Сны суккуба

— И после всех твоих призывов к откровенности, — сказала я, — ты вываливаешь это на меня сейчас? Уж если приходят в голову такие мысли, надо говорить сразу... а не пугать разрывом, когда и без того все плохо.

— Последнее не совсем понял... но я тебя не пугаю. И пытался на самом деле поговорить сразу. Когда ты меня массировала. Ты не стала слушать. — Сет глубоко вздохнул, — Джорджина... я говорю прямо. Думаю, нам лучше расстаться.

Я открыла рот.

Что-то не то происходило. Совершенно не то. Я думала, мы выясним отношения, бурно, как это порой бывало, но выясним. Он попросит прощения. Я выдвину новые условия. У меня позиции тверже, и мне решать, останемся мы вместе или разойдемся.

Того, что мне придется просить, я не ожидала.

— Нет. Нет. Мы придумаем, как с этим справиться. Послушай, Сет, Мэдди я переживу, правда. Хочешь спать с другими женщинами — пожалуйста, я всегда это говорила. Просто в первый раз... ну, шок случился, только и всего.

Он смотрел на меня молча, а я никак не могла остановиться.

— Мы придумаем. Раньше же придумывали?.. Найдем способ. Ты не вправе принимать такие решения один. Нас двое, помни.

— Да, — сказал он. — Помню. Я один из двоих. И я хочу уйти.

— Нет, — сказала я пылко, — не хочешь. Дичь какая-то... ты не можешь этого хотеть.

Сет опять промолчал, что было хуже всего. Лучше бы нагрубил в ответ. Но он просто смотрел на меня и слушал. С видом грустным и в то же время решительным.

— Ты сам говорил, что мы со всем сумеем справиться. — Я повысила голос. — Почему же с этим не можем?

— Потому что слишком поздно.

— Нет, не поздно. И если ты уйдешь... из-за такой ерунды... ты заставишь меня в конце концов страдать. И меня, и Мэдди.

— Это невеликие страдания, — сказал он. — Бывают хуже. Что же касается Мэдди... ее я страдать не заставлю. Она... мне нравится.

— А меня ты любишь.

— Да, люблю. И, думаю, буду любить всегда. Но наверное, этого недостаточно. Мне нужно двигаться дальше. С тобой — не получается. А с Мэдди... не знаю, возможно, что-то хорошее и выйдет. В каком-то смысле она — твое подобие, только...

Сет говорил сбивчиво, что случалось с ним в минуты сильного волнения. Тут и вовсе умолк, закусил губу, словно не прочь был забрать свои слова обратно. И отвел взгляд.

— Что — только? — спросила я, не слыша собственного голоса.

Он снова посмотрел на меня.

— Только... более человечное.

И это был конец.

Боль и гнев разом исчезли. Во мне ничего не осталось. Совсем ничего. Я была пуста.

— Проваливай, — сказала я.

Сет побледнел. Видно, в голосе моем и выражении лица было что-то по-настоящему пугающее. Он неуверенно протянул ко мне руку.

— Я не хотел тебя обидеть, Фетида. Изви...

— Никогда больше не называй меня так.

Я отступила. Сама не знаю, как слова эти сходили с языка. Будто говорил за меня кто-то другой.

— Уходи. Сейчас же.

Сет открыл рот, и на миг мне показалось, что решительность его вот-вот рухнет. Но этого не случилось.

Он ушел.

Я думала, что в спальню войти уже никогда не смогу. Но в тот момент мне нужнее всего на свете была моя кровать. Свернувшись, я пролежала остаток дня в позе эмбриона. По-прежнему не чувствуя ничего. Как мертвая. Ничего не осталось во мне, ничего не осталось в жизни. Остатки разума твердили, что надо бы заплакать. Внутри таилась боль, которая в конце концов должна была потребовать выхода. Но пока я не давала ей воли. Не желая понимать, что все это случилось на самом деле, я не могла взглянуть в лицо реальности. Теперь я знала, почему так кричала Ясмин. Оторванная от всего, что любила бесконечно. От всего, что придавало существованию смысл.

Время шло, по стенам скользили тени, показывая, что солнце клонится к закату. Стемнело наконец, но свет я включать не стала. Не было ни сил, ни желания.

Не знаю, сколько я еще пролежала, прежде чем услышала стук. Сперва даже не поняла, что это такое. Потом он повторился, и я сообразила, что стучат в дверь. Но, не желая никого видеть, осталась в постели. Мелькнула было мысль — вдруг это Сет? Вдруг он передумал и вернулся? Но я ее прогнала. Я видела выражение его глаз. Он принял решение. И вернуться не может. Это не он... а других мне не надо.

Постучали в третий раз, громче. Обри, лежавшая рядом, посмотрела в сторону гостиной, потом на меня — с упреком. Почему, мол, не встанешь и не прекратишь этот шум? Вздохнув, я выбралась из постели и двинулась к двери. На полпути остановилась. За нею точно был не Сет.

— Джорджина! — возопило визгливое сопрано. — Я знаю, что ты дома. Чувствую тебя.

Я тоже чувствовала Тауни. Потому и остановилась. Вздохнула еще раз, понимая, что, если не впущу, она будет колотиться в дверь весь вечер, раз уж знает, что я дома. Лучше открыть. Я приготовилась к очередному потоку слез и жалоб. Однако Тауни вместо того, чтобы броситься мне на шею, скромно осталась за порогом. Глаза у нее были мокрые, правда, но сдерживалась она изо всех сил. Из последних, судя по дрожащим губам.

И вокруг нее мерцал суккубовский ореол.

— М-можно войти? — пролепетала она.

Я отступила в сторону.

— Заходи. Хочешь отпраздновать со мной свою победу?

Тут-то и началось. На вопрос она не ответила. Зарыдала, закрыв лицо руками, и рухнула в кресло. Сил разбираться с ней у меня, оглушенной собственной бедой, не было. Я не могла ни сочувствовать, ни злиться. Впала в полное безразличие.

— Тауни, я...

— Прости! — перебила она. — Пожалуйста, прости. Я не хотела... не хотела этого делать! Но он сказал, что мне это тоже будет выгодно, он похлопочет о повышении для меня, и я...

— Тихо... притормози, — сказала я. — Кто — он? Нифон?

Она кивнула, вытащила из сумки пачку платков и громко высморкалась. Ну, хоть подготовилась на этот раз...

— Он велел мне притворяться, что я совсем плоха. Ну... я и вправду не больно-то хороша... может, даже и плоха. Завлекать мужчин, как ты, не умею. И танцевать тоже. — Она умолкла на миг горестно, словно последнее ее особенно угнетало. — Но ты была права, когда говорила, что такого не бывает... хоть кого-то я должна суметь подцепить. Я и цепляла. Только врала, что ничего не получается.

Именно это я и подозревала. Однако радости сейчас, услышав подтверждение, не почувствовала. Лишнее напоминание о несчастьях, что преследовали меня в последнее время... Сердиться на нее я тоже не могла. Сил по-прежнему не было, да и не заслуживала она этого. Нифон использовал ее, чтобы играть со мной. Но он и с ней играл.

— Врать ты умеешь, — сказала я. — Верила я тебе с трудом. Тем не менее ты казалась искренней. А в людях я вообще-то разбираюсь.

Тауни слабо улыбнулась. Чуть ли не с гордостью.

— Я кучу народа обдурила, пока была смертной. Махинациями всякими занималась. — Улыбка пропала. — Пока этот гад не кинул меня ради какой-то белобрысой дешевки. Она знать не знала, во что он ее втравил. А ему было по фигу. Дрянь. Жалеет теперь. Оба они жалеют.

Я захлопала глазами. Неожиданное откровение, о котором я вовсе не просила. Желание Тауни заставить страдать всех мужчин до единого сделалось вдруг понятным. Как и причина, по которой она могла продать душу. Я понадеялась про себя, что ее теперешний внешний вид — не попытка утереть нос «белобрысой дешевке». А то как-то даже жутковато стало...

— Э-э-э... наверняка жалеют. И знаешь что... искусство соблазнять ничем по большому счету не отличается от умения дурить и мошенничать.

Возможно, от того, что я начала двигаться и говорить, голова у меня тоже заработала. Разум очнулся и приступил к анализу.

— Тауни, а зачем ты рассказала мне про Нифона? Если ты на него работаешь, по головке он тебя не погладит.

— Да. Он не знает, что я пошла к тебе. Я... я испугалась. Все выплывет, когда ты расскажешь, а я с ним под раздачу не хочу! Вот и подумала, что приду, поговорю с тобой, объясню, как это вышло, и, может быть... ты меня простишь. Мне здесь нравится, хотелось бы остаться. А если его накажут, так ведь и меня...