Страница 24 из 39
— Пойми, я не могу по-другому. Во время наших лечебных сеансов на протяжении всех тех месяцев, что мы общались с тобой, мы никогда не говорили друг другу ничего, кроме правды, потому что помочь тебе могла только она.
— Мо, ради Бога! Речь-то сейчас идет о Мари, а не обо мне!
— Дэвид, пожалуйста, дай мне закончить. Если все эти типы лгут, — а они всегда лгали, — я это узнаю и разоблачу их: что-что, а уж это-то я сделаю обязательно! Однако сейчас я ограничусь тем, что поделюсь с тобою сведениями, которые мне только что удалось раздобыть. Вторая по значимости фигура в отделе Дальнего Востока и сам начальник службы безопасности Государственного департамента клятвенно заверили меня, что все, о чем они сообщили мне, — достоверные, документально подтвержденные факты, на основе которых и было дано официальное заключение относительно твоего душевного состояния.
— Достоверные, документально подтвержденные факты?..
— Совершенно верно. От начальника службы безопасности я узнал, будто бы чуть более недели назад, находясь в крайне возбужденном состоянии, что было зафиксировано в журнале регистрации телефонных звонков, ты обратился к ним с просьбой принять более эффективные меры твоей безопасности.
— Я?.. Звонил им?..
— Так, во всяком случае, он мне сказал. Согласно записи в журнале, ты заявил, что тебе угрожают. Говорил ты «бессвязно» — это слово взято из журнала — и требовал упорно тотчас же увеличить численность твоих телохранителей. Поскольку на твоем досье имеется гриф «особо секретно», о твоей просьбе доложили наверх, а там ответили: «Сделайте так, как он хочет. Успокойте его».
— Не могу в это поверить!
— Это только начало, Дэвид. Наберись терпения: я-то не прерывал тебя, когда ты рассказывал мне о своих злоключениях.
— Хорошо, Я слушаю тебя.
— Так-то вот лучше. Не растравляй зря свою душу. Постарайся сохранить выдержку, — дай себе соответствующую установку.
— Пожалуйста, продолжай!
— После того как дополнительная охрана прибыла на место, — опять же согласно журналу, — ты звонил еще дважды, жалуясь, что твои телохранители не исполняют своих обязанностей. Ты сетовал, что они, рассевшись в своих машинах перед твоим домом, распивают спиртные напитки, насмехаются над тобой, сопровождая тебя в университет, и лишь, — здесь я цитирую, — «пародируют то, что им положено делать». Эту фразу я выделил особо…
— «Пародируют то, что…»?..
— Погоди, Дэвид: я еще не до конца пересказал тебе содержание записей в журнале. Когда ты позвонил в последний раз, то потребовал категорично, чтобы всех телохранителей немедленно отозвали. И заявил при этом, что они — твои злейшие враги, вознамерившиеся убить тебя. В сущности, ты представил дело так, будто те, кто старался обеспечить твою безопасность, в действительности покушаются на твою жизнь.
— Я уверен, что кое-кто, воспользовавшись данным материалом, заявит вскоре, что записи в журнале убедительнейшим образом подтверждают правильность одного из этих дерьмовых психиатрических диагнозов, согласно которому испытываемое мною нервное напряжение является в действительности ярчайшим проявлением паранойи.
— Возможно, ты прав, — заметил Панов. — Записи в журнале вполне могут быть использованы против тебя.
— А что сказала тебе «вторая по значимости фигура в отделе Дальнего Востока»?
Панов ответил лишь после короткой паузы:
— Вовсе не то, что хотелось бы тебе услышать, Дэвид. Он заявил мне решительно, что они никогда не слышали о банкире и вообще о каком бы то ни было влиятельном тайваньце по имени Яо Мин. И добавил, что, учитывая нынешнюю ситуацию в Гонконге, если бы такой человек и впрямь находился там, они о нем непременно бы знали.
— Не может же этот тип и в самом деле верить, будто я все это выдумал: и имя пресловутого тайваньца, и то, что случилось с моей женой, и подробности из области наркобизнеса, и различные географические названия, не говоря уже о конкретной обстановке, в которой разворачивались описываемые мною события, и, наконец, о действиях англичан! Господи, да мне это было бы не под силу, если бы даже я и захотел кого-то ввести в заблуждение!
— Да, тебе бы пришлось попотеть, и к тому же без особого результата, — легко согласился психиатр. — Выходит, все, что мне рассказали, не соответствует истине? По-твоему, дело обстоит совсем иначе?
— Мо, все, что ты слышал от них, — это ложь от первого до последнего слова! Я никогда не звонил в Госдепартамент. Мак-Эллистер сам приехал к нам домой и рассказал нам с Мари то, о чем ты уже знаешь от меня, — включая и историю Яо Мина. А теперь Мари исчезла, и мне не остается ничего иного, кроме как отправиться на ее поиски. Кто стоит за всем этим? Чего желают они? И что, о Боже, будет с нами — со мной и Мари?
— Я запрашивал о Мак-Эллистере, — произнес Панов на этот раз почему-то рассерженным тоном. — Сотрудник, занимающийся Дальним Востоком, сверился с данными Госдепартамента и перезвонил мне. Он сообщил, что Мак-Эллистер улетел в Гонконг две недели назад и, судя по крайней перегруженности его работой, никак не мог быть у вас в Мэне в указанное тобою время.
— Но он был у нас!
— Думаю, что ты говоришь правду.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Видишь ли, помимо всего прочего, я легко распознаю правду по твоему голосу, — даже тогда, когда сам ты не вполне веришь в то, что говоришь. К тому же в журнальных записях встречается и это слово — «пародируют». Подобное выражение несвойственно психически больному человеку, находящемуся в состоянии крайнего возбуждения, и конечно же, очутившись в стрессовой ситуации, ты бы никогда не употребил его.
— Я не вполне с тобой согласен.
— И тем не менее это факт. Кто-то знал, чем ты занимаешься и как зарабатываешь на жизнь, и решил при составлении твоего псевдозаявления воспользоваться фразеологией, бытующей в среде современной интеллигенции. Это, по его замыслу, придало бы твоей речи местный колорит. — Помолчав немного, Панов воскликнул гневно: — Господи, да что же они затеяли?!
— Они хотят вывести меня из равновесия, чтобы я стал наконец плясать под их дудку, — пояснил мягко Уэбб.
— Сучьи дети!
— Это называется вербовкой. — Дэвид уставился в стену. — Держись от всего этого как можно дальше, Мо: ты все равно ничего не сможешь сделать. Им удалось расставить все по своим местам. Считай, что меня уже рекрутировали.
Опустив трубку на рычаг, Уэбб, взволнованный разговором с Пановым, вышел из кабинета. Задержавшись ненадолго в прихожей, он вновь оглядел гостиную. Мебель перевернута, лампы разбиты, повсюду осколки фарфора и стекла. Невольно на память пришли слова Морриса: «Все это слишком уж прямолинейно».
Едва ли отдавая себе отчет в том, куда и зачем он идет, Уэбб направился к входной двери и распахнул ее. Потом заставил себя осмотреть отпечаток руки в центре верхней панели. Высохшая кровь в свете уличных фонарей тускло блестела.
Уэбб подошел к двери вплотную, чтобы рассмотреть все получше.
Это был не случайно, а сознательно оставленный отпечаток руки — четкий оттиск ладони и растопыренных пальцев. Но выглядело кровавое изображение довольно странно. Красный цвет располагался ровно по всей его площади, чего практически не может быть, если кровоточащую руку действительно прижать к твердой древесине. К тому же нигде ни единого, хотя бы самого пустячного отпечатка кожи с характерным в таких случаях узором. В общем, след от руки походил скорее всего на раскрашенный контурный рисунок. Как же удалось достичь этого? Уж не с помощью ли резиновой перчатки?
Дэвид отвел глаза от двери и пошел по направлению к лестнице, соединявшей прихожую со вторым этажом. В памяти его, перегруженной фактами и впечатлениями, всплыла одна фраза, произнесенная таинственным, так и не представившимся ему человеком с гипнотизирующим голосом.
«Думаю, вы должны повнимательнее вчитаться в оставленную вам записку… Возможно, вам помог бы разобраться во всем… психиатр».
Уэббом овладел ужас. Издав вопль, он взлетел вверх по лестнице и, ворвавшись в спальню, бросился к отпечатанной на машинке записке, лежавшей на постели. Не без трепета он поднял ее и подошел к туалетному столику жены. Там он включил лампу и занялся изучением текста.