Страница 1 из 36
Святослав Владимирович Сахарнов
ПУТЕШЕСТВИЕ НА «ТРИГЛЕ»
ПОВЕСТИ
Путешествие на «Тригле»
Больше всего на свете я боюсь показаться трусом.
Когда Марлен спросил: «Хочешь в экспедицию?» — я ответил: «Еще бы!..»
Ночь я уже не спал.
За окном мне мерещились горбатые волны и зловещие плавники акул.
Марлен — ученый и водолаз. Он изучает морское дно.
А я — художник. Я плохо плаваю. В Севастополь приехал на одно лето, отдохнуть. Зачем мне все это нужно?
ПРИ ЧЕМ ТУТ Я?
На другой день с чемоданом в руках я пробирался сквозь толпу на пристани.
— Где здесь экспедиция? — спросил я мужчину в желтой соломенной шляпе.
Мужчина посмотрел на меня сверху вниз.
— Прямо.
Прямо передо мной возвышался белоснежный борт теплохода. На белой краске горели бронзовые окошки — иллюминаторы. Загорелые матросы, как обезьяны, бегали по крутым лестницам.
А ГДЕ МАРЛЕН?
Грохнула музыка. Тонкие стальные канаты шлепнулись в воду. Белый борт медленно пополз вдоль причала.
УУУ-уууу!!!..
Теплоход описал по бухте широкий полукруг и вышел в море.
ВОТ ТАК РАЗ!.. А Я?..
Кто-то схватил меня за рукав.
— Ты что здесь делаешь? — Позади меня стоял Марлен. — Живей, тебя ждут!
Рассекая толпу, как ледокол, он повел меня вдоль причала. В самом конце пристани стояла маленькая, выкрашенная в грязно-зеленый цвет шхуна. На ее носу белыми буквами было написано: «ТРИГЛА».
На палубе стояло несколько человек.
Шагнув через борт, мы очутились среди них.
Парень с бородой отвязал канат, оттолкнул ногой нос шхуны.
Затарахтел мотор.
«Тригла», покачиваясь, пошла к выходу.
Марлена я знал давно.
Мы вместе росли в деревне под Минском.
Из всех мальчишек в деревне он был самый отчаянный.
Однажды ему сказали, что к змеиному яду можно привыкнуть.
Марлен поймал гадюку и дал ей укусить себя в руку.
Рука вздулась и почернела. Марлена увезли в больницу.
Месяц он провалялся там. Мать плакала навзрыд. Рука из черной стала синей, затем желтой.
Через месяц он вышел, поймал вторую гадюку и дал ей ту же самую руку.
Горячего, как печка, с деревянной рукой его снова увезли.
Пролежал он на этот раз неделю. Вернувшись, поймал змею и дал укусить себя в третий раз.
Рука немного покраснела. И все.
И вот с таким человеком я должен плыть в открытое море! ЗАЧЕМ?
Затем, чтобы искать СЛЕДЫ ДОИСТОРИЧЕСКИХ ЗВЕРЕЙ.
Так объяснил мне Марлен.
Миллионы лет назад на месте Крыма бушевало море.
В море плавали ихтиозавры. Они были похожи и на рыб, и на ящеров. Длинные челюсти. Тело, покрытое чешуей. Рыбий хвост.
Это были хищники. Они нападали на рыб, на спрутов. Устраивали драки между собой.
Когда рыбоящер погибал, тело его опускалось на дно. Оно покрывалось известковой корой. Отпечатывалось на камне.
Шли годы.
Тонули и всплывали материки.
Там, где морское дно обнажалось, отпечатки оказывались на суше.
И вот однажды в Голубой бухте, на скалах, над самым морем, нашли отпечатки двух рыбоящеров.
Скорченные, раздавленные, распластанные, как листы, они равнодушно смотрели пустыми глазницами в небо.
Ученые переполошились.
Неприступные скалы? Пустяки!
Решили подогнать к берегу баржу, вырезать из скалы плиту с отпечатками ящеров, спустить ее на канатах в баржу и увезти.
Помешала война.
В Голубой бухте шли сильные бои. Гремели взрывы. С моря по горе из тяжелых орудий били корабли.
Отступая, фашисты взорвали склад снарядов, построенный на берегу.
Полгоры сползло в море.
Когда после войны в бухту вернулись ученые, отпечатков не было.
И вот Марлен предложил искать их ПОД ВОДОЙ.
ЗАНИМАЛСЯ БЫ ОН ЛУЧШЕ СВОИМИ РЫБАМИ.
«Тригла» вышла в море, и ее начало качать.
Только чтобы не было шторма!.. Ах, как не нужен шторм!
О бурях на море я читал много.
Сначала волны ласково-ласково покачивают корабль.
Затем они начинают захлестывать палубу.
Пассажиры вступают в бой из-за шлюпок.
Наконец, волны переворачивают судно.
Я с тоской оглядел палубу: всего одна шлюпка. Она лежала у борта, коротенькая и мелкая, как детское корытце.
КОМУ-КОМУ, А МНЕ МЕСТО В НЕЙ НЕ ДОСТАНЕТСЯ!
Удивительно, что шхуна еще держится на воде!
Берег, такой милый и ТВЕРДЫЙ, отступал все дальше и дальше.
— Знакомьтесь, — сказал Марлен, — наш новый товарищ. Художник.
Я назвал себя:
— Николай.
— Дима, — сказал парень с бородой.
— Кая.
— Вениамин.
— Капитан — у руля, — продолжал Марлен, — моторист — в машине. Вот и вся команда. Ну, как тебе здесь нравится?
— По-моему, мы идем слишком далеко от берега.
В детстве я знал, какой цвет у моря.
Я любил его рисовать. Брал кисточку, густо разводил кирпичик ультрамариновой краски и проводил в тетради яркую синюю полосу.
Потом я стал учиться живописи.
Стал присматриваться к морю.
Оно оказалось каким угодно, только не синим.
Однажды я прожил месяц на острове. Море было вокруг меня.
Утром до восхода солнца оно было белесого, сероватого цвета. Как поле, посыпанное пеплом.
Поднималось солнце. Поле розовело, по нему ползли лиловые и синие полосы. Полосы росли, ширились, охватывали все море.
Небо голубело, тянул утренний ветерок — бриз, и море, как чаша, наливалось до краев зеленой или голубой краской.
При облачном небе море так и оставалось на весь день серым.
Перед штормом оно чернело и только там, где светился солнечными лучами облачный разрыв — глаз циклона, — делалось изумрудно-зеленым.
Вернувшись в Ленинград, я снова начал учиться живописи. Я много читал.
Я узнал, что у теплых берегов Африки и Азии вода зеленая-зеленая, густо настоянная на мелких, невидимых глазу водорослях.
На Севере вода прозрачная, как кристалл льда.
Около устья рек в море всегда держится громадное желтое или коричневое пятно. Это река красит воду в цвет своих берегов.
Когда у пляжа из кварцевого или кораллового песка грохочет прибой, вода взбаламученная — серая, почти белая.
В Калифорнии есть залив. Вода в нем кроваво-красная от малюсеньких рачков — ночесветок. Ночью такая вода, если ударить по ней веслом, вспыхивает миллионами огоньков. А быстрый дельфин кажется в ней сказочным чудовищем, источающим синее пламя.
Превращениям моря нет конца.
Какого же оно цвета?
Этого не знает никто.
А «Тригла» все идет вперед.
Я готовлю кисть и краски.
Замечательные краски, на чистейшем растительном масле.
Я буду рисовать.
Уж если попал на эту посудину, так хоть напишу много-много картин.
Мы обогнули какой-то мыс, и шхуну начало качать. К горлу у меня подступил комок.
Я опрометью бросился к борту.
Потом я лежал в каюте на койке и тихо стонал. Лоб был в испарине. Руки болтались, как чужие. Во рту был вкус медной пуговицы.
НЕТ, КОНЕЧНО, ЗРЯ ПОШЕЛ Я В ЭТОТ РЕЙС!
Моя кисть и краски уже валялись под столом.