В Москве полночь

…На Павелецком, как всегда, кипела крутая толчея. Астраханский скорый крепко опаздывал, что вовсе его не красило. У второго пути, куда должны были подать состав, из встречающих образовалась хмурая нетерпеливая демонстрация. В густой толпе и хоронился Толмачев до назначенного срока рандеву. Опять подошел знакомый по Вильнюсу связник, опять они спичками обменялись. Все, как раньше.

Только сумки знакомой в камере хранения не оказалось. А заложили в ячейку на сей раз потрепанную темно-синюю папку из пластика, с кнопкой. Не папка — мечта начинающего борзеть бюрократа.

Сел Толмачев в пустую электричку с опущенным пока токосъемником и при тусклом свете покопался в папке. Обескуражили его результаты раскопок. Нашел он паспорт на имя Горбанкова Николая Степановича, со всеми положенными печатями и пропиской. Толмачев, вернее, Горбанков, оказывается, жил в Кунцевском районе и был, слава Богу, холостым. Английской булавкой к подкладке папки пришпилили связку ключей, надо полагать, от квартиры. Еще раз, запоминая, высмотрел в паспорте новый адрес. Легенда, стало быть, прежняя — под именем Горбанкова, экспедитора нефтеперегонного завода, он в Вильнюсе и работал.

Ну, а самое главное, из-за чего весь сыр-бор разгорелся? Из паспорта бумажечка выпала. На ней круглыми ровными буковками подполковник написал: «Схоронись и замри. Высовываться опасно. Закончится все — найду. Д-2 — Сам. Ж. у.»

Под скамейкой сильно и ровно загудело, света над головой прибавилось. Запоздавшие пассажиры шумно прыгали в вагон. Толмачев вышел в тамбур, подождал, пока металлический голос пробормочет про осторожно и про двери закрываются и вышагнул на платформу. Электричка дернулась и поплыла в ночь без него.

Он медленно пошел на набережную Москвы-реки — думать. Конец текста читался просто — Василий Николаевич успехов желал, только и всего. А вот «Сам.»? Сам — в смысле начальник управления? Очень занимательно. Почему подполковник не мог полностью написать фамилию? Время у него было, если так тщательно буквы рисовал. Боялся? А посылать паспорт с новой фамилией, адресом и мордой лица — не боялся?

Ладно. «Сам» — либо Самарин, либо Самвелов. Вполне возможно, в управлении есть еще десяток или два десятка людей с подходящими фамилиями. Но Толмачев знает только Самарина и Самвелова. И подполковнику сей факт известен. Вот он и дает звоночек. А ты, Толмачев, выбирай.

Итак, Самарин. Работает в отделе стратегических мероприятий. Иногда контачит с Толмачевым по проблемам химии. Точнее, по проблемам взрывчатых и отравляющих веществ. Не так давно просил присоветовать, кому заказать взрывчатку в форме тюбика зубной пасты…

Самвелов. Старший разработчик в отделе Василия Николаевича. Толмачев его знает плохо — разные темы ведут. Живчик, с карманными эспандерами не расстается, укрепляет кисти рук, словно в грузчики собирается, если выгонят. Несмотря на бзик с эспандерами — толковый, видать, мужик, раз уже старший…

Под мостом дышала и тускло блестела река. Крохотный буксир с сигнальными огоньками на мачте тащил грузную черную калошу. Значит, далеко еще до полной победы самоходного флота… Вода за баржей шевелилась и дрожала в неверном городском мареве. Толмачев спустился к парапету, аккуратно, в мелкие клочья, изорвал старый паспорт, удостоверение института химии растений и водительские права. Сложил в кучку и поджег. На огонек из мрака выгреб поздний хмырь, дохнул перегаром:

— Греешься? Вроде, рановато…

— Документы, понимаешь, жгу.

— Лучше бы загнал, тютя! — осуждающе посопел хмырь.

И исчез. Ничего, подумал Толмачев, отмоемся с подполковником, еще лучше документы настрогаем! Однако оставаться далее в зоне действия хмырей Толмачеву расхотелось. Перемешал пепел, запустил папку в маслянистую воду за парапет и вновь двинул на Павелецкий.

Самвелов. Он, конечно, знал о командировке Толмачева. Но Самвелов почти не соприкасается с отделом стратегических мероприятий. Кроме всего прочего, додумался, наконец, Толмачев, своих людей Василий Николаевич отбирает штучно и доверяет им. А фамилию подполковник сократил по привычке не доверять бумаге. Он даже не рассчитывал, что Толмачев заподозрит Самвелова.

Самарин… Пашунчик белобрысенький. Павел Александрович. Компанейский парень — хоть выпить, хоть закусить. Разбрасывается, но ум цепкий, в этом Толмачев убедился. На лету ловит. Вот и тогда поймал, когда Толмачев вернулся из Сурханабада:

— Ну, старичок! Где так загорел, на каких югах?

— Было дело. Съездил в одно место.

— В Индию, что ли, мотал? Или поближе, в братский регион?

— Поближе. В Сурханабад.

— Ну, ладно, старичок. А у меня, видишь ли, такая проблема, только ты поможешь…

И полчаса молотил скучную чепуху. Из-за этой молоть бы Толмачев с трудом потом припомнил интерес Пашунчика к командировке — потом, когда по заданию подполковника составлял подробный реестр собственных контактов с начала года.

Вернулся на Павелецкий и принялся названивать. Самвелова на месте не оказалось. По паролю справочная Управления дала его домашний телефон.

— Папа в командировке, — ответил ломкий юношеский басок.

Делать нечего, позвонил Самарину — на службу.

— Толмачев? — чувствовалось, что Самарин растерялся. — Откуда звонишь, старичок?

— Из пригорода, — ухмыльнулся Толмачев. — Слушай, Павлик, будь другом, найди моего начальника и предупреди: заболел, мол, Толмачев. Простыл зверски, всего ломает. Отлежусь, вернусь в Москву. А то никому из наших дозвониться не могу…

— А где ты находишься? Вдруг понадобишься.

— Не слышу, — сказал Толмачев. — Говори громче.

Самарин кричал так, что слышно было, наверное, в очереди на такси. Толмачев подул в трубку и повесил ее.

Так, обеспечил коллеге головную боль… Поколебавшись — было уже довольно поздно, он набрал еще один номер:

— Алексея Дмитриевича можно?

— Он в отъезде. На днях собирался вернуться. Может быть, что-то передать? Я запишу.

— Не беспокойтесь, перезвоню…

Вежливая у Седлецкого жена. Профессорша, что вы хотите…

20

В полдень передали заявление российского руководства. Седлецкий с Федосеевым слушали его за обедом в кабинете заместителя премьер-министра. Картинка в японском телевизоре плыла, вместо лица диктора мигало фиолетовое пятно, но слышно было очень хорошо.

— …где объектами нападения стали подразделения Отдельной армии, находящейся под юрисдикцией России. Несколько военнослужащих минувшей ночью убито. Ведется подсчет захваченного боевиками вооружения и техники. К сожалению, по сходному сценарию развиваются и события в соседней республике, где в результате полномасштабного наступления правительственных формирований полностью блокированы подразделения российской армии, До сих пор сохраняющие нейтралитет.

— Как же! — перебил диктора Федосеева. — Нейтралитет… Не совался бы Ткачев во все дырки…

— Циничные заявления руководителей республики, открыто вставших на путь конфронтации с Россией, выдают их планы свержения законного правительства в соседней Шаоне и подавления тех кругов в собственной стране, которые выступают за мирное и добрососедское сотрудничество с Россией.

Вблизи города Шаоны бандформированием захвачены Член парламентского комитета по военной реформе генерал-лейтенант Федосеев, прибывший в столицу дружественной республики с целью подготовки российско-шаонских переговоров о дальнейшем военном сотрудничестве, а также независимый эксперт комиссии по гуманитарному сотрудничеству. Судьба похищенных до сих пор неизвестна.

Правительство России считает себя вправе и обязанным со всей серьезностью заявить: силового решения шаонского вопроса Россия не допустит. Мы намерены решительно положить конец…

— Решительно положить конец! — опять не выдержал генерал. — Страшнее не придумать. Черт их всех побери! Черт их побери с ихними играми… Семья, небось, уже телефоны в нашем министерстве обрывает! Вам-то хорошо, Алексей Дмитриевич, даже фамилию не назвали.