Чекисты

В сенях громыхнуло пустое ведро, стукнула щеколда. Николай Иванович крепко взял Любу за локоть, и они шагнули в еле видимый проем двери. Вошли в избу, и там Николай Иванович молча обнял мать.

А старушка, припав к груди сына, тихо заплакала.

— А где Петька?

— Спит на печке, не буди, — зашептала мать.

— Ну пусть спит, — согласился Николай Иванович. — Как живете-то? Сильно тебя били?

— Ну, уж и били... Так, постращали... Да что ты все обо мне? Дай-ка я покормлю вас прежде. Садитесь за стол.

Татьяна Трофимовна сунула большой ухват в печку, что-то поддела там и вдруг, охнув, присела. Потом, держась обеими руками за бок, проковыляла к табуретке, тяжело опустилась.

— Вижу, как они тебя стращали! — сдавленно прошептал Николай Иванович. — Ну, погоди, ответят за все!

Всю обратную дорогу Савельев молчал. И Люба понимала, что ему не до разговоров.

А через несколько дней наступил условленный срок возвращения в Ленинград. К вечеру разведчики подошли к берегу залива и залегли в кустах. Солнце медленно опускалось к горизонту, заливая все вокруг теплым, ласковым светом. Картина была удивительно мирной. Не хватало только лодок с рыбаками да парусных яхт. Правда, на ленинградской стороне все время ухало, но этот голос войны вполне можно было принять за дальние раскаты грома. Волны с легким плеском набегали на песок.

Люба, как зачарованная, любовалась закатом.

— После войны привезу сюда в воскресенье своих подружек, скажу им: вот, девочки, красотища какая! Любуйтесь! И главное — войны не будет, все будет как всегда было. — Она помолчала. — А вы приедете сюда, Николай Иванович?

Л. С. Колмакова

— А мне и ехать не надо. Пешком приду. Вместе со своей Евдокией Андреевной и всем выводком. Младшую-то у меня тоже Любашей зовут. Шестой ей пошел.

— А где они?

— В Вологодской области. Конечно, в эвакуации тоже не сладко. Ну, да всё не под бомбами...

Между тем стемнело. В воздухе резко похолодало, и с моря надвинулся туман.

Вскоре Люба уловила легкое постукивание мотора.

Николай Иванович вышел из кустов, неторопливо достал фонарик и три раза махнул. В ответ послышался приглушенный свист. Пройдя немного по воде, разведчики увидели три силуэта, двигавшиеся к ним со стороны моря. То были встречавшие их моряки.

В Ленинграде Николая Ивановича ожидало тяжелое известие. Умер Завьялов. Умер прямо на работе в своем кабинете. Врачи сказали, что это результат зимней голодовки.

Через день ему сообщили, что Люба Колмакова в составе отряда спецназначения отправляется на Псковщину. Жаль было Николаю Ивановичу расставаться со своей верной спутницей. Но что поделаешь! Надо — значит надо!

— Береги себя, Любаша! — сказал он на прощание. — Помни, что ты обещала привезти своих подружек к нам на побережье...

— Привезу, Николай Иванович. Непременно привезу!

Но не приехала на побережье Люба Колмакова, не довелось. В одной из схваток отряда с карателями бесстрашная девушка раненой попала в плен. Озверевшие враги бросили ее, еще живую, в горящую избу.

В конце 1942 года войска Ленинграда готовились к прорыву блокады. Командованию фронта нужны были исчерпывающие данные о противнике, о его резервах.

Получил задание и Савельев. На этот раз он отправлялся во вражеский тыл, чтобы создать партизанский отряд.

— Ваш отряд не должен вести боевых действий, — сказали ему в Ленинграде. — Главная ваша задача — разведка.

До деревни Красная Горка разведчик добрался глухой ночью и сразу пошел к дяде. Василий Трофимович приходу племянника обрадовался. Они обнялись, поцеловались.

— А я уж думал, нет тебя в живых, — сказал старый рыбак.

— Жив, как видишь. А как вы тут?

— Про нас лучше не говорить. Под окнами смерть ходит. Ты ко мне первому зашел?

— Нигде еще не был. А что?

— Беда, племяш, большая беда...

— Что случилось? — встревожился Савельев.

— Немцы твою мать сгубили. Нет больше в живых Татьяны. И Петьку застрелили...

В глазах у Николая Ивановича потемнело. И все же нашел в себе силы, выслушал до конца.

Каратели расправились с его близкими в отместку за неуловимость советского разведчика. Сперва мучили, потом увезли в Нарву и расстреляли.

Долго горевать он не мог. Нужно было выполнить задание, подобрать надежных людей.

— Я теперь не уйду отсюда до прихода наших, — сказал Николай Иванович. — Так что посчитаемся с фашистами за все. Главное сейчас — найти подходящий народ. Нужны люди смелые, самоотверженные — работа предстоит нелегкая...

Вскоре такие люди нашлись, и отряд начал действовать. В назначенные дни Сокол вызывал Ленинград, чтобы передать разведывательную информацию.

Пришли проситься в отряд и односельчане Николая Ивановича — Виктор Александров и Владимир Михайлов. Молодые парни, они служили у немцев в полицаях. Оба сказали, что не могут больше служить врагу, что самое их заветное желание — сражаться против немцев с оружием в руках.

— Придется послужить немцам, — огорошил их Николай Иванович. — Там вы больше принесете пользы, чем в отряде.

«Полицаи» ушли с заданием.

Сообщения Сокола были короткими:

«Убили на дороге майора и двух обер-лейтенантов. Документы высылаем».

«Между Усть-Лугой и Валговицами курсирует бронепоезд. Обстреливает остров Лавансаари. Шлите подрывников».

Почувствовав возрастающую силу отряда, немцы взялись за усиленные поиски партизанской базы. Еще сильнее они разъярились, когда на железной дороге раз за разом стали рушиться под откос воинские эшелоны. Кое-что им удалось пронюхать. Потом они запеленговали рацию Сокола и обрушили на лагерь отряда артиллерийский удар. Пришлось срочно перебазироваться.

Тем временем разведчики продолжали свою работу. Они проникали в самые дальние деревни, беседовали с людьми, приободряли их, собирали сведения о немцах.

Много зла причиняли советским людям предатели. И тут пригодились Николаю Ивановичу его «полицаи», смело выполнившие первое задание командира отряда.

Ночью они подошли в Котлах к дому начальника района предателя Баранова, постучали. Хозяин выглянул, узнал полицейских.

— Двух неизвестных заметили, — сказал Александров. — Больно на партизан похожи. Надо бы задержать...

— Я мигом, — обрадовался Баранов. — Вот только оденусь и оружие прихвачу...

На улице Баранова обезоружили. Той же ночью незадачливый начальник района оказался на партизанской базе.

Кончался декабрь, а с ним — еще один год тяжкой, кровавой войны. 30 декабря разведчики доложили — из Кингисеппа прибыло около двухсот карателей. Завтра будут наступать на партизанскую базу.

И действительно — утром со стороны Хабаловского озера началась атака. Пришлось принять бой. Длился он весь день, до темноты.

Сокол сообщил об этом в Ленинград. Оттуда ответили: активных действий не вести, сохранить отряд для разведки.

Через несколько дней отряд получил задание: захватить «языка».

— Ну, ребята, — обрадовался Николай Иванович. — Если дело дошло до «языка» — значит, наши скоро начнут наступать! Надо постараться!

Двое суток ходили разведчики по лесам, часами лежали в засаде у дорог. И им повезло: наскочил на них немецкий мотоциклист.

Обер-ефрейтор оказался весьма осведомленным человеком. В этом Савельев убедился, допросив его на партизанской базе. Ленинград предложил Соколу немедленно переправить пленного на Большую землю. На другой день партизаны передали «языка» с рук на руки морским разведчикам.

А вскоре настал долгожданный миг: загрохотала ленинградская артиллерия. Советские войска перешли в решительное наступление. Немцы дрогнули, стали поспешно откатываться. Чтобы не дать уйти им, партизаны провели тылами врага морской батальон прямо в Усть-Лугу.