Свадьбы

И тут Татьяне Пещере показалось, что вторая невеста, которая выгодно отличалась от первой чудесным белым платьем, фатой с длинным шлейфом и белым восковым венком на голове, что эта невеста ей знакома. Татьяна Даниловна полезла в сумочку за очками, ибо была немного близорука, надела их и теперь уже ясно увидела, что не ошиблась: венчалась Поля Огурец с ихней улочки, дочь Таисии Огурец. (Так как Татьяна Даниловна последние дни лечила свои водянки, шила сестре платья и не выходила на улицу, до нее не дошли даже отдаленные слухи о предполагавшемся венчании Поли Огурец.) На радостях Татьяна Даниловна стала тихонько рассказывать свободным от пения хористам, кто такая Поля, кто ее мать, кто ее дядя и прочее, прочее.

Тем временем батюшка Павел делал свое дело: читал венчальные молитвы, подносил молодым для поцелуя золотые венцы и икону, водил их вокруг аналоя, надевал им на руки кольца, подносил чашу с вином, спрашивал, по доброй ли воле венчаются рабы божьи Полина и Андрей, Агния и Алексей (так звали вторую пару), часто повторял: «Жена да убоится мужа своего», — в общем все шло как надо. И дошло до того места, когда пробил час появиться родителям молодых. Они появились с иконами, покрытыми рушниками, и Татьяна Даниловна тотчас снова полезла в сумочку за очками, потому что ей показалось…

Татьяна Даниловна торопливо сняла очки, протерла их платочком, снова надела, еще раз сняла, протерла и надела, И окончательно убедилась, что рядом с Таисией Огурец, которая держит икону, стоит Филипп Демидович Огурец и тоже держит икону. Тут она снова зашептала хористам, и те начали вытягивать и выворачивать шеи, чтобы получше разглядеть такого важного человека, оказавшегося в плотной толпе молодых, их настоящих и посаженых родителей, шаферов и шаферинь и совсем затерявшейся среди них пятилетней светелочки.

Но тут батюшка скороговоркой поздравил молодых, хористы перестали шептаться и единым духом грянули: «Многая, многая, многая лета!» Загудели басы, высоко взлетели дисканты, и таким сильным было звучание хора, что в церкви заколебался воздух и заметалось пламя в свечах.

Татьяна Даниловна с большим внутренним волнением и с большим напряжением связок трижды пропела вместе с хором «Многая лета» и, не мешкая, кинулась вниз, желая поздравить Полю.

Филипп Демидович первым удалился из церкви и сейчас протирал ветошью припылившееся смотровое стекло «Жигулей» и нетерпеливо поглядывал на церковные двери.

С утра он был в неважном настроении. Отец и мать Андрея отчего-то не приехали, хотя и обещали приехать. Уже одно это испортило ему настроение перед выездом в Гороховку. Хотя Филипп Демидович, как известно, относился к венчанию, как к некой забаве, все же что-то удержало его от соблазна вместе со всеми войти в церковь. И он остался сперва в машине. Но потом решил поглядеть на обряд. Вошел в церковь и стал глядеть, ничего всерьез не принимая. И все было бы нормально, если бы не подвел человек, обещавший быть посаженым отцом Андрея, вместо неприехавшего родного отца. Посаженый отец отчего-то не явился, и Таисия, потеряв всякое соображение, сунула в руки Филиппу Демидовичу икону, и он, не успев ничего сообразить, очутился с этой иконой у алтаря. И теперь он злился на себя за этот свой выход к алтарю.

Наконец все вышли: Поля с Андреем, Таисия и Виолетта Кирилловна, а с ними какая-то пожилая женщина, У всех рты были до ушей.

— Дядя Филя, узнаешь? — сказала ему Поля, указав на женщину.

Филипп Демидович не мог не узнать Татьяну Пещеру. Когда-то, в далеком детстве, она угощала его тянучками и лимонадом за то, что он бегал ей за керосином в лавку, а за ним тогда были громаднейшие очереди. Иногда она давала ему контрамарки в клуб на концерт художественной самодеятельности, где пела романсы и народные песни.

— Отчего же не узнать? Здравствуйте, Татьяна Даниловна, — поздоровался с нею Филипп Демидович.

— Красивая свадьба, ох красивая. Такая пара! — похвалила Полю и Андрея Татьяна Даниловна.

— Тетя Таня, поедемте с нами, — предложила Поля. — Нас пятеро, но как-нибудь втиснемся.

Татьяна Даниловна, помня о своих незаживших водянках, с радостью согласилась быть «втиснутой».

Проезжавший мимо мотоциклист затормозил и с любопытством стал смотреть на них. Потом достал из футляра фотоаппарат и пощелкал им.

— Эй, парень, оставь адрес! — весело крикнул ему Андрей. — Придем за карточками!

— Приходи. Третья береза в лесу возле елочки! — ответил парень.

— А ты, собственно, зачем фотографируешь? — поморщился Филипп Демидович.

— А что, нельзя? — оскалил зубы парень и газанул от них.

Уже в «Жигулях», по дороге домой, Огурцы-Секачи пригласили Татьяну Даниловну к себе на обед. Но она должна была присутствовать на свадьбе племянника и не знала, началось там уже что-то или нет. И у Огурцов ей хотелось побывать, тем более что они сказали, вроде она — единственный человек, кого они приглашают. Поэтому, прибыв в вишневых «Жигулях» прямо во двор Огурцов, Татьяна Пещера выбралась из машины, сказала, что сейчас же придет, и быстро-быстро, насколько позволяли незажившие, к тому же сильно затекшие от неудобного сидения ноги, пошла к сестре взглянуть, что там делается.

Сперва, увидев у ворот Колотух легковую машину, она подумала, что приехал Толик с молодой женой, оттого вокруг машины и собралась толпа. Однако это не Толик приехал, а Настя с Петром да школьные товарищи Толика собирались ехать встречать его на черниговскую дорогу. Остальные же провожали их, обступив убранную цветами и лентами машину Поликарпа Семеновича. На капоте «Победы» первого выпуска сидела кукла в платьице — намек на то, чтоб у молодой четы первым ребенком была девочка.

Тут Татьяна Даниловна увидела Кондрата Колотуху, родного брата Петра, известного оперного певца, и его жену-скрипачку, и родную сестру Петра, врача-невропатолога, прибывших из Киева. Увидела и своих двоюродных и троюродных сестер, родных и двоюродных теток, пожаловавших на свадьбу из села Новые Мельницы. Она стала со всеми целоваться и так разошлась, что начала целовать и сестру Настю, которая уже садилась в машину, высоко поднимая, чтоб не смять, новое кримпленовое платье, совершенно позабыв, что кримплен тем и хорош, что не мнется.

Настя же, счастливо взволнованная и полыхавшая румянцем, отчего-то подумала, что сестра Татьяна целуется с нею лишь потому, что тоже хочет сесть в машину и ехать с ними, и сказала ей:

— Ой, Таня, некуда уже. Поликарп Семенович только четверых берет, больше в «Победу» не положено. Ты с нашими побудь, пока гости начнут сходиться. Мы скоро вернемся.

Поликарп Семенович, одетый в наглаженный полотняный пиджак, в шляпе и в очках с двойными линзами, обошел машину, сохраняя на лице печать торжественной муки, плотно закрыл все дверцы, сел за руль, поправил очки, затем нажал ногой на стартер, а рукой на рычаг скорости. В машине что-то по-бычьи рыкнуло, она рванулась вперед, откатилась назад, еще раз дернулась вперед и назад и покатилась по песку к луже, которая за последние два дня так хорошо подсохла, что ее можно было не только обойти, но смело объехать.

Поликарп Семенович внимательно посмотрел в зеркальце на свой оставленный позади дом — не выглядывает ли из окна Олимпиада Ивановна? Но она не выглядывала. Тогда он чуть-чуть наддал сандалеткой на газ, отлично взял полуметровый подъемчик за лужей, отлично выполнил левый поворот и повел слегка дребезжащую какими-то деталями машину к центральной площади, строго держась середины дороги. Тем самым он доказывал Олимпиаде Ивановне, что плохое зрение ничуть не мешает ему водить машину и что машину он никому не отдаст.

Было четверть первого.

К половине второго Поликарп Семенович, супруги Колотухи и двое школьных товарищей Толика одолели двенадцать километров черниговского шоссе, сделав две остановки в пути, во время которых Поликарп Семенович поднимал капот и что-то проверял в моторе. На тринадцатом километре дороги, тянувшейся исключительно среди сосново-березового леса, они остановились. Здесь к асфальту подходила лесная дорога и среди деревьев местились домик лесника, сарай и высокий рубленый колодец с журавлем.