Глубинка

— А-а, товарищ начальник. Здравствуйте, присаживайтесь, — пригласил бородатый Хохлов, тасуя только что начатую глянцевую колоду. Хохлов — бригадир. У него черная кудлатая голова цыгана и светлые, удлиненно-диковатые глаза.

— Спасибо, я в азартные игры не люблю, — отказался Харлампий. Он побулькал сапогами в журчащей по полу талой воде, пристыдил: — Что ж вы, товарищи дорогие, и ты, бригадир, для себя постараться не хотите? Окопали бы палатку водоотводной канавкой — и порядок. Мы свою окопали, и теперь терпимо, не такое болото.

Слушая начальника, Хохлов с треском гнул колоду, молчал, насмешливо кривя губы.

— А нам тут не век жить, — просипел от печки Васька Чифирист. — Вам — дело другое. Если разобраться — специальность заставляет, потому окапывайтесь.

— И оклад большой и хороший, — поддержал парень в синей майке. — А мы нынче здесь, завтра посмотрим.

— Ждете, чтоб дядя вам окопал? — Харлампий потряс рукой. — В любой обстановке надо устраиваться по-людски. Вон сколько вас, гавриков! Вышли разом, и все дела. А то — хлев!

Фуркнули карты из рук Хохлова и веером шлепнулись на спальный мешок.

— По пустякам вы ругать уме-ете, — растягивая слова, заговорил он. — Но пустяки есть пустяки. Давайте о серьезном поговорим.

— Давайте, — закуривая, кивнул Харлампий. — Для того и пришли.

Хохлов гладил бороду, будто доил ее.

— Работать когда-нибудь начнем или нет?

— А как же. — Щуря глаз от дыма папиросы, Харлампий наугад совал сгоревшую спичку в коробок. — На днях и начнем.

Хохлов покрутил головой:

— Сами, поди, в это не верите, а говорить приходится, понятное дело почему. — Он оглядел рабочих, словно искал подтверждения своим словам. — А мы вам так скажем: давайте вызывайте сюда руководство, пускай полюбуются на снег и решают, кого там, раз вы сами не в состоянии. Почему никто из них глаз сюда не кажет, почему так?

— Чудак ты человек. У руководства, — Харлампий ткнул пальцем вверх, — всяких других забот много. Таких отрядов, как наш, в экспедиции десяток. Побывать у всех времени не хватит.

— У нас зато лишнего времени навалом. — Васька снял с печи кружку, поплевал на обожженные пальцы. — Вот и пусть летят, поделимся.

— Да они нарочно не летят, чтобы мы тягу на ихнем вертолете не задали! — крикнул перебинтованный.

Рабочие зашумели:

— Сиди, свищи в кулак!

— Нанимали — тыщи сулили, а забросили куда? В Антарктиду!

— И пущай не летят! Пехом утопаем — и привет!

Хохлов поднял руку, повел ею, будто смахивая гвалт, сказал в тишину:

— Верно, братва, все верно. Завезли нас и держат, сами не знают зачем, да еще толком ничего ни у кого не узнаешь. Будем са…

— Ни газет поинтересоваться, ни радива! — цедя чифир сквозь марлю, выкрикнул с хрипотцой Васька и остро глянул на Сергея. — Сами небось тепленько устроились. И джазики мурлычут по ночам, и девахи повизгивают. Жи-ту-ха!

— Погоди ты с девахами! — зло осадил его Хохлов. — Говорю, сами будем рассуждать… Июнь месяц идет, а лета нету? Вот что интересно!

— Говорят тебе — тут его не бывает. Вообче. — Васька развел худенькими руками. — Антарктида.

Харлампий повернулся к Ваське.

— То есть как это — не бывает? — Он снова побулькал в воде сапогами. — Вот же ведь тает. Это ли не доказательство. Тает!

— К августу, в лоб его, стаит! — ругнулся Васька. — К тому периоду последние штаны сотрем. — Он отхлебнул из кружки и, обжегшись, сплюнул. — Та-аит!

— Видите? — Хохлов с усмешкой ткнул в него рукой. — Вот до каких нервов довели человека. Так что просим решительно отправить нас на базу. Подгоняйте транспорт и — аля-улю.

— А не хотится — платите по четыреста колов в месяц независимо. Тогда я согласный лежать. — Васька задрал рубаху. — Во! Кажись до пролежней довалялся, чего уж там.

Из угла выдвинулся ослепший, прокричал с обидой из-под низкой повязки:

— Может, нас на счету никаком уже нету! Забросили и позабыли! Не прилетит завтра трещотка, пешком утопаю в жилуху!

— Все уйдем! — решительно поддержали рабочие.

— Хлопцы! — криком вмешался Сергей. — Прошу выслушать!

— Знаем, что скажете! — перебил ослепший. — А тут даже снег такой, глаза портит!

Сергей стиснул его за плечи, успокоил:

— Это пройде-ет. Еще денек-два посидишь в темноте, и отпустит. С кем не бывало. — Он повернул голову и встретил взгляд Хохлова.

— Верно, это у него пройдет. И не будем больше темнить. — Хохлов по-прежнему пристально глядел на Сергея. — Скажу прямо — уходим мы. Скажем, завтра.

— Хох-лов! — Харлампий погрозил пальцем. — Не мели чего не следует.

— Следует.

Сергей вышел на середину палатки.

— Хлопцы!.. Да тише там! — Он углом рта втянул воздух, скривился от боли. — Как вы решили, так и будет, никто насильно держать не имеет права. Прошу одно: дождитесь вертолета — и улетите. А самодеятельность свою оставьте.

— Во! Инженер опять да потому же — сватает. — Васька отбежал от печки к Хохлову, будто искал защиты. — Видал его? «Дождитесь». А если всякая жданка кончилась? Сказано — до нервов довели!

— Сейчас же перестань! — потребовал Сергей. — Распоясался.

— Лагерь никому не покидать! — чувствуя, как похолодел затылок, отчеканил Харлампий. — Будет вертолет — увезут. Возможно, в другой отряд, начальство решит. А ты, — он шатнул к Ваське, — насчет нервов не распространяйся. Мы с Сергеем не новички в геологии, и каждый сезон находятся ухари вроде тебя, горлопана, запомни.

Харлампий размашисто — брызги по сторонам — прошел к выходу, закарабкался вверх из палатки по размятым ступеням. За ним, сутулясь, побрел Сергей.

В пылу спора почему-то никто не вспомнил, как обстояло дело полтора месяца назад. О чем говорили, в чем сомневались и во что верили. Рабочие, все больше молодые, приезжие, нанимались отработать сезон на горных выработках экспедиции, ждали, когда их перебросят к месту работы, праздновали, шатались по поселку, а утрами, опухшие и угрюмые, осаждали базовскую контору.

— Сколько еще тут мыкаться? Обещали же заработок…

Тот же Гошка объяснял:

— А там! — показывал в сторону белеющих за рекой гольцов. — Там, думаете, сахаром горы присыпаны? Снег лежит, снег! Закукуем на месяц.

Но рабочих это не смущало.

— Ну и покукуем, подождем. На месте по крайней мере.

Вылетать на участки было нельзя, весна запаздывала, а на базу подъезжали все новые отряды ИТР и рабочих, стало тесновато от народа. Тут-то начальству экспедиции и поступило сообщение, что к ним вот-вот нагрянет главковская комиссия. И как ни упирались отдельные начальники отрядов, как убедительно ни звучали их доводы о невозможности начинать работы в горных заснеженных районах, отряды спешно развезли по прошлогодним участкам. Это вынуждены сделать потому, что не были найдены новые участки в долинах или других легкодоступных местах.

Отряд Ползунова перебрасывал в высокогорный район зеленый МИ-4. Весь день мотался он из поселка на голец, перевозя людей, инструменты, продукты, приборы и прочие припасы. Вертолет приземлялся прямо на утрамбованный метелями снежный наст, и рабочие, щурясь от непривычной белизны, весело разгружали его, оттаскивая от не перестающих молотить воздух винтов ящики, спальные мешки — все огромное имущество отряда.

— Ну, славяне, загорай! — притопывая по насту, злорадно кричал Гошка. — Устраивайся на зимовку.

Харлампий с Сергеем сидели на ящиках, переговаривались. Видно было — растерялись. Техник-геофизик Тамара и повариха Вера испуганно озирались, но взгляду не за что было зацепиться: он скользил по белому, пустому, бесконечному. Студент насвистывал. Это была его первая практика.

Рабочие весело отмахивались от Гошки:

— Ну, позагораем с недельку, и снег сойдет. Вона как оно греет, родимое! — Щурясь, они ласково глядели на солнце.

Харлампий расхаживал среди имущества, молчал. Деятельный на базе, здесь он как-то сник. Обращались с вопросом, он тяжело поднимал глаза, отвечал невпопад, распоряжения отдавал противоречивые. Оно и понятно: за час перемахнуть из лета в нетронутую зиму с людьми, с заданием не только благополучно устроиться, но и начать долбить шурфы и канавы, вести геологические поиски и геофизическую съемку… От такого сникнешь.