Московский лабиринт

СОКовцы побывали не только на нашей квартире…

Шаги. Снова шаги. Двое… На этот раз остановились у моей камеры. Лязгнул замок. Ослепительный неоновый свет ворвался внутрь. На фоне дверного проема фигуры казались черными.

— Гольцова! На выход!

Как будто кроме меня здесь есть кто-то еще.

Вспыхнула лампочка.

Я поднялась. Неторопливо. И надзиратель, выругавшись, вошел сам:

— Руки давай!

Опять надели «браслеты». Вывели из камеры:

— Вперед!

Несколько «шлюзов». Крутая лестница.

Верхний коридор. Я надеялась хотя бы отсюда увидеть небо. Но окон не было. Лишь пятна свежей побелки на стене. Все заложили кирпичом, когда переделывали здание.

Еще коридор. Последний «шлюз»:

— Гольцову на допрос к Фатееву!

Снова лязг замка.

Много ли мне известно? Не очень. Вся организация разбита на ячейки. Люди разных ячеек друг друга не знают.

Но там, во дворе, кроме Ярослава было еще несколько погибших. Не из нашей группы. Значит, предатель в штабе Среди двух или трех людей, державших все информационные нити.

Самое дрянное из того, что могло случиться.

Единственное, о чем не ведал штаб, — физики. С ними встречались только мы с Михалычем. И только мы знали про нуль-генератор. Прибор, помещавшийся в средних размеров чемоданчике, но способный на многое. Например, с десяти километров превратить в колебания вакуума бронированный «мерседес». Вместе с теми, кто окажется внутри.

Нам должны были передать опытный образец. Не успели.

Пожалуй, это единственная по-настоящему ценная информация, которая мне известна.

Последний десяток шагов. Дверь.

Огромный кабинет. И уже вечернее солнце за решетчатым окном. Мне оно показалось ослепительно ярким.

— Здравствуй! — улыбнулся СОКовец с забинтованной рукой. Тот самый. Теперь — не в штатском, а мундире полковника.

Взял меня за подбородок:

— Ну что, больше не будешь кусаться?

И ударил кулаком в живот.

Радужные блики заплясали перед глазами. Я согнулась, пытаясь восстановить дыхание.

Он повалил меня на пол и несколько раз «впечатал» тяжелым армейским ботинком.

— Перестаньте, Фатеев!

Пока я хватала ртом воздух, что-то изменилось. Кое-кто ещё появился в кабинете и оттянул полковника.

— Не позорьте свой мундир! — В голосе — металлические нотки.

Надо мной склонились, сняли «браслеты» и осторожно похлопали по щекам.

— Вам лучше?

Мне помогли встать и усадили в удобное кресло. Подниматься было больно — теперь-то этот гад точно сломал мне ребро.

Лишь приняв вертикальное положение, я оклемалась достаточно, чтобы разглядеть «спасителя».

Он в хорошо пошитом сером костюме. Немолод. Лет сорок пять. Но фигура стройная, почти атлетическая. Дубленая, загорелая кожа, короткий ежик черных как смоль волос. Лицо — скорее привлекательное. Взгляд — внимательный, цепкий. Взгляд, в котором чувствуется многолетний опыт.

— Прошу прощения за моего коллегу. Иногда он бывает грубым.

Фатеев отвернулся, отошел в дальний конец кабинета, извлек пачку «Мальборо». Брюнет хотя и не смотрел в его сторону, среагировал мгновенно:

— Пожалуйста, не курите здесь.

Фатеев что-то пробормотал под нос, но пачку спрятал. Ясно, кто подлинный хозяин в этом кабинете.

Он не спешил. Ждал, пока я окончательно приду в себя. Наконец посчитал, что я «созрела», и представился;

— Меня зовут Алан. А вас?..

Американец? Надо же, говорит практически без акцента. Конечно, он прекрасно знал, как меня зовут. Но спорить из-за таких мелочей не стоило.

— Татьяна Гольцова.

— Я сожалею, что наше знакомство происходит в не слишком приятной обстановке. — Алан улыбнулся, обнажив ровные белоснежные зубы.

Задумчиво повторил:

— Татьяна. Прекрасное русское имя. Классическое.

Сел в кресло и продекламировал:

— «Письмо Татьяны предо мною — его я свято берегу…»

Опять улыбнулся, еще более обворожительно. Думаю, он знал, что улыбка ему идет, и старался использовать ее как можно чаще.

— Фатеев, распорядитесь насчет кофе!

Полковник вышел, и кофе принесли буквально через минуту. Наверно, заранее сварили и лишь слегка подогрели. А булочки выглядели такими аппетитными, что я сразу вспомнила: ничего не ела с самого утра.

— Не стесняйтесь, — сказал Алан и пригубил из чашки, подавая пример. — Кофе довольно хорош. Поверьте, в чем в чем, а в этом я разбираюсь.

— По-моему, в МакДоналдсах кофе всегда одинаковый.

Он рассмеялся. Вполне искренне.

— Ну да. Все американцы — примитивные идиоты. Шагу не могут ступить без передвижных сортиров и МакДоналдсов. А в России по улицам городов скачут сумасшедшие казаки и бродят белые медведи.

Насчет медведей не знаю, но однажды зимой на улицах разрушенного Курска я едва спаслась от волчьей стаи. Только об этом я говорить Алану не буду. И про то, чьи именно бомбы сделали Курск таким — тоже. Зачем портить приятную беседу? Лучше выпью кофе.

— Некоторые стереотипы очень живучи, — весело констатировал Алан. — Но культурным людям и в Америке и в России вполне по силам их преодолевать. — Тут же поправился: — Преодолеть.

Интересно. Он второй раз сказал «в России». Обычно американцы добавляют «бывшей». Или вообще стараются не использовать «устарелое название».

Пока я налегала па булочки, Алан смотрел на меня умильным взглядом любящего отца. Где-то после второй чашки кофе в этом взгляде что-то изменилось. Он начал переходить к делу:

— Знаете, Татьяна, я в трудном положении. Я очень хочу вам помочь. Но не смогу этого сделать, если вы не захотите помочь себе сами.

Ну конечно. Добрый дядя прогнал злого и теперь рассчитывает на мою откровенность. Господи, как однообразно… Прием, описанный в сотнях книжек и фильмов. Неужели даже в цээрушных разведшколах не могут придумать что-нибудь оригинальнее? Или сама ситуация располагает к шаблону?

Будем подыгрывать, ничего не остается. Кофе действительно хороший, а булочки и впрямь замечательные. Когда еще удастся такие попробовать. Может, вообще никогда…

Я прожевала и изобразила глуповатую невинность:

— Что вы имеете в виду?

Он сверкнул белоснежными зубами:

— Не пытайтесь казаться менее умной, чем вы есть на самом деле. Вы — способная девушка. Я знаю, вы учились на первом курсе биохимического факультета. Почему бросили учебу?

— Потому что вы разбомбили университет.

Алан качнул головой:

— Мне очень жаль. В любом серьезном деле бывают маленькие оплошности. Я уверен, что университет пострадал по ошибке. И кстати, вы еще так молоды, перед вами открыты перспективы… Почему бы вам не продолжить учебу за границей? Это можно устроить.

— Мне нравится жить здесь.

— Понимаю ваши чувства. Но нельзя позволять иллюзиям лишать вас будущего. Сейчас Россия лишь устарелое географическое понятие. — Он торопливо поправился: — Я имею в виду то трудное положение, в котором оказалась ваша родина. Приобретя квалификацию, опираясь на знания, а не на старые химеры, вы могли бы лучше ей помочь. — Доверительно склонился в мою сторону: — Поверьте, милая Татьяна, я уже немолод и имею кой-какой опыт. Экстремизм не решает ни одной проблемы. Наоборот, он их создает. И никто сейчас не делает больше для этой страны, чем правительство Гусакова и Международный Совет.

— И Рыжий? — уточнила я, наивно хлопая ресницами.

Это становилось почти забавным. Он действительно рассчитывает так запросто меня обработать? Что называется, «промыть мозги» в дружеской беседе. Нет, на дурака не похож. Какой-то козырь у него должен быть. Пока что он развлекается. «Чешет» по шаблону, не задумываясь, а сам не спускает с меня глаз, будто хочет насквозь увидеть.

Алан засмеялся:

— Я же говорил, некоторые иллюзии трудно преодолевать. Так часто бывает. Великих реформаторов современники не ценят. А потомки — ставят памятники. Анатолий Борисович делает все, чтобы экономика бывшей России стала эффективной. Многие предыдущие правители любили рассуждать об этом. А он не только говорит, но и делает.