Страница 143 из 254
Нарастающее недовольство вызвало обострение социальной напряженности. Рабочие уже не ограничивались словами и резолюциями, но перешли к более продвинутым формам борьбы — забастовкам и уличным демонстрациям. В течение лета 1948 года, через несколько месяцев после «победного февраля», они устроили в пятнадцати чешских и моравских городах, а также в трех городах Словакии забастовки и демонстрации. «Рецидивы» были отмечены в последние месяцы 1951 года: по всем промышленным районам прокатилась волна забастовок, заводских собраний протеста и демонстраций (на улицы Брно вышли от десяти до тридцати тысяч человек). Позднее, в начале июня 1953 года, в знак протеста против денежной реформы на десятках крупнейших заводов прошли забастовки и были прекращены работы. Манифестации в городе Пльзене переросли в уличные бои. В 195 3 году 472 забастовщика и демонстранта были арестованы, и руководство КПЧ незамедлительно потребовало предоставить списки участников, предписав «изолировать их и поместить в трудовые лагеря».
Порой бунтовали и крестьяне. Один из участников мятежа румынских крестьян рассказывает, как в июле 1950 года они безоружными собрались вокруг здания компартии и один коммунист-активист стал стрелять из револьвера. «Тогда мы ворвались в дом, — продолжает он, — сбросили на пол портреты Сталина и Георгиу-Дежа и стали топтать их ногами. (…) Прибыло подкрепление. Сначала деревенские жандармы. (…) К счастью, одна молодая девушка по имени Мария Стоян перерезала телефонный провод и стала звонить в колокола. Они, большевики эти, стали стрелять в нее. (…) Утром, думаю, часам к десяти, приехали из секуритате с пулеметами и чуть ли не с пушками. Женщины и старики упали на колени: «Не стреляйте в нас и в наших детей. У вас тоже есть дети и старые родители. Мы умираем с голоду и собрались здесь, чтобы просить вас — не отнимайте у нас зерно»». Автор этого рассказа был арестован, подвергнут пыткам и выслан на принудительные работы, выйти на свободу ему удалось лишь в 1953 году.
При режимах, попирающих свободы и основные права человека, всякое выражение недовольства воспринималось как «антигосударственное» и «политическое». И лидеры этих режимов последовательно применяли репрессивные меры, дабы насадить в обществе то, что Карел Каплан назвал «психологией страха», поскольку они понимали, насколько важен подобный «фактор стабилизации».
В 1949–1954 годах миллионы людей подверглись репрессиям: речь идет не только о заточенных в тюрьмы, но и о членах их семей. Репрессии принимали разнообразные формы; не стоит забывать и о всех тех, кто из Будапешта, Софии, Праги, Бухареста был «переселен на другие квартиры» в провинцию; по данным на лето 1951 года, в числе таких жертв оказались четырнадцать тысяч евреев Будапешта, уцелевших от нацистской бойни, в ту пору это была самая крупная еврейская община в Центральной Европе. Упомянем еще семьи эмигрантов; студентов, исключенных из университетов; сотни тысяч людей, фигурировавших в списках «политически неблагонадежных» или «враждебно настроенных», составляемых службами безопасности с 1949 года.
Полноводное море страданий беспрестанно подпитывалось неоскудевающими потоками. После вытеснения представителей политических партий и структур гражданского общества настал черед «маленьких людей». На заводах «нарушителей порядка» осуждали как «саботажников» и наказывали в соответствии с «классовой справедливостью». В деревнях гонениям подверглись наиболее влиятельные и почтенные хозяева, умудренные богатым жизненным и земледельческим опытом, такие лица противостояли насильственной коллективизации и навязыванию модели «лучшего сельского хозяйства на свете». Многие из тех, кто верил обещаниям коммунистов, теперь разочаровались, поняв, что их политика — просто тактический обман. Кое-кто даже дерзнул выразить свое недовольство.
Пока еще не проведено исследований по выявлению истинного размаха репрессий против «маленьких людей». Мы располагаем надежными статистическими сведениями только по чешским землям и по Словакии, где были открыты архивы, с которыми удалось ознакомиться. В остальных странах приходилось довольствоваться журналистскими опросами и свидетельствами, благо после 1989 года их стало предостаточно.
В Чехословакии в середине 1950 года среди лиц, обвиненных в «преступлениях против государства», рабочие составляли 39,1 %; второе место (28 %) занимали мелкие служащие, ставшие жертвами административных «чисток». В 1951–1952 годах рабочие составляли уже половину всех арестованных органами госбезопасности; второе место принадлежало «конторским служащим», за ними следовали крестьяне.
Из протокола о «деятельности судов и прокуратуры» за 1950 год мы узнаем, в частности, что в чешских землях из всех приговоренных окружными судами за «мелкие преступления против Республики» (подстрекательство к бунту, распространение ложной информации, мелкое вредительство и т. д.) было 41,2 % рабочих и 17,7 % крестьян; в Словакии — соответственно 33,9 % и 32,6 %. Количество рабочих и крестьян, проходивших по «крупным делам» перед Государственным судом, менее значительно; рабочие как общественный класс, включая сельских рабочих, все же представляли собой самый многочисленный отряд. В целом широкие слои населения, включая крестьян, составляли 28,8 % осужденных, 18,5 % приговоренных к смерти, 17,6 % осужденных на пожизненное заключение.
Такая же картина наблюдалась и в других странах, иногда на первом месте среди общего числа жертв репрессий оказывались крестьяне. Наплывом «маленьких людей» в тюремный мир объясняется, очевидно, установление и разрастание целой системы концлагерей — явление, возможно, наиболее показательное для бесчеловечных коммунистических режимов. Тюрем оказалось недостаточно для размещения такой массы арестантов, и тогда власти уже в который раз использовали опыт Советов по созданию системы лагерей.
большевизм и нацизм, несомненно, «обогатили» историю репрессий XX века, создав в мирное время лагерную систему. До возникновения ГУЛАГа лагеря в исторической науке считались «одним из арсеналов репрессий и изоляции военного времени», как отмечает Аннетта Вевьорка в своем предисловии к материалам о лагерях в журнале «Двадцатый век» за 1997 год. Во время Второй мировой войны система концлагерей обосновалась на европейском континенте, начиная с Урала и кончая Пиренеями. История их, однако, не завершилась с поражением Германии и ее союзников.
Фашистские и авторитарные режимы стран — союзниц Германии продолжили практику создания концлагерей. В Болгарии политические оппозиционеры были интернированы в специально созданные правительством консерваторов лагеря на острове Святой Анастасии в Черном море вблизи Бургаса, позднее появились лагеря в Гонда-Вода и Бяло-Поле. В Словакии пришедшие к власти популисты между 1941 и 1944 годами учредили пятнадцать «исправительных трудовых колоний» при стройках, испытывающих недостаток в рабочей силе, и отправили туда «асоциальные элементы», главным образом цыган. В Румынии диктаторский режим маршала Антонеску по всей территории, простирающейся между Днестром и Бугом, создал лагеря для политзаключенных, как, например, в Тыргу-Жиу, а также в других местах, где репрессии проводились по расовому признаку.
К концу войны было множество лагерей, которые теперь в случае необходимости могли служить в роли пересылочных для вновь прибывших депортированных, а также для интернированных лиц, подозреваемых в поддержке нацизма; речь идет о знаменитых концлагерях нацистского периода Бухенвальд и Заксенхаузен, расположенных в советской оккупационной зоне на территории Восточной Германии.
Начиная с 1945 года появляются новые лагеря, куда власти интернируют своих политических противников. Первенство в их создании следует отдать Болгарии — в 1945 году там был издан указ, позволяющий полиции создавать своеобразные общежития по трудовому воспитанию (ТВО); сотни человек, преимущественно анархистов, были отправлены в лагерь Кучан неподалеку от крупного горнопромышленного центра Перник, прозванный в те времена «Ласки смерти», а также в Бобов-Дол и Богданов-Дол, ставший «лагерем теней» для заключенных. В марте 1949 года усилиями французских анархистов, извлекших на свет документальные данные, заведения эти были изобличены как «большевистские концентрационные лагеря».