Ради тебя одной

– Ну и как тебе это дерьмо? – поинтересовался подошедший высокий молодой человек в сверкающих маленьких очечках.

– Виталик, я только пришел, еще не разобрался, – деликатно ответил Ефим. А то ляпнешь, а окажется, что половина работ – Виталика.

– Кое-что, конечно, есть, – сбавил накал критик. – Но каждый год – хуже и хуже.

– Просто взрослее и взрослее, – внес коррективу Ефим.

Два человека – не один человек. В свободно снующей толпе даже такая группка становится своеобразным центром кристаллизации, и к ним стали причаливать знакомые, благо таковых было половина зала.

– Блестящая экспозиция! – воскликнула восторженная девушка в красном облегающем платье, не вполне удачно косившая под школьницу-старшеклассницу. – Есть из чего выбрать. Очень много отличных работ. – Ефим понимал ее восторг: она получила призы в двух номинациях. Хотя жюри еще не объявило своего решения, кое-какие новости уже просочились.

– Отличных от чего? – задумчиво спросил еще один подошедший, рекламный обозреватель крупной коммерческой газеты. – От победителей «Эпики» и «Каннских львов»?[3] Да еще такое обилие перепетого материала.

Восторженная девушка, которую не раз обвиняли в скрытом плагиате, обиделась и ушла. Ефим с чувством глубокого удовлетворения посмотрел вслед ее обтянутым тесным платьем правильным формам. По его глубокому убеждению, девушка с такими формами может позволить себе все: и неудачный дизайн, и плагиат, и даже проповедование банальных истин. В конце концов, деньги за рекламу, которую она делает, ей платит не Ефим, а ее заказчики.

– Хорошо, что мы не стали здесь выставляться, – вступила в беседу симпатичная дама предбальзаковского возраста, подошедшая с двумя преданно глядящими на нее пажами. – Наши креаторы этот уровень уже проехали.

Ефим знал, что рекламное агентство, которым руководила дама, переживает не лучшие времена, и, скорее всего, у них просто не было свободных денег на «входной билет». Но он ей симпатизировал и потому поддержал:

– Вы всегда такие активные, что годик можно и пропустить.

Дама улыбнулась и прошествовала дальше, а Береславского поймал новый персонаж:

– Как здорово, что я тебя нашел! Мобильник твой не отвечает!

– Я его постоянно забываю заряжать, – честно объяснил Ефим. С директором небольшой, но очень современной типографии Ольховским он был знаком уже много лет.

– У тебя машины свободны? – спросил тот, слегка отдышавшись.

– С чего это ты заинтересовался моими машинами? – улыбнулся Береславский. Его старые офсетные прессы в основном работали на внутренние задачи «Беора» и уж точно не могли соревноваться с новыми быстроходными машинами Ольховского.

– Менеджер мой новый прокололся, – объяснил он Береславскому. – Взял заказ на три тысячи тринадцатилистных календарей.

– Ну и что? – не понял Ефим. – Нормальный тираж. Даже для твоих машин.

– Да, календарные блоки одинаковые. А первый лист – индивидуальный.

– Три тысячи – по одному экземпляру? – присвистнул Ефим.

– В том-то и дело! – опечалился Ольховский. – Календари – подарочные. Портрет и фамилия получателя – на первом листе. И клиент теперь уверяет, что моего менеджера предупреждал. Я и сам так думаю. Им лишь бы заказ схватить, деньги-то идут от заказа.

– А какой формат-то?

– А3, – обрадовался Ольховский. – Как раз для твоей «цифры».

У «Беора» действительно имелась малая цифровая печатная машина, для которой тираж в отличие от офсета не играл столь серьезной роли. Дело в том, что для офсетной печати нужны еще и допечатные технологии: создание фотоформ и печатных форм. Во время печати расходуется уже только бумага и краска. На больших тиражах стоимость форм размывается. А вот печать одного экземпляра может оказаться просто золотой. На цифровой же машине традиционные формы не готовились, поэтому себестоимость печати крошечных тиражей могла быть во много раз ниже.

– Может, лучше деньги заказчику вернуть? – предложил Береславский.

– Пытался. Не берет. Ему позарез нужны календари, а время ушло.

– Ну и чего ты хочешь? – уныло спросил Ефим, уже прекрасно понимая, чего хочет Ольховский. Он хочет загрузить машину «Беора» и наверняка не хочет платить цену, похожую на рыночную. При скорости печати шесть листов А3 в минуту это удовольствие растянется на полторы смены. А с учетом того, что каждую следующую страницу в цифровую машину придется вводить заново, всю неделю она будет отрабатывать только грехи менеджера Ольховского.

– Короче, мне нужно напечатать у тебя первую страницу. Срочно, – поставил точки над i Ольховский.

– Гад ты, Ольховский, – грустно сказал Ефим. – Машину мне на неделю выбьешь. И не заплатишь толком наверняка. – Экономность Ольховского была широко известна.

Отказать же ему тоже не было никакой возможности: они не раз выручали друг друга в критические моменты. И когда в позапрошлом году, вытаскивая Сашку из тюрьмы, Ефим придумал выдвинуть его на выборы, именно Ольховский бесплатно откатал ему миллион краскопрогонов, правда, на Ефимовой бумаге. Плакаты с Сашкиной мордой усеяли тогда всю столицу.

– Сделаешь или нет? – спросил Ольховский.

– Можно подумать, у меня есть выбор, – огрызнулся Ефим.

– Ладно, Фима, скажу тебе одну вещь, – тоном волшебника произнес тот.

– Ну, что еще?

– Заказчик мне доплатил. И я тебе заплачу по рынку с нашей обычной скидкой.

– Это меняет дело, – обрадовался Береславский.

– Так, может, откажешься, жмот? – уколол Ольховский. – Месяц работы…

– Иди-ка ты… – послал его по обычному в таких случаях маршруту Ефим. – Тоже мне, бессребреник нашелся.

– Значит, договорились, – усмехнулся тоже довольный Ольховский.

А тем временем тусовка продолжалась. И не нужно быть слишком внимательным, чтобы понять, что даже внешне она сильно отличается, скажем, от ежегодной конференции врачей-стоматологов или, более того, банкиров. Новичка удивило бы обилие косичек и серег в ушах, ставших прямо-таки фирменным стилем многих рекламных креаторов. И ни в жизнь не догадается непосвященный, что во-он тот хохочущий парень в футболке на голое тело и смешной шапочке по брови вовсе не панк, а хозяин крупного рекламного агентства. А тот товарищ в маленьком кафе в углу зала, довольно удачно изображающий из себя сильно пьяного и даже в доказательство того стучащий обстриженной головой по кафешному столику, – и вовсе талантливый дизайнер, известный не только в рекламе и не только в России.

Мимо важно прошествовал президент фестиваля, на ходу солидно беседуя с красивой молодой дамой.

– Сейчас трубку достанет, – ехидно прошелестел стоявший рядом с Ефимом знакомый рекламист из Сибири.

Президент послушно достал дорогую трубку, покрутил ее в руках.

– Пора курить, – сказал рекламист из Сибири.

Как будто услышав его шепот, президент достал роскошную зажигалку и медленно раскурил трубку, обогатив атмосферу зала сладковатым запахом хорошего табака.

– Все на публику, – заявил сибирский правдоискатель. – Всю жизнь – в кадре.

– А зачем у тебя сережка в ноздре? – спросил Ефим. – Сморкаться не мешает?

– Ну… – смутился бесстрашный сибиряк. – Это мой имидж.

– А это – его, – объяснил смущенному парню Береславский.

Он и в самом деле любил этот мир вместе с большинством его обитателей. Может быть, за типичную для этой публики оригинальность? («Кстати, звучит, – про себя отметил Ефим, – типичная оригинальность».) А может, за любовь не только к деньгам. Один в свободное от рекламы время занимается проблемой доставки айсбергов в засушливые районы мира. Другой, жесткий и умеющий рисковать, бескорыстно собирает деньги на детский кинофестиваль. А вон та роскошная дама – действительно хороший поэт, ее даже поэтессой как-то неприлично называть. Причем весь этот нескучный бедлам умудряется оставаться бизнесом, зачастую – серьезным, взрослым.

Ефим долго думал о природе этого феномена и пришел к простому выводу. Все дело в том, что этот бизнес насквозь пропитан творчеством – без него он просто невозможен. Отсюда – чуть побольше эмоций, чем в любом другом деле, чуть побольше ехидства и вздорности. Столько же – благородства и низости. Но – гораздо веселей. И уж точно – никогда не скучно. Потому что – творчество. Недаром в этом бизнесе в отличие от многих других его участники друг в друга практически не стреляют.

3

Два широко известных рекламных фестиваля.