Страница 56 из 75
Конферансье сделал паузу. Мисс Веслогорск, картинно виляя бедрами, пошла в кулисы за следующей партией маек, обогнув столпившихся там хиришан. Глядя на нее, Орешек вспомнил старую шутку: «Где вы покупаете такие тонкие и кривые чулки?» и нервно хихикнул.
– Сережа, – сказала Катя, глядя на лицо своего парня. – За убийство сейчас не меньше пяти лет дают…
– Я в состоянии аффекта, – процедил Сергей сквозь зубы.
– Становится….
Ваня вынул изо рта полностью искромсанный палец, вздохнул и поднес ко рту другую руку. Сергей зашипел, как самая ядовитая змея.
– «Экзорцист»!
Зал ответил недоуменным молчанием – группа с таким названием, если вообще и существовала, не участвовала в концерте. Забугорный сконфуженно заглянул в свою папку. На этот раз он не рисовался.
– Прошу прощения, «Экклезиаст», Веслогорск! – торжественно провозгласил конферансье.
Зал взорвался бешеным свистом и улюлюканьем. Ваня сам не помнил, как оказался на сцене. Он видел обалделое лицо Сергея, принимавшего из рук мисс Веслогорск диплом и майки, мелкие бисеринки пота на лице Забугорного. Потом солист «Экклезиаста» опомнился и повел ребят со сцены.
– Э-ээ, господа победители, погодите! – сказал Юра.
Ваня остановился. Забугорный уже взял со стола фигурку совершенно постмодернистского вида, ранее скрытую коробками с фильтрами. Конферансье поманил солиста «Экклезиаста» к себе. Ваня, не чувствуя ног, подошел, и Юра повесил ему на шею символ фестиваля – отлитого из алюминия и нержавейки аллегорического ежа.
– Итак, это было закрытие областного рок-фестиваля "Приход Ежа", посвященного пятилетнему юбилею Веслогорского Союза Молодежи! – торжественно произнес Забугорный. – Прошу на сцену председателя жюри, Василия Владимировича Трубецкого, он хотел сказать нам пару напутственных слов…
Мисс Веслогорск что-то зашептала на ухо конферансье.
– К сожалению, Василий Владимирович не сможет выступить перед нами, – не меняя восторженной интонации, сказал Юра. – Слово предоставляется…
Рикошет сел, развернул дареную футболку. Парень решил переодеться, ему надоело ходить в рваной майке. Увидев рисунок на белой футболке, бас-гитарист «КБ» расхохотался на всю гримерную. Стоявший за его спиной Орешек перегнулся через плечо музыканта, чтобы посмотреть, и засмеялся тоже.
– Бабай, ты только посмотри, – сказал Рикошет, вытирая глаза тыльной стороной ладони. – Что выдумают только, черти!
На футболку была переведена, причем довольно качественно, фотография толстенького пацана в пилотке, лет пяти-шести. Рядом был пририсован мрачный парень в косухе и бандане с черепами. Одной рукой рокер сжимал гриф элеткрогитары, другая, в митенках с прорезями на костяшках пальцев, лежала на плече пацана. Под снимком шла надпись "Я знал Фиделя молодым. Но он меня не знал".
Гарик засмеялся. Привлеченные смехом, подошли и другие ребята – Ваня, Орешек и Сергей.
– Да уж, чего-чего, а фантазии организаторам хватает, – сказал Ваня. – Ребята, пойдемте сейчас ко мне? Отметим, посидим, как люди… У меня как раз хата свободна.
Рикошет и Орешек вопросительно посмотрели на Гарика.
– Вы идите, – сказал Гарик. – Я зайду за Риткой в бар, а там посмотрим… Я позвоню.
Генрих Сергеевич отвел взгляд за секунду до того, как экран заволокла безобразная алая вспышка. Он должен был видеть лицо Ромы в тот момент, когда парень станет свидетелем собственной смерти. Наставник немного нервничал, как всегда в такой момент. Богатый опыт Генриха Сергеевича свидетельствовал – человек, закрывший глаза при виде собственной гибели, даже если покончил с собой сам, становится посредственным пилотом, не стоящим усилий по его вычислению и изъятию. Генрих Сергеевич редко ошибался в людях, но иногда такое все же случалось. Но сейчас дело было даже не в премиальных, которых Генрих лишился бы, если компания забраковала бы новичка.
«Забракованных» отсылали обратно в их время. В тот самый момент, когда их линия обрывалась. Корпорация не так уж свято чтила Темпоральный Кодекс, но никто не взял бы на себя ответственность сохранить в потоке Времени планеты жизнь, которая должна была оборваться. В том, что эта жизнь оборваться не должна была, никто не признался бы. За изъятие «темпорально-образующего фактора», за пресечение линии Времени человека, который должен был жить, можно было лишиться лицензии.
А этот парнишка нравился Генриху больше, чем просто «объект темпоральной разработки». Генрих знал, что этого нельзя было делать. Нельзя прикипать сердцем к тому, кого вербуешь.
Но Рома не закрыл глаз. Мало того, он их даже от экрана не отвел. На лице у парня промелькнуло такое жесткое выражение, что Генрих испытал краткую вспышку ужаса – ему показалось, что Грин все-таки понимает по-чеченски. Но нет. Рома поленился выучить язык врага. И слава богам.
Генрих облегченно вздохнул и сказал:
– И еще один эпизод.
Мастер Генрих нажал несколько клавиш на пульте управления монитором.
На экране появились знакомые Грину до боли уродливые кубики казарм, разбитый молнией старый клен и плац, на котором стояли ребята. Рома никак не мог понять, где находилась камера. Левый верхний угол кадра вверху был совершенно черным, а остальную часть вида обрезала какая-то пористая розовая губка совершенно неземного вида, занимавшая не меньше трети кадра. Ребята были зимней форме, дыхание вырывалось изо рта серебряными клубами. Снег искрился на солнце. Это был явно зимний день, солнечный и очень морозный. Но застывшее выражение лиц ребят объяснялось не этим. Рома услышал голос Генриха Сергеевича:
– Указом Президента Российской Федерации, за проявленные мужество и героизм...
Он слушал и не слышал. Грин уже понял, о чем будет этот фрагмент. Он смотрел на руки ребят, стиснутые на стволах автоматов. Генрих Сергеевич закурил, облокотившись на пульт. Вообще-то, курить в маленьком кинозале запрещалось, для этого существовала курилка на другом конце этажа новичков, но Генрих уже мог себе позволить нарушать инструкцию.
– … звание Героя Российской Федерации…
Через плац пошла черная кошка. Рома помнил ее. Она жила при кухне, ребята, истосковавшиеся по дому, прикормили ласкового зверя. Не обращая внимания на неподвижных людей, кошка спокойно уселась на теплой протаине подземной теплотрассы и начала умываться. Роме вспомнилось почему-то та кошка, которая грустно мяукала под окном хиришского ДК во время их с Рикошетом разговора по душам. Словно хотела о чем-то предупредить барабанщика «Акафиста». И судя по последовавшим событиям, ей было о чем предупредить Грина. Интересно, а была ли та кошка тоже черной?
– Гриневичу Роману, посмертно…
Кошка закончила умываться и села, обмотав хвостиком передние лапки. Теперь она смотрела прямо в кадр, неподвижная и изящная, словно миниатюрный сфинкс. Роме показалось, что кошка глядит ему в глаза, грустно и насмешливо. А потом совершенно по-человечески зверек покачал головой из стороны в сторону, словно хотел сказать: «Нет».
Но на плацу был и человек, который знал, что звание Героя досталось Роме вовсе не посмертно. Изображение сместилось. Весь кадр заняла розовая губка, по которой от движения пошли грубые складки, стали видны торчащие из губки короткие, но острые шипы. Что это такое, Рома понял раньше, чем в самом верху кадра появилась огромная губа, синяя от мороза. Губа шевелилась.
– Пока, – тихо добавил голос Генриха Сергеевича. – Пока – посмертно….
Изображение погасло. Рома взглянул на наставника. Он привык видеть Генриха Сергеевича в камуфляже, и никак не мог воспринять новый наряд наставника. Впрочем, костюм Генриха Сергеевича ничем не походил на безумные постмодернистские одеяния пришельцев из американских фильмов. Покрой черных шаровар, правда, заставлял вспомнить старый советский фильм «Кин-дза-дза». Алая рубаха с просторными рукавами больше пошла бы какому-нибудь солидному магу из фэнтези. Черная звезда, знак Мастера, висевшая на груди у Генриха Сергеевича, тоже вполне могла принадлежать какому-нибудь Саруману. Самому парню выдали довольно удобный комбинезон из плотной, но мягкой ткани, оливкового цвета с тремя красными полосками на рукаве. Здесь, как объяснил Роме Генрих Сергеевич, система была обратная – чем меньше полосок, тем выше звание. Три полоски обозначали «новичка без контракта».