Капитан

И вот однажды пришло письмо о том, что издательство направило их запрос в Центральный архив Министерства обороны СССР, который ответит в положенные сроки.

Бабушка это письмо положила в старую, толстую книгу с золотым тиснением — Псалтырь. Каждый день она бережно раскрывала металлические застежки, доставала конверт, бумагу со штампом и внимательно разглядывала ее на свет — читать она уже не могла. Плакат так же висел над бабушкиной кроватью в большой рамке под стеклом, которую по ее просьбе смастерил разъезжающий на инвалидной коляске стекольщик, раз в неделю будораживший округу голосом: «Стекла вставлять! Вста-а-в-лять стекла!»

А дни бежали. На фруктовых деревьях появилась завязь, а плоды абрикосов уже имели размеры «снарядов» для рогатки…

Наконец пришло письмо из архива. Опять собрались все родственники, вскрыли конверт, вытащили тоненький, почти прозрачный листочек. На нем было напечатано, что на плакате изображен Сергеев Дмитрий Иванович, 1921 года рождения, русский, уроженец города Курска, войну закончил в звании младшего лейтенанта, в настоящее время живет в Курской области, работает в колхозе председателем… И еще в конверте были адрес и фотография, на которой изображен военный в фуражке, с орденами и медалями на груди. Курносое, не очень выразительное лицо, глубоко посаженные глаза и на подбородке ямочка.

Над столом повисла тишина. Фотографию молча передавали из рук в руки. Дошла она по второму кругу и до бабушки.

— Ну это же не он! Как вы не разберете! Это же не он! — Она поднялась и побежала в дом. А оттуда высеменила, неуклюже неся на вытянутых руках плакат, и положила его на стол.

— Я и говорю, что не тот. Напутали они. Смотрите, на плакате Митенька какой красавец. Да и светленький он. А тут тюша какой-то. Ой, чего я говорю! Он тоже хороший человек, но ведь не похож на Митю. Они все спутали. Это лейтенант из Курска, а на картине Митенька! Вот так-то!

— Так, конечно, так… — подхватила Сашкина мама. Остальные промолчали.

— Убери эту бумагу к себе, — сказала бабушка деду, — а Митеньку я на место унесу.

Взяла плакат и понесла в дом. Сашкин отец заметил:

— Ошибки могут быть. Пусть ждет. Она права. — И тихо добавил: — Все же надежда!

…Прошло десять лет. Сашка учился в институте в другом городе, когда осенью пришла телеграмма: «Бабушка умерла…»

Она лежала в гробу непривычно неподвижная, с траурным бумажным венчиком на голове. Казалось, что все дело в этом венчике, длинном, разметавшем свои концы на всю ширину гроба. Это он, венчик, удерживает бабушку в гробу, не дает ей поднять голову. Стоит появиться слабому ветерку, и венчик виновато сползет извивающейся полоской на пол, а бабушка поднимется и, как всегда, торопливо посеменит по своим делам.

Но закрытые бабушкины глаза, спокойное, почти без морщинок и от этого какое-то незнакомое лицо говорили о том, что ветерок не нужен — бабушка покорилась этой бумажке на голове, которая пролегла зримой границей между двумя мирами: живущими и жившими. И бабушка находится уже там, по ту сторону траурного венчика.

Сашка подошел и поцеловал руку. Слез не было. Повернулся и вышел из комнаты.

На кладбище шел мелкий дождь, было зябко. Перед тем, как накрыть гроб крышкой, Сашкина мама положила в него старый, с застежками Псалтырь и свернутый рулон бумаги. Рулон неуклюже топорщился на мертвенно бледных руках и останавливал на себе взгляд.

— Это бабушкин плакат, — тихо пояснил Сашке брат. — Она так велела: «Митя к вам живой вернется, а со мной пусть такой будет».

Счастливый человек

Моя первая командировка в Якутию была не из самых приятных. Экспериментальная установка, разработанная нашей лабораторией для условий вечной мерзлоты, «не шла». Заказчик не подписывал бумаги, от которых зависела премия целого коллектива — хоть криком кричи! «Мышиная дипломатия» с местными властями, честно признаться, меня порядком выматывала. Я ежедневно звонил в Ленинград и согласовывал возникающие вопросы. И тут большим неудобством оказалась разница поясного времени. Застать шефа на рабочем месте практически было невозможно, поэтому в полночь я отправлялся на переговорный пункт и звонил ему домой. А дело происходило зимой, и сорокаградусный мороз был дополнительным раздражителем в нервной и суетной командировке.

Переговорный пункт располагался в старом одноэтажном здании, удивительно теплом, даже жарком. Бревенчатые стены и деревянные половицы притерлись друг к другу за десятки лет, надежно оберегали ноги посетителей от дыхания стылой земли. Видимо, от этого я шел сюда с удовольствием, вызванным и тем, что в современной железобетонной гостинице, взметнувшейся высоко над землей, меня ни на минуту не покидало ощущение сырости, зябкости и неустроенности мира.

В эту вымораживающую всю душу ночь на переговорном пункте, как обычно, было безлюдно и жарко натоплено. Девушка-телефонистка улыбнулась мне как давнему знакомому и приняла заказ на разговор. Удобно устроившись в кресле, я расстегнул полушубок, снял шапку и, чтобы как-то скоротать время, начал просматривать журнал. После сильного мороза, казалось, все тело впитывало в себя теплоту, и от этого, разморенный, я начал потихоньку подремывать. Телефонистка тоже сонно клевала носом. Каждый из нас ждал свое: она — утра, я — разговора с шефом.

Неожиданно громко бухнула входная дверь. Я вздрогнул и открыл глаза. Там, где было морозное облако, выросло чудище в черном полушубке, унтах и огромной волчьей шапке.

— Добрый вечер… а точнее, доброй ночи, — услышали мы звучный голос.

Подойдя к дежурной и сняв шапку, меховое чудище оказалось молодым человеком лет двадцати двух, со скуластым лицом, обвислыми усами и аккуратным пробором русых волос на голове.

— Здравствуйте, — еще раз поприветствовал он телефонистку и представился: — Валентин.

— Здравствуйте, Валентин, — чуточку игриво, нараспев произнесла девушка. — Что у вас?

— На два ноль-ноль разговор с хутором Новоленинским Краснодарского края, — четко доложил он и протянул квитанцию.

— Ну что ж, ждите. До двух еще много времени, — спокойно сказала дежурная. Но в ее глазах, как я заметил, появился интерес.

Мой сон пропал, и невольно я стал наблюдать за Валентином.

— Так, — протянул он, — будем ждать. Больше ждал, теперь уж чего, потерплю часок. А как вас зовут? — обратился он к дежурной.

— Светлана.

— Хорошее имя, солнечное, и тебе идет, — переходя на «ты», искренне заметил Валентин. Он, потирая с холоду руки, стал расхаживать вдоль перегородки. Я успел заметить, что он добирался сюда издалека и потому ему приятно быть в нашем обществе, и еще мне показалось, что он простой и наивный человек. Он смотрел то на меня, то на Светлану так, как будто мы были очень рады его видеть.

— Да-а, хорошее имя Света. У моей невесты девчонку так зовут, — сказал он, глядя на меня и причесываясь, — Вот хочу их сюда вызвать, потому и приехал на переговоры. А она боится. Вернее, не она, Светка, а ее мать, Людмила, боится ехать.

И с таким выражением, словно доставлял нам удовольствие, он сел напротив, чтобы разом видеть меня и дежурную, и повел разговор:

— Мы с Людмилой в Новоленинском познакомились. У меня там дядя живет. Места хорошие. Река, фрукты… А рыбалка! Окуни как бешеные клюют. Вот и после армии по пути домой к дяде завернул. Как-то вечерком решил рыбу половить. Подхожу к лодке, слышу: кто-то поет. И до того хорошо, аж сердце у меня застучало. Сел я в лодку и, позабыв про свои снасти, потихоньку погреб веслом на голос. Там, на Кубани, лодки такие с одним веслом каюками называются. — Валентин понял, что овладел нашим вниманием, воодушевился, стал размахивать руками. — Слабый ветерок воду рябил да девичью песню разносил по округе. Вдруг певунья умолкла, — видно, услышала плеск моего весла. Но я осторожно гребу вдоль камыша, медленно, тихо, и тонкий голосок опять повел свою песню. Ну прямо как артистка настоящая. Я и грести перестал. Чувствую, что уже рядом. И точно — прямо за поворотом стоит лодка, а в ней молодая женщина. На голове венок из ромашек, глаза чуть прикрыты… какая-то вся милая, нежная… Уставился на нее. Она почувствовала мой взгляд и повернулась ко мне. Но не испугалась, а продолжала петь. А когда замолкла, посмотрела на меня внимательно. Тут-то я ей и сказал: «Здравствуйте!» Она мне тоже ответила: «Здравствуйте». Так мы и познакомились. Вернее, я и раньше о ней знал — от дяди был наслышан. Ей советовали на артистку учиться. А она не захотела. Поехала в Ростов-на-Дону в кооперативный техникум. Замуж вышла. Да неудачно. Бросила техникум и вернулась с грудной Светланкой к родителям. Завклубом стала работать. — Валентин расстегнул полушубок, устроился поудобнее на стуле и продолжил: — Очень мне тогда ее песня понравилась. Очень, — задумчиво произнес он. — Людмила потом часто мне на реке пела. Только песни какие-то были грустные, тягучие. Потом я уехал на Восток. И решил вот их со Светкой сюда перетянуть. Как вы думаете, поедет? — спросил он меня.