Зона индиго

Но Нинуля уже бежит им навстречу, смеясь и плача, ничего не зная еще об одержанной ими победе.

Утро застает жителей и гостей Лучегорска на окраине, они ютятся в здании заброшенной хлебопекарни – в начале прошлого века выстроенное, это здание стоит крепче, чем прочие. Многие дома разрушены до основания, в том числе и детский дом «Лучик». Стерта с лица земли скала Кошачья – больше не будет она радовать туристов своими причудливыми очертаниями спящей, свернувшейся в клубок кошки! Еще до прибытия спасателей выясняется, что есть и человеческие жертвы. Погиб Виктор Иванович Орлов, отец директора рыбоперерабатывающего заводика. Похоронили его честь по чести, словно не директору он отцом был, но всем жителям Лучегорска. Глава местной администрации Дмитрий Ильич Кащеев произнес над могилой такую речь, что горожане возрыдали. А сам директор пропал без вести. Его искали, но так и не нашли.

Постепенно жизнь входит в привычную колею. Никто не говорит о сфинге, словно никто и не помнит ее. Быть может, так оно и есть. Восстанавливают разрушенные дома, некоторые отстраивают заново. Утихают досужие разговоры о том, что вот-те на-те, никогда в Лучегорске землетрясений не было, а тут такое бедствие! Расформировывают «Лучик», его решено не восстанавливать. Детей развозят по другим городам, но большинство из них все же остается в Лучегорске. Стихийное бедствие, очевидно, разбудило хорошие, нужные чувства, дремавшие в душах многих горожан, и они наперебой усыновляют сирот, иных берут под опеку.

Изменяются и жизни тех людей, которые при землетрясении вовсе не присутствовали. Например, в ту ночь Тамара Павловна Орлова просыпается одна в огромной, совершенно чужой квартире. Она готова завопить от ужаса, но сама вдруг слышит чей-то крик… Это плачет ребенок, и после недолгих поисков она находит его, бедного, растерянного и испуганного мальчика. Сама нуждаясь в утешении, она утешает его, и страх уходит из ее души и воцаряется там удивительный покой. Она баюкает мальчишку и шепотом говорит ему, что никому-никому его не отдаст, они всегда будут вместе. Конечно, правда. Ведь она теперь – его мама. И к слову, все слова и клятвы, данные в эту ночь, сбываются…

Прошло три месяца, а Лиля все еще не приехала, хотя обещала приехать каждый день. Это было обидно. Не потому, что Дубов такой обидчивый слюнтяй, а по многим реально существующим пунктам.

Это было обидно потому, что Шустов с Нинулей прямо из Лучегорска махнули в Москву, заскочили только по дороге к Нинулиным родителям успокоить их и представить им Альберта. Они уже приезжали в гости к Дубову и выглядели такими счастливыми, что Дубов мог только сопеть и отворачиваться.

Это было обидно потому, что за эти три месяца Дубов успел выдержать два Оленькиных набега. В первый раз она, торжествуя, забирала вещи, кошку Титьку и пела невнимательному бывшему про чудесную новую жизнь, которую она начинает в стране Египте с новеньким египетским мужем. А второй раз она явилась через месяц, жалкая, виноватая и потрепанная, покаянно объяснила, что египетский муж был ошибкой, и их расставание с Дубовым тоже было ошибкой, и что надо немедленно все наладить! Дубов ее жалел, но что-либо налаживать наотрез отказался. Вот какие бури бушевали над его головой, а Лиля все не ехала!

И наконец, это было обидно потому, что за те две недели, что они с Лилей и Егорушкой прожили вместе в Верхневолжске, между ними все было уговорено, точки над всеми знаками расставлены и Дубов очень подружился с ее сыном Егором. Эта парочка демонстрировала Лиле полное душевное единение, они оба были без ума от машин и непрестанно играли в футбол, причем играли на равных. Это потому, что у Егорушки улучшилась координация движений, а Дубов от спокойной жизни отъелся и отяжелел.

Это было обидно потому, что Дубов, неожиданно для себя самого, растрепал всем – и маме, и на работе! – что скоро женится. Ему уже и мальчишник устроили, голова потом два дня трещала, а невесты все не было.

Он все обижался и обижался, звонил Лиле и требовал ответа – не разлюбила ли она его? Она отвечала, что нет, не разлюбила, просто вот столько дел перед отъездом образовалось, а как только разгребет она дела, так сразу приедет!

Дубов, наконец, бросил обижаться и подумал головой. Это помогло. Да нет у Лильки никаких дел! Она просто боится! Боится менять свою жизнь, вести пацана на новое место, быть может, и его, Дубова, боится тоже. Ну а он-то не мужик, что ли? Он принимает решение – ей остается только покориться!

Он позвонил и сказал, что приедет. Завтра утром. Она заахала, спросила, что приготовить, и Егорушка звонко кричал в трубку:

– Гриша! Гриша! Приезжай!

От этого у Дубова терпение лопнуло, и он сказал, что ничего готовить не надо. Он сел за руль и мчался почти без отдыха до самого Верхневолжска. Потный, с воспаленными глазами, ворвался он к Лиле, когда уже стемнело. Слопал сковороду котлет, запил кувшином кваса и упал спать. Сказал только:

– Завтра побудка в шесть утра. Ты не спи, а собирайся. Помогать не буду, извини, а то завтра влепимся куда-нибудь. Много вещей не бери, я… мы все купим в Москве, поняла?

– Такая спешка… – начала Лиля, но Дубов мстительно захрапел, и она отступилась.

Политика кнута и пряника возымела результат – они и в самом деле выехали, правда, не в шесть, а в восемь. Их проводила Софья Марковна, помахала платочком с крыльца.

– Это что, твоя машина? – поразилась Лиля.

– А что? Хорошая машина. Кочки рви, равняй бугры.

– Это танк какой-то?

– Если тебе не нравится, я немедленно куплю другую, – пригрозил Дубов.

Наконец поехали, заскользила под колесами аспидная лента асфальта. Весело ехать знакомой дорогой, когда рядом любимая семья, а на душе светло! Егорушка тоже радовался, пел, как скворец. А вот Лиля сдала. И половины дороги не проехали, как она стала нежно зеленеть и, наконец, попросила остановиться. Бедняжку здорово укачало.

– Как же это? – ласково пытал ее Дубов, когда она вернулась из пыльных придорожных кустиков и принялась отпиваться минеральной водой. – Тебя же и в самолете не укачивало, а тут…

– Бывает, – вздыхала Лиля, утирая пот с бледного чела. – Пожалуй, можем ехать дальше. Только я прилягу, ладно?

Егора пришлось перевести на переднее сиденье, Лиля уютно устроилась сзади. Мужчины болтали, а она подавала слабые реплики. Егор расспрашивал Дубова, будет ли у него в Москве своя комната.

– А игрушки там будут?

– Конечно, о чем речь!

– А то мамуля мало машинок разрешила взять.

– Это не беда. Купим, какие захочешь.

– Егор! – укоряюще вскрикивала Лиля.

– Спи, мамуля. У нас с Егором мужской разговор. Да, железную дорогу я уже купил. Сам поиграл даже немножко. Вещь! Гудит – заслушаешься!

– Она электрическая?

– Электрическая, конечно.

– Со шлагбаумом?

– И с семафорами.

– А почему?

Вопрос поставил Дубова в тупик. В самом деле, почему?

– На железной дороге всегда бывают семафоры. Они, видишь ли…

– Нет. Почему ты мне купил железную дорогу?

– Не знаю, – растерялся Дубов.

– Потому что ты мой папа! – торжествующе объявил Егорушка – единственно возможный, единственно верный ответ.

– Егор! – слабо пискнула Лиля.

– Ты, Егор, молоток. Конечно, потому, что я – твой папа. И никаких гвоздей.

Дубов по-прежнему смотрел на дорогу, только в глазах слегка затуманилось. Мало спал, что ли? Он поморгал, и все прошло.

Приехали за полночь, на этот раз не вышло без остановок. Жена, ребенок, сами понимаете. Им и перекусить хочется, и ножки размять. На подъездах к поселку полил дождь, пару раз громыхнуло.

– Хорошая примета, – улыбнулась Лиля, а Дубову было не по себе. Он хоть и храбрился, а все не мог забыть, как говорила она про богатых людей и их жен, которые должны, мол, соответствовать. А что, ежели сейчас взбрыкнет? Но она пока молчала. Только в гостиной, где горел камин и стол был накрыт на троих, присвистнула, как мальчишка.