Страница 23 из 95
Вновь и вновь он пытливо рассматривал карту мира, выбирая наименее заселенные и мало-мальски пригодные для колонизации области. Полнимо Палестины, Херцль всерьез рассматривал варианты будущего еврейского государства в Аргентине, на Синайском полуострове и… в Уганде. Дело в том, что при жизни Херцля Палестина находилась в составе Османской империи: не было никакой надежды, что средневековый мракобес султан Абдул-Хамид II позволит евреям создать там свое государство. Зато малонаселенная Уганда, подобно Синаю, была в ту пору британским владением, а с англичанами, справедливо полагал Херцль, можно и договориться.
И вот судьба забросила-таки евреев в Восточную Африку — против их воли и вовсе не для создания государства. Вечером в пятницу наступила первая в плену суббота, шаббат. Тихонько, чтобы не раздражать своих сторожей, заложники затянули праздничные песни. Дни иудейского лунного календаря начинаются с появлением первых звезд на небе.
Но праздника все равно не получилось. Наконец, наступила суббота и по светскому календарю. Моше Перец записал: «Суббота, 3 июля, 5.30. Почти все страдают поносом и рвотой. Видимо, причина в недоброкачественном мясе, т. к. религиозные не ели мяса и здоровы. Унитазы забиты. Вода из цистерн на крыше не поступает в краны через засоренные трубы».
Религиозные евреи никогда не употребляют мясных продуктов, если не уверены, что их приготовление производилось согласно кашруту — своду пищевых ограничений и правил иудаизма. Атмосфера в центральном зале аэропорта была жуткой в прямом и переносном смысле. В 7.30 так и не сумевший уснуть, студент сделал новую запись: «Кое-кого забрали в медпункт, другие лежат и пытаются уснуть. Многие отказались от завтрака».
В 16.45 прибыл Большой Папа Амин, обряженный в форму израильских ВВС и с неизменными «крылышками» израильского парашютиста на груди.
— Только что я вернулся с Маврикия, — раздуваясь от важности, сказал диктатор. — Как вы знаете, на этом острове в Индийском океане под моим председательством прошла встреча стран Организации Африканского единства — на самом высоком уровне! Вашему правительству должно быть стыдно, что оно не желает выполнить простых и понятных требований. Израильские министры играют вашей судьбой!
Одна из заложниц попыталась о чем-то попросить Амина и начала по-английски:
— Фельдмаршал президент Амин… Диктатор обрушился на нее с воплем:
— Не смейте так обращаться ко мне! Мой полный титул фельдмаршал доктор президент Иди Амин Дада!
С этими словами фельдмаршал-доктор-президент удалился, а заложники расселись в креслах, чтобы погрузиться в свои невеселые мысли. Стемнело: еврейская суббота закончилась. Скоро над озером Виктория загрохотала гроза, и бешеные вспышки молний не прибавили в сердцах оптимизма. Впрочем, над самим Энтеббе лишь моросил дождик. Люди стали устраиваться на ночлег.
Последнюю запись Моше Перец сделал на обрывке газеты: «Несколько парней вдруг заговорили, что слышат стрельбу. Люди повалились на пол и друг на друга, матери прикрывали собой детей. Некоторые бросились к туалетам. Стрельба раздавалась все ближе. Я в туалете. Они собрались нас убивать, одного за другим. Слышу крики ужаса».
«Стыдливый» террорист
Но не один лишь студент коротал за дневником время, чтобы не дать памяти исказить подробности плена. Этим занималась еще чета Давидсонов, Сара и Узи. Они летели в Париж вместе с сыновьями: 17-летним Роном и 8-летним Бени.
— Мы не умрем, — повторяла мальчикам Сара. — Мы вернемся домой, в Израиль. Мы все время будем вместе.
Говоря «вместе», она все время боялась, что их разъединят. Слишком свежа была память о гитлеровском геноциде, когда мужчин отделяли от женщин, а детей навсегда разлучали с матерями. Узи наставлял детей:
— Если они отделят мужчин от женщин, вы, мальчики, встаньте рядом с мамой, будьте все время с ней. Рони, не вздумай становиться к мужчинам…
В одну из мучительно долгих минут ожидания Сара Давидсон отважилась заговорить с Вильфредом Безе. Разумеется, имени пирата женщина не знала и называла его про себя «капитаном». Именно так он сам отрекомендовался в воздухе, захватив самолет.
— Когда мы летели из Афин, как вы могли проверить, что пилот действительно направляется в Бенгази? — спросила Сара. — Он мог сделать вид, что выполняет ваш приказ, а на самом деле полететь в Бен-Гурион или куда-нибудь еще.
Безе улыбнулся в ответ.
— Я весьма тщательно изучал сведения об этом, будучи в арабских странах, и научился разбираться в картах и инструментах. Я знал, куда летит самолет, — помолчав, террорист неожиданно добавил: — Ваша страна красивая, действительно, очень красивая.
Сара удивилась:
— Разве вы бывали в моей стране?
Пират опять улыбнулся, но на сей раз промолчал; вот и поговорили. Чуть позднее длинноволосый Вильфред Безе в неизменной красной рубашке и неизменным ПП на плече зачитал заложникам заявление для новостных агентств:
— Французы — враги арабов. Они дали Израилю ядерный реактор. Американцы — враги арабов. Они дают Израилю смертоносное оружие. Но главный враг — сам Израиль и израильтяне.
Поднялся шум, крики страха и протеста. Чтобы не перегнуть палку, Безе добавил:
— Вспомните все прежние угоны самолетов. Вам не причинят вреда, мы не убиваем заложников. Если наши требования выполнят, мы освободим вас и вы вернетесь домой.
Перепуганные люди от облегчения захлопали.
«Аплодисменты убивают меня, во мне все кипит, — записала Сара Давидсон. — Всякая речь «капитана» — аплодисменты. Всякое появление Амина — овация. Я не героиня: нет таких вещей, на которые я бы не пошла, чтобы спасти Узи и мальчиков. Однако в тех рамках, в которых мы можем сохранить свое человеческое достоинство, — зачем унижаться, зачем приветствовать их рукоплесканиями? Мы должны проявлять почтение к Амину, потому что мы в его руках и он решает нашу судьбу. Почтение — но не раболепство!»
В один из бесконечно томительных дней чернокожие солдаты за окнами принялись натягивать на столбах проволоку. Заложники разделились на «партии»: одни полагали, что готовится взрыв здания, другие уверяли, что террористы решили организовать тотальное прослушивание разговоров своих жертв. Нервное напряжение достигло пика, когда вошел угандийский солдат и до ушей улыбнулся, сверкнув зубами:
— Мы натянули проволоку, чтобы вы могли сушить белье. Женщины могут стирать в туалете, а развешивать белье снаружи.
Когда израильтяне еще ютились в маленьком помещении отдельно от других заложников, Сара однажды заметила улыбку и на лице Безе. Набрав побольше воздуха в легкие, женщина попросила:
— Нельзя ли доставить сюда наш багаж из аэробуса? Многие вещи оттуда были бы сейчас очень кстати. У нас нет при себе даже смены белья.
— Поверьте, ваши вещи в целости и сохранности, — объявил «капитан». — Но в Израиле чемоданы загрузили в специальные контейнеры. В Энтеббе просто нет приспособлений для их разгрузки.
Видимо, он не обманывал. Сара спросила себя: «Прекратить этот разговор? Отойти?» Но она продолжила:
— Как вы можете держать нас в таких условиях — без матрацев, без одеял, в такой тесноте?
Террорист достал бумагу и карандашом записал: «Матрацы, одеяла, мыло, стиральный порошок, чистка туалетов».
— Хорошо, я позабочусь об этом, но здесь я уже не командир, — спокойно сказал Безе. — Тут командуют арабы, а я лишь солдат, исполняющий приказы.
Такой ответ снова удивил Сару. «Капитан» вызвал ее интерес. Казалось, он был образованным, интеллигентным человеком. Зачем же он рискует жизнью в интересах палестинцев, что может быть у них общего? Сара Давидсон не знала, что отличное образование, прекрасное воспитание и благородное происхождение в среде западногерманских террористов являлись нормой, а не исключением. 70 % членов радикальных группировок в ФРГ происходили из среднего и высшего классов и только 20 % были из рабочих семей.
Стремление к мировой революции и симпатии к арабам Палестины вполне объяснимо. Материальное благополучие этим людям было обеспечено при появлении на свет. Требовалось на что-то израсходовать заложенную естественным отбором страсть к борьбе. Сытые немецкие интеллектуалы ощущали вину перед «угнетенными и обездоленными» народами бедных стран. Многие молодые немцы искренне верили, что мировая революция справедливо переустроит мир. Одним из них был Вильфред Безе.