В русском лесу

Немало лет проработал в котельной у огня Шакир, было ему уже за тридцать, когда неожиданно для всего рудника-прииска Шакир отправился в милицию и сделал на себя заявление, будто в топке котла он сжег человека — Катеньку Мухортенькую — такая у нее фамилия, девушку-сироту, которую он любил. Задержав Шакира, то есть посадив его под стражу, бросились разыскивать Катеньку Мухортенькую, но не нашли. Снова обратились к Шакиру: правда ли? Правда, сжег! — твердил свое Шакир и вводил в подробности, как это получилось...

Катеньку Мухортенькую, девчушку лет семнадцати, привел за собой из Нагорного Шалтыря в сорок пятом Толя Суранов. В Нагорном Шалтыре Толя Суранов «старался» в военные годы, а Катенька Мухортенькая состояла в женской бригаде — добывали клещболванку — материал для кавалерийских седел.

Война кончилась, кавалерийских седел понадобилось меньше, трудовой фронт по добыче клещболванки был прикрыт, и бригада разъехалась по домам. Катеньке же ехать было некуда: она была сиротой, и она не отстала от Толи Суранова, старого золотничника, позвавшего ее за собой.

На Берикуле Катенька поселилась у Толи Суранова в его хибарке, на улице Комсомольской, она заменила одинокому старику дочку и внучку. Ей жилось хорошо, и жизнь Толи Суранова тоже преобразилась... То, бывало, по целу лету не снимал он сатиновой рубахи, щеголяя в кожаных ичигах или резиновых чунях, — Катенька заставила старика одеваться получше, упорядочила его стол, отчего Толя растолстел и округлился, даже стал бородку подравнивать, а в парикмахерской его подстригли под «польку». Живя при старике, и Катенька собой похорошела, расцвела, а Толя ничего не жалел для девушки. Возвратясь из нагорных скитаний, он торопился сдать добытые граммы золота и отовариться. Шелк и шелковые чулки, шерстяную ткань на юбку, модные, на высоких каблуках ботинки, дорогие кашемировые платки и красивые шляпки и жакетки — все он нес своей приемной дочке, и Катенька наряжалась, как умела и хотела. Сама она пока нигде не работала — отдыхала после трудового фронта. Собиралась поступить учиться на компрессорщицу — накачивать в шахту свежий воздух. Была Катенька собой красивая: ростом не удалась, зато глазами взяла, крупными, синими, как небо, в длинных пушистых ресницах. Волосы на голове густые, волнистые, губы полные, яркие. И умом бог не обидел девушку, к учению стремилась, книги читала. Приохочивала к книгам и Толю Суранова, но у него ничего не получалось: прочтет полстраницы и задремлет.

К этому времени в клубе она повстречала Шакира, парень понравился ей, и она Шакиру — тоже. Стали встречаться. Чудак Шакир даже как-то зазвал Катеньку в кочегарку и удивил ее своей приверженностью к огню. Катя полюбила Шакира, а молодой кочегар сделался без ума от девушки. Красивая это была пара! А над Толей подшучивали: быть ему скоро дедом. Однако Толе не нравилась эта любовь: не нравился Шакир Толе, а чем — и сам не знал он. Может, тем, что сильно не похож был татарин Шакир на всех парней: высок, черняв, сухолиц, гибок; речь с татарским выговором; держится отчужденно и, кажется, даже надменно, — не поймешь, что у него на уме. Нет, не такого мужа, считал Толя, надо было ласковой Катеньке. Ей нужен был муж наружности приветливой, а не диковатой, как у татарина Шакира, и работал чтоб не кочегаром, а, как Толя, был золотничником или, на худой конец, шахтером.

Встревожившись за судьбу Катеньки, стал Толя Суранов зазывать с собой в тайгу Катеньку. И она не отказывалась: ей жаль было старика. Вместе мыли они в ручьях золото, месяцами их не видели на Берикуле. Вместе с Катей нашли они самородок, россыпь богатую открыли, но сами мыть не стали, а сдали ее в старательский цех. Катя работала без устали, увлеченно, но в синих глазах ее затаилась грусть. Она тосковала по Шакиру, во сне часто срывалось с ее губ неласковое татарское имя...

Зато как весело она вышагивала по обратной дороге. Дома ждал ее Шакир. А Толя Суранов тащился еле-еле: его не ждал никто, и радости он не чувствовал. Старческая усталость выражалась в его глазах и страх одиночества. «Отберет чужой Шакир мою Катеньку, — говорил он, — опять останусь один на земле...»

Все разом сгорают дотла швырки-поленья, гудит в топке радужное пламя. Катя с Шакиром сидят, тесно прижавшись друг к дружке перед топкой, и неотрывно смотрят в огонь. Уже несколько часов Катя с Шакиром вместе. Посмотрели кинофильм в клубе, прошлись по улице Комсомольской, вместе пришли на смену в котельную, — неохота им расставаться, сидят рядом и смотрят в огонь.

Шакир набросал в топку последнюю порцию дров, запыхался. И оттого молчит. И Катя молчит, приятно ей молчать и чувствовать рядом Шакира.

— А мы завтра в горы уходим, — грустным голосом говорит Катя. — Опять надолго, недели на три.

— А ты не ходи. — советует Шакир. — Не твое это дело — стараться. Мужик ты, что ли?..

— Да ничего, Толя бережет меня, — успокаивает она Шакира. — Только одного его отпускать мне жалко. Я пойду.

— А ты не ходи! — повторяет Шакир. — Пусть, идет один, если хочет.

— Что ты, мне его жалко, — отвечает испуганно Катя. — Как можно? Со мной ему лучше.

— А обо мне ты думаешь? — упрекает Шакир. — Мне без тебя тоже плохо. Как уйдешь, опять затоскую. Без тебя я даже огню не рад... — Помолчав, Шакир добавляет: — Уйдешь, мне опять на горе Сиенитной торчать, чтоб скорее тебя увидеть. Издали хорошо видно.

— А ты не тоскуй, не беспокойся, я приду...

— Знаю, придешь, а все равно тоскливо.

— Ты молодой, с тобой ничего от тоски не сделается, а Толя старый. Ему со мной веселее да и работать легче.

Опять молчание. Катя рассеянно улыбается. Ей приятно слышать, что Шакир тоскует по ней, нетерпеливо ждет, значит, любит по-настоящему. И она любит Шакира. А вот Толю Суранова, которому она вместо дочери, так жалко, так жалко!.. Чудной Толя и одинокий... Он единственная у нее родня на земле. Верный он, преданный Толя... Плохо только, что Шакир ему не нравится. А без Шакира Кате тоже не жизнь...

А у Шакира свои мысли. Вот побыла одну неделю Катя на руднике — опять уйдет. Это все старик виноват. Катя добрая, сиротка, вот и жалеет старика. Проклятый старик, все ему мало, все жадничает. И девку за собой таскает. Шакир злится на Толю, и покорность Кати его раздражает. Он говорит:

— Слушай, Катя, я вот что думаю: давай поженимся.

— Давай, — соглашается Катя. — Но не сейчас.

— Когда же?

— По зиме, когда вернемся со старания.

— А почему не сейчас?

— Я же сказала: в горы ухожу...

Загорелось в душе Шакира от обиды, побледнел, задохнулся. Вскочил, стал швырять в топку поленья. Долго швырял, не может успокоиться. Перестал швырять, стоит перед Катей, большой, гневный, красивый.

— Вот что я окажу тебе, — говорит он. — Хватит мне морочить голову. Решай, сейчас же решай: я или твой старикашка! Поняла? Если он — уходи, чтоб не видел я тебя больше. Если я — оставайся!

— Он, — привстав с поленьев, решительно сказала Катя и, помедлив, повторила: — Он, он, а не ты.

Ушла. Стихли шаги. Шакир упал на колени вниз лицом, затих. Зачем, зачем он полюбил эту упрямую Катю, что нашел в ней хорошего!..

Долго лежал. Почувствовал наконец: пора подбросить в топку дров. Встал: перед ним Катя стоит, руки к нему тянет.

И Шакир протянул к ней свои.

Толя ушел в горы один. Катя его провожала, долго смотрела ему вслед, маленькому, сгорбленному, с котомкой на спине. Не оглянулся Толя — ушел. Катя постояла, пока не скрылась из вида одинокая фигурка, и, вздохнув, пошла своей дорогой.

В хибарке Толи Суранова, как ушел он в горы, встречалась Катя с Шакиром. Каждый вечер приходит он к ней и остается до утра. Если же у него ночная смена, он приходит днем и остается до вечера. Катя еще больше похорошела от счастья и от любви Шакира, синие глаза ее стали еще больше.

Стояла осень, слякотная, зябкая. Давно улетели на юг гуси-лебеди, давно опала листва. Застыли дороги. Выпадал иней. Солнце почти не грело. Неслись тучи, просыпая колючую крупу.