Роковые иллюзии

И наконец, всего за пять дней до того, как германские танковые дивизии перевалили через границу России на рассвете 22 июня после одной из самых смертоносных за время второй мировой войны артподготовок, Короткое передал в Москву от «Старшины», что «люфтваффе» получил боевой приказ. Зловещее и однозначное последнее предупреждение заканчивалось так: «Все германские военные мероприятия по подготовке вооруженного нападения на Советский Союз полностью закончены, и удара можно ожидать в любое время»[141]. Руководство НКВД сочло шифртелеграмму настолько важной, что она сразу же по получении была передана Сталину. Свидетельством цинизма советского вождя является пренебрежение, с которым он отреагировал на сообщение от 16 июня, переданное ему дословно заместителем начальника НКВД Меркуловым: «Товарищу Меркулову. Можете послать свой „источник" из военно-воздушных сил Германии к… матери! Это не источник, а дезинформатор. И. Сталин»[142].

Возникает вопрос: как мог Сталин оставить без внимания это последнее недвусмысленное предупреждение? Оно подтверждало получаемые в течение многих месяцев конкретные сообщения от «Корсиканца» и «Старшины», которые подкрепляли другие разведданные о подготовке к германскому вторжению, получаемые, как показывают архивы НКВД, Центром от агентов в Германии, Польше, Румынии, Англии и даже в Соединенных Штатах. Кажется неправдоподобным, что и Кремль, и Красная Армия могли быть застигнуты врасплох «операцией Барбаросса», как Гитлер окрестил свой крестовый поход на Россию.

Возможно, Сталин имел основания для того, чтобы отмести как «провокацию» предупреждение о надвигающемся нападении, которое передал ему Черчилль. Оно основывалось на перехваченных и расшифрованных сообщениях германского «люфтваффе». Но, поскольку Сталин точно так же оставлял без внимания подтверждающий это поток достоверных разведданных, передаваемых в Москву такими агентами, как Харнак и Шульце-Бойзен, возникают новые вопросы относительно советского «Пирл-Харбора». Эти новые откровения еще более подчеркивают загадочность того, что в течение полувека дискутировалось по обе стороны «железного занавеса». Был ли Сталин настолько загипнотизирован своим тайным преклонением перед Гитлером, что пренебрег возможностью того, что фюрер всадит ему кинжал в спину? Или оба разведуправления— НКВД и ГРУ — неправильно истолковали и неверно поняли информацию о нависшей угрозе нападения, как это случилось с аналогичными американскими службами перед неожиданным нападением. японцев на тихоокеанскую морскую базу 7 декабря 1941 г.?

Советские архивные документы, к которым теперь открыт доступ, дают основания предполагать, что оба этих фактора способствовали роковой ошибке кремлевского руководства. Сведения, содержащиеся в делах агентов «Корсиканца» и «Старшины», несомненно, говорят о том, что Сталин располагал точными данными о приближающемся нападении Германии. Однако другие документы НКВД показывают также, что сообщения о намерениях Гитлера, поступавшие в Кремль, утрачивали отчетливость из-за присущей советскому складу ума подозрительности: а не являются ли эти ценные секретные разведданные результатом коварной операции по дезинформации, задуманной абвером?

Не один Сталин был склонен не верить поступившим из Берлина разведданным об угрозе приближающейся войны. К июню 1941 года в Берлине поползли слухи о войне, там болтали об этом на каждом углу. «Секрет» проник в Москву не только из надежных источников в высших эшелонах «третьего рейха», таких как «Корсиканец» и «Старшина»; та же самая информация поступала, основываясь на слухах, подхваченных женами советских технических специалистов, работавших на германских военных заводах. Вследствие уверенности Москвы в том, что разведка является единственным источником заслуживающей доверия информации, и Центр, и Кремль ломали голову над тем, что же это за тайные приготовления к нападению на Россию, если о них сплетничают женщины и даже пишут берлинские корреспонденты американских газет?

В неспособности должным образом оценить достоверность развединформации и кроется причина смятения, схватившего Центр в критический период, когда начался отсчет последних минут, оставшихся до начала войны. Поток информации был слишком мощным для аналитических способностей Москвы — то же самое произошло и в Вашингтоне шесть месяцев спустя, накануне нападения на Пирл-Харбор. Просчет и в том и в другом случаях был результатом поступления слишком большого объема информации из слишком многочисленных источников, а не наоборот. В обоих случаях это привело к роковой ошибке, потому что предубеждениям было позволено одержать верх над здравым анализом. В данном случае слепота, одолевшая Центр в результате противоречивости информации, проявляется в оперативном письме, направленном в Берлин 5 апреля 1941 г.: «За последнее время мы буквально со всех сторон получаем агентурные сообщения о готовящейся германской акции», — писал Центр. Поскольку многочисленные сообщения в британской и американской прессе подкрепляли предупреждения «Корсиканца» и «Старшины», предсказывая нападение на Украину, московские аналитики получили «такое обилие агентурных сведений о «секретной подготовке» Германией этой акций, что все это наводит на мысль, не имеет ли здесь место широко задуманная инспирация»[143]. Оставалось неясным, были ли в этом повинны сами немцы, пытавшиеся оказать давление на Советский Союз, или же это был коварный маневр англо-американцев, стремившихся подорвать германо-советские отношения.

Теперь стало понятно, что несостоятельность московской оценки развединформации усугублялась усилиями по дезинформации, предпринимаемыми немцами. Когда сосредоточение войск, танков и самолетов вдоль восточной границы «третьего рейха» достигло таких размеров, что его невозможно было ни скрыть, ни отрицать, гестапо воспользовалось одним из своих внедрившихся агентов, чтобы подкинуть непосредственно в Москву ложное объяснение причины наращивания вооруженных сил. Уже после войны во время допроса немецкого военнопленного Зигфрида Мюллера, который в 1941 году был сотрудником отдела 4D гестапо, выяснилось, что на русскую секцию абвера работал латвийский журналист Орест Берлинкс. К несчастью для Москвы, Амаяк Кобулов, резидент НКВД в Берлине, считал его одним из самых надежных источников[144].

Согласно показаниям Мюллера в КГБ, Берлинкс был настолько ценным каналом предоставления ложной информации советской разведке, что Гитлер и Риббентроп собственноручно готовили его донесения. Возможно, это является преувеличением, но документы НКВД того времени подтверждают, что в апреле 1941 года Центр специально поручил Кобулову выяснить причину массового стягивания войск и вооружений к русской границе[145]. Ответ на этот вопрос Кобулов получил от Берлинкса, который утверждал, что «официальное» объяснение, которое было дано лично ему 4 марта 1941 г. полковником Блау из ОКВ, заключается в следующем: «Мы во время мировой войны умели путем колоссальных перебросок войск замаскировать действительные намерения немецкого командования»[146].

Поскольку по критериям советской разведки это была предположительно подлинная «секретная» информация, доставленная в Москву через верный источник, то ее стали считать еще более надежной, так как она совпадала с собственными убеждениями Сталина. Эта информация не противоречила также неопровержимому свидетельству наращивания немецких вооруженных сил на границах России, а Сталин считал этот маневр колоссальной военной хитростью Гитлера. Для того чтобы еще больше запутать Москву, германские секретные службы воспользовались также и другими каналами, намекая на то, что любой военной операции против России предшествовали бы ультимативные германские притязания на Украину. Эта дезинформация также распространялась через министерства «третьего рейха» с намерением довести ее до сведения правительств иностранных держав с помощью намеков, подброшенных по дипломатическим каналам.

141

Короткое — Центру, 16 июня 1942 г. Дело «Корсиканца» № 34118, т. 1, с. 223, АСВРР.

142

Опубликовано полностью с резолюцией Сталина в ежемесячном издании «Известия ЦК КПСС», апрель 1990 года.

143

Центр — Короткову, 5 апреля 1941 г. Дело «Корсиканца» № 34118, т. 1; с. 223, АСВРР.

144

Там же.

145

Протокол допроса Мюллера в деле «Захара» (Кобулова) № 15852, т. 1, с. 65–82, АСВРР.

146

Дело «Корсиканца» № 34118, т. 1, с. 247, АСВРР.