Страница 39 из 74
Факт снятия колокольчиков подтверждает и проясняет264 отец Яны Дягилевой, Станислав Иванович: «Был у нас в гостях Саша Башлачёв, прямо в этой комнатке, я с ним имел счастье быть знакомым, я его слушал, кормил их котлетами... Он меня потряс. Это фигура на этом небосклоне, и, по-моему, он многое сделал в выборе Янкой пути, причем не прилагая особых усилий. Они дружили, они разделяли, у них было много общего... Он ей подарил те знаменитые колокольчики. Он носил эту штуку, эти бубенцы, а когда уезжал — снял с себя и оставил. Я их храню как реликвию — три колокольчика. Когда они уходили, прощались, я ему сказал: „Саша, у тебя несомненный талант — не растеряй его, я тебя умоляю", — а он так грустно посмотрел, то ли уже предчувствие было, то ли что: „Себя бы не потерять", — вот эта вот фраза запала, последнее, что я слышал. Он пел у нас, это-то меня и потрясло, это было что-то ритуальное, за гранью обычного, это для меня священно, эти минуты. Он несколько вещей спел по просьбе, ребята сидели на полу, он с ногами на диване, на котором Янка обычно спала, между двух печек. Вот эту балладу спел, „Гуляй, Ванюха" [«Ванюша»], „Время ко-
264 Из интервью Е. Борисовой и Я. Соколову для книги «Янка. Сборник материалов». СПб.: Облик. 2001. С. 280.
локольчиков", еще что-то — три или четыре вещи. Я выходил, у меня тут дела, я котлеты жарил».
Александр все чаще находился в состоянии депрессии. Рассказывает Анастасия Рахлина: «Когда у него начался вот этот кризис, он был не то что тяжелый — он был невыносимый! Ты не можешь с человеком законнектиться. Беседа на уровне: „Ой, что-то я сегодня была на работе'', — не ведется». Вспоминает Виктор Тихомиров: «Я у него имел неосторожность в троллейбусе спросить: „Слушай, а ты что-то как-то давно новых песен не писал". Он как-то вздрогнул и говорит: „Как ты можешь так спрашивать?" Указал на бестактность вопроса. Действительно, немножечко бестактно. Но мне показалось, что ничего, вроде разговор какой-то шел». Рассказывает Александр Житинский: «Больше всего он переживал, что ему не пишется. Не пишется ему так, как писалось раньше, в его родном городе... С тех пор как его Троицкий пригрел, показал миру, сказал, что это — такое явление, замечательный поэт, он закомплексовал. Он стал бояться самого себя». Рассказывает Леонид Парфёнов: «Я знал, что Саше не пишется. Мы чаще всего говорили об этом с Троицким. Саша с разными людьми связывался, он не скрывал какие-то истории с грибами... Это все было абсолютно вне моей жизни. У меня был суеверный страх перед всеми этими питерскими закидонами, еще когда я студентом в Ленинграде жил. Я видел, какое они производят действие на людей. Оторопь и дрожь. Я, конечно, не мог ему об этом сказать, не те были отношения. Но мне очень не нравилось, что многие люди вокруг находились под действием всяких средств... И вообще там было очень много праздного подшерстка, который, с одной стороны, создавал необходимую для всякой артистической натуры среду, где есть обожатели, слушатели... Но по человеческим качествам эта туса — абсолютно праздная, без всякого царя в голове, бездарная и внутренне пустая — оставляла очень тяжелое впечатление. Но проблема была в том, что другая часть
людей, официальная, занятая делом, — омерзительна другими своими качествами, и обе хуже. В советском андеграунде на десять изумительных художников приходилось десять тысяч единиц какой-то рвани. Это меня всегда удручало. Очень часто оказывалось, что это — Сашина единственная аудитория, и он как бы с ними. Мне было совершенно не по себе».
Ирина Сеничева отмечает: «Поздние фотографии, которые публикуются, из петербуржского периода, — это совсем непохожий на него человек. В глазах уже что-то другое, он совсем другой. Когда мне говорят, что мы не представляем его без длинных волос, без чего-то... Изначально, когда мы повстречались, он был хорошим ухоженным мальчиком, начинающим журналистом после института: троечка у него, жилетик, пиджачок. Где рваные джинсы?! Где длинные волосы?! Я его и не видела таким!..»
Концерты Александр давал все реже и неохотнее. Он как- то сказал Илье Смирнову, который предлагал ему выступить в какой-то передаче, что, если бы его сейчас позвали в программу «Время», то он бы не пошел. Но единственное, чего бы он хотел, — чтобы это молчание было как можно более заметным. Олег Коврига вспоминает: «Мой друг Олег Андрюшин265 случайно встретил его на улице и стал говорить: „Вот, давай... выступать... петь..— и так далее. А Саша ему ответил что-то типа: „Да зачем это нужно? Петь... Надо просто жить..."».
В феврале Александр был в гостях у Алексея Дидурова в Столешниковом переулке в Москве. Алексей рассказывает266: «Я несколько раз пересказывал ему свой разговор с Окуджавой, в конце которого Булат Шалвович сказал: „Леша, у вас все будет опубликовано, нужно только постараться до
Химик, коллега Олега Ковриги. Активист московского рок- сообщества.
Из книги А. Дидурова «Четверть века в роке». М.: Эксмо. 2005. С. 118.
этого дожить". Для того чтобы было опубликовано, Саша однажды до глубокой ночи переписывал мне в тетрадку свои песни. Я обещал, что буду стараться, буду предлагать267».
14—15 февраля московская Рок-лаборатория проводила в малом зале Дворца культуры имени Горбунова свой фестиваль, «Фестиваль надежд». Башлачёв был там вместе с Артемием Троицким. Там же он встретил Марину Кулакову268, с которой познакомился незадолго до того. Кулакова приглашала Александра выступить в Горьком, на что он ответствовал269: «Зачем?» Надежды на то, что он приедет, были у Марины невелики.
Вопрос «зачем?» имел системообразующее значение для Башлачёва. Он много говорит об этом, например, в своем интервью Борису Юхананову и Алексею Шипенко. Однако в этом вопросе видится и сиюминутный смысл. За примерами далеко ходить не надо и проиллюстрировать его можно ситуацией, сложившейся на этом фестивале. За два дня на нем выступила двадцать одна группа. По завершении в «Московском комсомольце» вышел разгромный «репортаж с пристрастием»270, а сама Рок-лаборатория оказалась на грани закрытия. Во время выступления с группой «Уксус Бэнд» по обвинению в использовании нецензурной лексики был задержан Николай Кунцевич. Позже Николай рассказал: «Я вышел попробовать микрофон и сказал в него: „Пис детс" — „Мир мертв"», [см. фото 52, вторую страницу]. Представители Рок- лаборатории немедленно открестились от него, отказавшись подтверждать официальный статус Ника на концерте. В ре-
После смерти Алексея найти эту тетрадь не удалось, она так и не была опубликована.
Горьковская поэтесса и устроитель концертов.
Из статьи М. Кулаковой «На второй мировой поэзии»//Ленинская смена (Горький). От 05.06.1988; 333 (Таллин). Декабрь 1988. № 1. С. 14-15.
См. статью К. Ломакина и Е. Збруева «Обманутое доверие»// Московский комсомолец. От 22.02.1987.
зультате Кунцевича арестовали на десять суток. Другой эпизод: выступление эпатажной группы «Чудо-Юдо»271 включало бросание надутых презервативов в зал, во время которого Ирина Авария272 вышла на сцену и разделась. Чтобы последствия этого стали более ясны, Сергей Гурьев расскажет предысторию: «Мы с Ильей Смирновым завязались с отделом публицистики журнала „Юность". Они хотели стать трибуной естественных молодежных движений. В первом номере [за 1987 год] было напечатано273 наше письмо, обращение чуть ли не к властям, что существует куча прекрасных независимых групп: „Аквариум", „Зоопарк", „Кино", которые почему-то не звучат по радио, не дают им легально записывать и распространять свои альбомы, но, тем не менее, это — цвет нашей молодежной культуры, и надо им дать дорогу. Причем там были названы и такие радикальные группы, как „ДДТ", „Облачный Край" [и „Веселые Картинки"]. Мы сделали это письмо, и редактор говорит: „Под ним должны быть подписи каких- то реальных представителей молодежных движений... Хорошо, чтобы еще кто-нибудь третий подписал. Девочка какая- нибудь". А так получилось, что случайно в этот момент с нами в комнате находилась Ира по кличке Авария. Я говорю: „Ир, подпиши, что ли, с нами". „Да, конечно, подпишу!" Подписали: И. Авария, С. Гурьев, И.Смирнов. Это было письмо, где впервые на страницах „Юности" в положительном контексте названы чуть ли не все запрещенные в ту пору группы... [После событий на «Фестивале надежд»] Рок-лаборатория могла быть закрыта в любую секунду, и уцелела едва ли не благодаря тому, что стала объяснять: это, дескать, не мы, это наши идеологические противники — журнал „УрЛайт", Гурьев, Смирнов