Свадьбы

Одного парня звали Митей, другого — Костей. Мите было без малого шестнадцать лет, он перешел в десятый класс, жил с отцом и матерью и отец его служил в городской милиции, в чине капитана. Косте было лет двадцать, он не был уроженцем городка Щ., а просто приехал на временное жительство к родной тетке. Они познакомились неделю назад на речке и успели подружиться.

Сегодня они встретились в лесу, на этой самой поляне, и стали играть «в дурачка». Играли, курили сигареты «Прима» и пили вино «Червонэ мицнэ». Вина была всего одна бутылка, так что они давно его выпили.

Они сыграли «в дурачка» сто раз и, закрыв сотню, повели счет сначала. Сыграли еще сто раз и опять начали счет сначала.

Играли не спеша и разговор вели не спеша:

— А я тебе даму.

— Даму?.. Ага… А я ее тузом.

— Тузом?.. Ага… А я тебе туза.

— Туза?.. Ага… А я его козырной восьмакой.

— Восьмакой?.. Ага… А я тебе восьмаку.

— Восьмаку?.. Ага… А я ее… Да, нечем… Прием.

— Прием?.. Ага… Тогда ты дурило.

— Дурило?.. Посмотрим… Давай ходи.

— А я тебе так.

И они сыграли еще раз пятьдесят. После чего Митя сказал:

— Хватит. У меня голова вспухла.

— Пустая голова всегда пухнет, — сказал Костя. Перетасовал карты и спрятал в карман.

— Который час? — спросил Митя.

— Рано еще. Половина второго. — Костя взглянул на ручные часы. — Через час пойдем.

— Надоело ждать, — сказал Митя.

— Ждать и догонять всегда плохо, — сказал Костя.

Они вытянулись на траве, перевернулись на животы, сорвали по травинке, пожевали и опять стали разговаривать.

— А у него семья какая? — спросил Костя.

— У кого? — спросил Митя.

— У нового начальника милиции.

— Не знаю. Отец говорил, что он пока без семьи. Пока в кабинете живет. А что?

— Да так. Случай вспомнил. Один в Ленинграде в ЦУМ зашел перед самым закрытием и в мужском отделе спрятался, где пальто висели. А там ночью сторожевая собака бегает. А у него кусок окорока с отравой. Он его собаке бросил, она ножки вытянула, а он в ювелирный отдел. Чемоданчик нагрузил и опять в пальто спрятался. Утром ЦУМ открыли, народ хлынул. Он без всяких вышел и идет. А тут замок на чемоданчике расщелкнулся и все золото на пол полетело. Ну, его взяли. А у начальника милиции девчонка в садик ходила. Его кореши девчонку украли, а начальнику письмо: отпу́стите такого-то — вернем, а не отпу́стите — убьем. Того, раз, — и выпустили.

— То в Ленинграде, — сказал Митя. — У нас такого не бывает, у нас тихо.

— Хорошенькое «тихо». А нового зачем прислали? Сам говорил: порядки наводить.

— Так это по борьбе с пьянством. Совсем другое дело, — сказал Митя. — Он уже в «Полете» перед картиной выступал, клялся, что ни один пьяный по улице не пройдет.

— Что ж он, всем пить запретит? А чем магазины торговать будут? У них план.

— Да ну! Отец тоже говорит: глупость это. Он ему уже насчет столовки-ресторана высказал.

— А что насчет столовки-ресторана?

— Да ну! Новый возле нее вечером два наряда держит. Туда входи и пей, сколько хочешь. А если вышел и шатаешься, — в машину и в отделение. Сразу пятнадцать суток и десятка штрафу. Отец считает, что это не метод.

— Что ж он жмот у тебя такой, отец твой? Деньгу гребет, а ты ни Крыма, ни Кавказа не видал. Жалко путевку купить, что ли? Ему ж со скидкой положено.

— Да ну! Он считает, что лучшего курорта, чем наша речка, нету.

— Хе, курорт! Одним плевком переплюнешь. Ладно, спутешествуем с тобой на Кавказ. Я его тоже только в кино видел.

— Что-то неохота поездом ехать. Лучше б самолетом.

— Давай самолетом, — согласился Костя. Он чиркнул далеко слюной, сказал: — А мы вот как сделаем. Встретимся, как решили, на разъезде. На пассажирский не сядем, обождем ночного товарняка. В Бахмаче спрыгнем и на таксо до Киева. А там самолетом, идет?

— Да ну! Лучше электричкой до Киева.

— Электричкой долго, — снова чиркнул слюной Костя. — Я за таксо.

Обсудив бегло поездку на Кавказ, они поднялись с травы. Было четверть третьего. Костя открыл чемоданчик, подал Мите продолговатую картонку, привязанную к белому шнурку. Митя сунул картонку под рубашку. Потом они надели черные очки, чтоб солнце не резало глаза, и не спеша пошли в город.

Через восемь минут они вышли на центральную площадь. Солнце ярко светило. Было жарко и душно. Из широкой трубы деповской котельной валил черный дым, клочья сажи кружились в воздухе. За каменной трибуной свиристяще шипел маневровый паровоз, выпуская на площадь клубы белого пара.

Людей на площади не было. В «Полете» шел дневной сеанс, а до вечернего было далеко. Газетный киоск был закрыт. Цистерна с квасом и ящик «Мороженое» стояли на месте, но продавщицы куда-то сгинули. Продуктовый магазин был закрыт на ремонт. Промтоварный, находившийся в узком закоулочке, работал. За промтоварным — винно-водочный павильончик. Он был открыт. За павильоном — книжный киоск. Там сидел киоскер, дремал, разморенный жарой.

Костя и Митя вошли в промтоварный. Покупателей не было. Одна продавщица читала книжку, сидя на стуле у входа в отдел верхней одежды. Другая тоже читала книжку, сидя за прилавком галантереи. Костя и Митя постояли у прилавка, поглядели на разложенный товар. Пощупали плащи и пальто в другом отделе и вышли, ничего не купив.

Они прошли мимо винно-водочного павильона, мимо книжного киоска, где дремал старик киоскер, и зашли в хлебный магазин. Свежий хлеб еще не привезли, а посему полки были пусты и покупателей тоже не было. И в этом магазине продавщица читала книжку.

Костя и Митя вышли из магазина, направились к площади старой дорогой.

— Значит, тетя Катя? — спросил Митю Костя.

— Ну! — ответил тот.

— Заходим, — сказал Костя.

Они вошли в винно-водочный павильон. Митя закрыл дверь на крючок, достал из-за пазухи картонку и повесил ее на стеклянную дверь. На картонке было написано — «Переучет».

Костя подошел к прилавку и сказал:

— Привет, тетя Катя!

Пожилая тетя Катя расставляла на полке «Горілку з перцем». Она обернулась к Косте, улыбнулась и сказала:

— Привет, племянничек.

— Руки вверх! — приказал Костя, наставив на тетю Катю пистолет. — Ни слова, иначе выстрелю! Гоните выручку! Сюда, в чемодан! Быстро, быстро!.. — В одной руке Костя держал пистолет, в другой — раскрытый чемоданчик.

Но тетя Катя не могла отдать выручку ни быстро, ни медленно. У нее вылезли из орбит глаза, и она превратилась в мертвую статую.

— Я кому сказал?! Ну!.. — прикрикнул на статую Костя.

Но статуя беззвучно, как и положено статуе, рухнула на пол.

Костя перемахнул через прилавок, выдвинул ящик с деньгами, стал быстро запихивать их в чемоданчик.

Распластанная у его ног статуя громко икнула.

— Молчать, стреляю! — схватился за пистолет Костя.

Икотка прекратилась.

Костя задвинул ящик, закрыл чемоданчик.

— Замок, — шепнул он Мите.

— У меня, — шепнул Митя.

Они вышли из павильона, оставив на дверях табличку — «Переучет», навесили на дверь замок и быстро разошлись: Митя — к кинотеатру «Полет», Костя с чемоданчиком бросился по закоулку в сторону леса.

Минут через десять из дверей павильона, выходящих не на улицу, а в жилой двор, выглянула тетя Катя, дико повращала глазами, высматривая, не скрываются ли поблизости бандиты, и только убедившись, что их нет, дала волю голосу, закричав во всю силу:

— Ой-ей, спасите, ограбили!.. Ой, банда напала, всю кассу забрали!.. Ой, скорей ловите бандитов!.. И куда та милиция чертова смотрит!

Крик ее был столь громкий, что пролетел через площадь и его услышал дежуривший в банке милиционер. Он, конечно, пост не бросил и не побежал в винно-водочный павильон узнавать, кто ограбил и при каких обстоятельствах, но он не мешкая позвонил дежурному отделения и доложил, что слышит голос продавщицы винно-водочного павильона, извещающей о нападении грабителей.

Спустя полчаса на площади и в закоулке перед винно-водочным павильоном было людно, как на параде. В «Полете» закончился сеанс, толпа увеличилась, любопытные, работая локтями, протискивались к павильону, дабы собственными глазами поглядеть, что там происходит. Но там уже ничего не происходило. Павильон был опечатан, милиция ушла, уведя с собой рыдающую тетю Катю и поисковую собаку Джульбарса, которая, несмотря на все старания ее проводника, не взяла никакого следа.