Зов западных рек

— Мы уже рядышком, — сказал Пинкни на четвертый день. — С этой минуты двигаемся с оглядкой. Больше горячей пищи у нас не будет, нынешний раз — последний.

Ранее в тот же день мы добыли теленка бизона, а сейчас жарили мясо и как следует набивали животы. Отис и Лебре ели сердце, печень и легкие и раскалывали кости, чтобы достать мозг. На кустах еще висело там и сям по ягоде, но львиную их долю истребили птицы, и, судя по некоторым признакам, попировал тут и медведь.

Все мы испытывали возбуждение. Рассчитывали встретить пароход около лагеря на острове, и теперь, в двух шагах от цели, никто из нас особо не представлял себе, как нужно действовать. Если людей там было столько, сколько мы слышали, взять власть над фортом — безнадежное предприятие,

— Что первым делом надо сделать, — заявил я наконец. — Это захватить змея.

— Допустим, вашей мисс Мейджорибанкс на борту не окажется? — предположил Лебре.

То же опасение донимало и меня. Я сказал об этом.

— Пойдем наугад, иначе нельзя, — продолжил, — нападем быстро и тихо, возьмем судно, а если Таби… мисс Мейджорибанкс там не будет, останется ее найти. — Про что я умолчал, это моя надежда найти ее живой.

Как начало смеркаться, мы отправились дальше. Я вовсе не ждал этого, когда Пинкни положил ладонь мне на плечо и указал направление. Сквозь листья виднелись костры на той стороне сужающегося здесь водного пространства, десяток костров, не меньше, и раскиданные между ними несколько шалашей. Из размера костров явствовало вполне очевидно, что расположились у них белые, хотя могли там быть и индейцы.

Я вытер ладони о штаны. Во рту пересохло. Там, дальше, могут находиться от полусотни до сотни человек, но может быть и больше.

И затем, на фоне светлого неба, я увидел дым, какой только пароход способен пускать.

Вдоль берега стояли ветлы. Мы погрузились в их гущину.

Здесь она, дышащая пламенем громадина. Непомерная голова возносится над нами, челюсти распахнуты, глаза выпучены.

Плавать умели мы все. Я первым шагнул в воду. Подплыл к пароходу сбоку, дотянулся до поручней и взобрался наверх. Все спокойно. Только на корме негромко бормочут голоса. Один за другим, не поднимая шума, на борт поднялись остальные. Вслед за чем я двинулся к корме.

Неожиданно из открытого иллюминатора ясно донесся голос Табиты:

— Нет, конечно.

Облегчение отозвалось во мне слабостью. Замерев на месте, я слушал.

— Капитан Маклем, то, что вы предлагаете, невозможно, а план ваш совершенно бестолковый.

— Бестолковый, да? — За небрежным тоном чувствовалось раздражение. — Мы знаем, что делаем, Табита, все размечено и двигается вперед. Сейчас вот мы говорим, а наши люди ждут не только здесь, а и близ форта Аткинсон и Сент-Луиса. В Новом Орлеане и Натчезе тоже есть наши. Стоят в готовности идти на Форт-Армстронг, когда я прикажу им. Мы все предусмотрели. В течение следующих сорока восьми часов определенные официальные лица в Новом Орлеане, Натчезе и Сент-Луисе будут умерщвлены — тем или иным путем. Сопротивление парализовано, линии сообщения перерезаны, и контроль полностью в наших руках. Как это произойдет, к нам присоединятся дополнительные силы.

— Капитан Маклем. — Голос Табиты звучал полной уверенностью. — У вас еще есть время завершить эту комедию и сказать «прости» вашим заговорам, не рискуя, что вас отдадут под суд за измену. Понимаете, вы до того верили в непроницаемость вашей тайны, что не смогли уразуметь, насколько бросаетесь всем в глаза со своей конспирацией.

— Бросаюсь в глаза?

— Ну да. В мою контору уже не первый год приходят рапорты из Нового Орлеана, что нечто там готовится. О вашей связи с Торвилем мы знали два года назад. Люди, с которыми переписывался мой отец, держали его в курсе ваших усилий по вербовке наемников в Мехико, так же как в Новом Орлеане, а прошлым летом отец сообщил об этом генералу — коменданту над западными территориями. Когда вы вновь вступили в страну через Квебек и преступно убили бедного капитана Фулшема, Талон принял надежные меры, чтобы об убийстве стало известно властям. Он не говорил этого прямо, но я убеждена: у него не было сомнений, кто виновен в убийстве.

— Да, — признал Маклем, — я дал маху. Надо было свернуть этому Талону шею сразу же.

— Вы пробовали, не так ли? Видите ли, капитан, вам ведь никого не удалось обвести вокруг пальца, даже на минутку не удалось. Если бы вы поставили все представление в самом большом театре Нью-Йорка или Парижа, ваши зрители и то не могли бы доскональнее разобраться в действии.

— Вы искусны в красноречии, Табита. — Он прилагал усилия сохранять хладнокровие, но ярость пробивалась на поверхность, несмотря ни на что. — Однако же пусть даже все, что вы говорите, соответствует действительности, вы остаетесь в моих руках. И Чарльз.

Какой-то миг она не произносила ни слова, а я восхищался, как великолепно она сохраняет контроль над собой.

— В ваших руках? В самом деле? Сколько из тех, снаружи, будут по-прежнему слушаться вас, узнав, что произошло?

Палуба под моими ногами накренилась — едва-едва, самую чуточку. Судно несет течением! Маклем обязательно заметит это, не может не заметить!

— Чтобы замыслить преступление вроде этого, — говорила Табита, — нужно одновременно быть и крайним эгоистом и человеком, способным надеяться на лучшее вопреки любому низменному факту. К тому же считать себя умнее и ловчее всех на свете. Мой отец ни за что бы не вложил денег в подобную затею, капитан. Слишком много в ней прорех. Наверно, вам донельзя необходимо в нее верить.

Я уже смотрел на них.

— Чтобы одурачить Дураков, ловкости не требуется. А кто не дураки, те спят и сны видят. Страна лежит готовенькая: подходи и бери.

Она улыбнулась.

— На это надеялся каждый полоумный шалапут в западном полушарии.

— Сорок восемь часов — и земля будет моя, — уверенно заявил он. Но я знал, что речи девушки задевают его за живое.

— Ошибаетесь, — ответила она. — Победить вы не в силах.

Он поднялся на ноги.

— Очень уж вы полагаетесь на себя, Табита, — произнес мягко. — Что доставит мне дополнительное удовольствие, когда я поставлю вас на колени. — Начал поворачиваться к двери, но оглянулся. — А вы имеете представление, где сейчас Чарльз?

Она стремительно обернулась к собеседнику, и тот засмеялся.

— Умора, как женщины треплют себе нервы из-за братьев. Мы пришли к решению использовать Чарльза в качестве наглядного примера. Для вас в особенности. Мы…

Внезапно покачивание палубы дошло до его сознания, и он рванулся к двери. В ту же секунду с кормы раздался тревожный крик, за ним выстрел, сопровождаемый грохотом бегущих ног и лязгом оружия.

Маклем добежал до выхода, а я шагнул в него.

Он сориентировался, не моргнув глазом, выбросил вперед кулак. Я принял удар, идя навстречу, и он взорвался во мне с оглушительной силой, но под моим напором оба мы, с трудом удерживая равновесие, скатились назад в каюту.

Его левый кулак попал мне над глазом, можно подумать, дубиной треснул: под высокий удар правой я инстинктивно поднырнул и вкатил ему под сердце, то есть прямо вперся к нему вплотную и принялся валить вовсю по корпусу обеими руками, но был отпихнут и снова получил в глаз. Почувствовал, как по лицу ползет струйка крови. Проскользнул около следующего удара и влепил еще парочку куда следовало. Все равно что по железу — ну и туловище. Он четко ушел в сторону, я пошатнулся и, не успев повернуться, заимел раза точно под ухо. Но удержался на ногах и пошел на него. Думаю, это его потрясло. Он-то ждал, что я упаду. А вместо этого я гляжу на него и хохочу.

Мне было плохо. Знал бы мой противник, как я ослаб, мог бы покончить со мной. Но мы сблизились, обмениваясь ударами и с правой, и с левой, и каждое попадание отдавалось в моем теле до самых пят. Дернулось кверху колено. Мне в пах, но я загородился поднятой ногой и не пустил. Правый свинг в голову, я покачнулся, а он ступил ближе и целится пальцами мне в глаза. Я пригнулся — лицо на уровне его плеча — и ответил стремительной очередью коротких безжалостных тычков в живот.