Чекисты

Схватка была короткой. Передовая группа отвлекла внимание взвода фашистов, густым огнем заставила залечь, остальные зашли немцам в тыл и закидали гранатами.

Вновь воцарилась тишина, Ваупшасов подозвал фельдшера:

— Потери есть?

— Двое раненых, один легко, а вот с Добрицгофером плохо. Навылет прострелена грудь, рана в плече, нуждается в полном покое.

Среди убитых немцев нашли обходчика… Подумали, что мертв, но когда повернули на спину, увидели крошечные, наполненные животным страхом глазки, трясущиеся губы,

— Отпустите его, — брезгливо отвернулся Ваупшасов, — и скажите, донесет о нас немцам — из-под земли выкопаем. Пусть объяснит им, что в другой стороне пути проверял, вернулся, а все убиты.

Через несколько минут отряд перешел дорогу и углубился в лес. На наскоро сделанных носилках четверо бойцов с трудом несли великана Добрицгофера.

— Надо куда-то пристраивать Карла Антоновича, да побыстрее, — сказал Ваупшасов идущему рядом Меньшикову. — Так он долго не выдержит, да и нам с ним далеко не уйти.

Меньшиков достал карту:

— Все ближние деревни либо заняты немцами, либо ими строго контролируются. Чем ближе к Минску, тем прочнее заслоны. Но вот здесь, в трех километрах, живет лесник. Изба на отшибе. Может, с ним договоримся?

Лесник, хмурый и грозный на вид, встретил холодно:

— Чего надо?

Узнав, кто такие, сказал, кивнув на сбившихся в закутке жену и четверых детей, что лучше бы такие гости не захаживали. Донести он не донесет, а доглядят немцы — всю семью под корень вырежут.

Ваупшасов пригласил его выйти во двор, поговорить с глазу на глаз.

Присели под навесом, моросил дождь, вдалеке раскатывался гром.

— Как звать вас?

— Захар Алексеевич.

— Так вот, Захар Алексеевич. Понимаю вашу боязнь с нами дело иметь, но выхода нет. Придется раненого принять и выходить. Сделаем так, чтобы семью обезопасить. Вы хозяин леса, подумайте, как спрятать. Через месяц-другой встанет на ноги, мы за ним вернемся.

Бойцы отряда соорудили в чаще леса землянку, сбили топчан, застлали его, чем могли. Фельдшер заново сделал перевязку Добрицгоферу, оставил бинты, лекарства, подробно объяснил леснику, как ими пользоваться.

— Выздоравливай, Карл Антонович, и жди нас, — сказал на прощание Ваупшасов, нагнулся и поцеловал раненого.

Бледный, с запекшимися губами, Добрицгофер слегка кивнул головой: «Все понял».

Задерживаться было нельзя. Бой на дороге наверняка всполошил немцев. Не переставая моросил дождь. Ведущий выбирал лес пореже, где посуше, но часто попадались низины, болотца, ноги вязли. Рядом с Ваупшасовым, как всегда, шел Морозкин.

— Буду жаловаться на тебя начальству, командир.

— А как ты это сделаешь, если все радиограммы в Центр идут от моего имени? — отшутился Ваупшасов. — В чем дело, комиссар? Чем недоволен?

— Не свое дело часто делаешь. Навстречу конникам вышел первым. Под пулемет полицаев бросился. Сейчас на насыпи во весь рост. Все сам да сам. Выдвигай других. Вон нас сколько.

— Эх, комиссар, комиссар, — возразил Ваупшасов. — Что я был бы за командир, если б наблюдал с горки в бинокль, как дерутся мои бойцы. Ты первый не подал бы мне руки. Но критику твою учту, хотя привычку ломать трудно. Давняя эта привычка, очень давняя…

20-е годы. Западная Белоруссия. Партизанский отряд молодого командира Ваупшасова смело нападает на вражеские гарнизоны, штурмует тюрьмы, освобождая политзаключенных, наказывает помещиков, притесняющих и мучающих крестьян. Пилсудчики назначают большую награду за голову Ваупшасова, громогласно заявляют, что отряд доживает последние дни. Надо узнать и расстроить планы врага. Но как? Командир наряжается в полицейскую форму, едет в уездный город, проникает на совещание полицейских чинов, слушает, как намерены его ловить. После совещания на банкете в ресторане подсаживается к столику начальника полиции города, в районе которого действует отряд. Тот уже пьян, размахивает руками, опрокидывая хрустальные рюмки: «Я этих партизан в гроб загоню! Скоро и следа их не останется в наших местах».

Через три дня Ваупшасов со своими бойцами перехватил на дороге «грозу партизан», возвращавшегося домой. Охрана разбежалась после первого же выстрела, начальник даже соскочить с тарантаса не успел. До чего же он был жалок — из открытого рта слюни текут, глаза полны страха, руки тянет вверх. «Только не убивайте, у меня жена, дети, — умолял он. — Отпустите, клянусь, уйду из полиции, а прикажете, совсем уеду из этих мест».

— Отпустил я его, комиссар, — заключил Ваупшасов. — Противен он мне был. Всю жизнь презираю людей с заячьими душами. Взял с него слово, что больше о нем не услышу. Через две недели проверили — ушел со службы, уехал из города.

По причине презрения к трусости и обходчика пожалел? — спросил Морозкин.

Тут дело другое. Обходчик запуган немцами. Заорал не по разуму, а от страха. Разве у тебя поднялась бы рука расстрелять такого?

…Наступили сумерки. Дождь стих. Нашли для привала сосновый взгорок. Выставили посты. Наломали еловых веток под бока, развернули палатки, перекусили. Не прошло и получаса, как все бойцы спали. Ваупшасов и Морозкин обошли для порядка лагерь, проверили часовых, сами прилегли под сосной.

— Измотались люди, многие на пределе, — ворочаясь, сказал Ваупшасов. — Ты вот что, комиссар, назначь собрание на завтра, расскажу-ка я им, как воевал в Испании рядом с одним итальянским коммунистом, подлинным вожаком интернациональной бригады. Уже по возвращении в Москву узнал его настоящее имя — Пальмиро Тольятти. В самый нелегкий момент, когда и сил уже не оставалось и многие духом упали, сказал он мне: «Нам здесь трудно, очень трудно, Станислав, может быть, станет еще труднее. Не исключено даже, что фалангисты и их хозяева временно возьмут верх. Но самое важное для революционера — никогда не терять бодрости духа и веры в правоту того дела, за которое он борется». Как думаешь, Егор, помогут эти слова хлопцам?

— Наверняка, командир. Нужные и правильные слова. Слушай, а Ибаррури не приходилось тебе встречать?

Ваушнасов ответил не сразу, в памяти, будто зто было только вчера, зримо ожили те тревожные, незабываемые дни…

Чудная Испания! Благодатный край! Вечноголубое небо, солнечные блики моря, цветущий миндаль, неповторимые в своей старинной красе города. И тут же — все уродующая, разоряющая, испепеляющая война. Подняла голову фашистская гидра, призвала полчища чернорубашечников итальянского дуче, «чистокровных арийцев» немецкого фюрера, наемные орды марокканцев — и терзает молодую республику, пытаясь доставить ее на колени. Битва не на жизнь, а на смерть! В первых рядах героически отстаивают свободу и демократию республиканцы-коммунисты. Спешат им на помощь бойцы-интернационалисты. Среди них и Станислав Ваупшасов — военный советник Альфред. На него возлагается важная задача — организация диверсий во вражеском тылу. Учит в школах и на курсах «высшей математике» партизанской войны, готовит и засылает за линию фронта летучие боевые отряды. Они появляются всюду неожиданно, сеют панику, дезорганизуют противника, взрывают военные объекты, пускают под откос воинские эшелоны. Добытые секретные документы, карты немедленно доставляются командованию. Наиболее важные операции «камарадо Альфред» возглавляет лично.

…Участок фронта под Гвадаррамой, всего в пятидесяти километрах от Мадрида. Ваупшасов со своей боевой группой в передовых траншеях, ищет удобное место для броска на ту сторону. В окоп врывается пожилой солдат, он буквально пляшет от радости; «Долорес, Долорес, нас навестила Пламенная!»

О, как любит народ свою великую дочь! В черном платье, с высоко поднятой головой, не пригибаясь под франкистскими пулями, обходит она защитников республики, для каждого находит приветливое слово, пригубит вино из солдатской фляжки, разделит горбушку хлеба, скажет просто, по-женски, как скучают по ним жены и дети, как ждут их с победой — и удесятеряются силы бойцов. Тесно обступают они свою любимицу, А она говорит горячо, страстно: «Никто никогда не мог до конца победить народ, который борется за свою свободу. Можно превратить Испанию в кучу развалин, но нельзя превратить испанцев в рабов… Вы говорите, у вас мало снарядов, — а чем боролись русские рабочие и крестьяне против своих фашистов и иностранных завоевателей? Они захватывали патроны и снаряды у противника… Придет время — и наше дело победит. Знамя демократической республики будет реять над всей Гвадаррамой, над минаретами Кордовы, над башнями Севильи».