботился о поставке на фронт в сухопутные войска достаточного количества теплых вещей. Когда же зима проявила себя с неожиданной силой, то сразу же сказались просчеты в снабжении. Немецкие солдаты не могут себе представить, что отмороженные уши, носы, конечности не входят в сферу геостратегических планов их военачальников.
Советы уже в 1939 году искали признаки закупок немцами на мировом рынке овечьей шерсти для зимнего обмундирования. Советские разведчики проверяли тряпье из мусорных баков у немецких казарм, думая обнаружить на них следы от зимней ружейной и моторной смазки. Лишь при наличии этого, как они полагали, Гитлер мог бы начать войну с Россией. Но никаких следов такого рода они не обнаружили. Русские не могли себе представить, что Гитлер и его полководцы даже не забивали этим свои головы. Немецкому руководству было приятнее думать о том, как пройдет парад победы в Москве.
Немцы не отдавали себе отчета, насколько велик объем их ошибок, неправильных расчетов, смертельно опасной для них смеси высокомерия, заносчивости и мелкобуржуазной мании величия. Но самое главное, что они не представляли реальной силы и неукротимой жизнеспособности советского противника.
28 декабря 1941 года генерал-лейтенант Герберт Лох сразу же после своего назначения командиром 28-го армейского корпуса посылает докладную записку с грифом «Совершенно секретно» командованию 18-й армии. Она касается позиций в районе «Бутылочного горла» (Шлиссельбургско-Синявинский выступ. — Ю. Л.), простирающегося по фронту на 15 км и в глубину на 20 км, захватывая с севера побережье Ладожского озера, с запада берег Невы и проходя с востока через густую сеть болот и лесов. Докладная записка в сжатой и конкретной форме предлагает отвести войска до железнодорожной линии, ведущей к железнодорожному узлу Мга, так как «эти позиции не блокируют Петербург и не в состоянии противостоять крупному наступлению противника. Мы воюем ведь не ради поддержания нашего престижа, — пишет генерал и тем самым свидетельствует, как мало он знает своего верховного главнокомандующего. Он продолжает: — Поэтому не следует также подвергать себя риску иметь тяжелые потери и, как следствие, крупные неудачи».
Это сказано достаточно ясно. Немцы почти полностью блокировали Ленинград. Но они сами попали в такую ситуацию, которая стала для них чрезвычайно опасной, как только они захотели сделать блокаду долговременной. В этом смысле предложение генерала является исключительно логичным. Трасса, проходившая по льду замерзшего Ладожского озера, по которой доставлялись промышленная продукция, войска и население, имела протяженность 30 километров. «Она, — пишет генерал Лох, — лучше, чем полевые дороги, петляющие вдоль озера. Какой тогда смысл оборонять эти дороги? То, что не удастся удержать в случае крупного подготовленного наступления выступ, выпирающий в сторону противника на 15 км по фронту и 20 км в глубину, — говорит генерал, — не требует каких-либо доказательств. Русские, в отличие от нас, имеют полную свободу действий. Они могут неделями готовиться к крупному наступлению с тем, чтобы затем начать его одновременно с востока, севера и запада. В случае концентрированного удара на Мгу, — высказывает опасение генерал, — по меньшей мере три немецкие дивизии со всем вооружением и техникой будут выведены из строя». Насколько близок провидец к истине, подтвердится позднее. Генерал предлагает заблаговременно подготовить будущие позиции и разъясняет их целесообразность. Он рекомендует как можно быстрее подготовиться к отходу.
Что говорит командующий 18-й армией фон Кюхлер по поводу этого трезвого и взвешенного предложения, соотнося его с иллюзорной стратегией и безрассудностью Гитлера? Мы знаем, что в это время немецкие армии отступают от Москвы в метель и при температуре минус 35 градусов.
По обеим сторонам дорог все забито телами убитых солдат, неподвижно застывшими автомобилями и взорванными орудиями. Гитлер издал приказ, в котором требует: «В обороне сражаться за каждую пядь земли и до последних сил. Лишь таким образом мы сможем нанести противнику тяжелые кровопролитные потери, ослабить его моральный дух и добиться полного превосходства немецких солдат».
Если сказанные Гитлером слова положить на музыку Вагнера, то тогда уже точно создастся впечатление, что слова корпусного генерала, отважившегося посоветовать скорейший добровольный отход на стабильный участок фронта, попахивают предательством.