Страница 79 из 103
У-Пу подошел к краю оврага и увидел на его дне тело того, кто все последние дни и месяцы преследовал его. Пытался заставить отказаться от правды и поверить в ложь. Пытался перерезать пути поиска истины и повернуть на путь слепой веры в догматы сильных мира сего. Этот человек со шрамом на щеке пытался убить идеи Хуа-То, не дать развиться свободной человеческой мысли. Он служил тем силам, которые всегда готовы во имя сомнительной выгоды черное выдать за белое, зло назвать жизненной необходимостью, правду окрестить ложью и сплетнями. Ради дорогого пояса с серебряной пряжкой, связки монет и пары золотых слитков они готовы продать и предать своих друзей, родных, детей, свои вчерашние идеалы.
У-Пу словно очнулся от забытья и бросился к Лю-Ань. От всего пережитого и увиденного та была чуть жива. У-Пу развязал Лю-Ань, она прижалась к его груди, и ее плечи задрожали под его сильными и нежными руками. С большим трудом У-Пу удалось успокоить девушку.
Пока Лю-Ань переодевалась в целое платье, У-Пу достал из ларца полынь, прижег у себя на руках точки выше того места, где веревка разрезала кожу. Затем он достал небольшую емкость с винным уксусом, налил немного остро пахнущей жидкости на тряпицу и тщательно протер раны на обеих руках и ссадину на голове. После чего он достал чистую длинную полосу ткани, скатанную в рулон, и начал перевязывать рану, но в этот момент мягкие женские ладони Лю-Ань легли на его сильные руки. Девушка взяла из рук У-Пу полоску материи и сделала две аккуратные повязки на ранах.
У-Пу взял маленькие ладони Лю-Ань в свои и молча взглянул в глаза девушки. На ее лице появилось легкое удивление, но во взгляде У-Пу девушка прочла столько нежности и душевной теплоты, что, невольно смутившись, она залилась румянцем и опустила глаза, чуть прикрыв их красивыми ресницами. Казалось, все окружающее исчезло, а время остановило свой бег. Они не замечали того, что ветер, играя верхушками деревьев, ведет разговор с их ветвями и листьями. А те отвечают ему легким шуршанием, как бы боясь помешать тому, что сейчас происходило в сердцах и душах двух людей, молча сидевших под лесными кронами. Лю-Ань подняла глаза, и У-Пу почувствовал в ее искрящемся взгляде ответы на все беспокоившие его сейчас вопросы.
Ко дню рождения новой луны Лю-Ань привела У-Пу в свое родное селение. Дом, в котором Лю-Ань появилась на свет, сохранился, хотя заметно обветшал. С помощью соседей и дальних родственников его отремонтировали, и после совершения свадебного обряда У-Пу и Лю-Ань поселились в собственном доме, который на долгие десятилетия стал для них родным. От весны до лета и от осени до зимы…
Рядом с кувшином вина на низком столике красовались две маленькие изящные чашечки, на дне которых лежали лепестки хризантем. Лето уже начало уступать свои права осени, но она еще не проявила себя в всей красе. Дед и внук сидели в саду, наслаждаясь беседой, ощущая слияние с природой. Вокруг царила тишина, теплый ветерок поигрывал полами одежды, тихонько ворошил серебристо-белые пряди на голове деда и пытался разметать черные, как смоль, густые волосы внука.
Старик посмотрел на изящный узор чашек, а внук, поняв желание деда, осторожно взял кувшин в руки. Питье искрилось, янтарная струя медленно наполняла чашу. Старик вращал чашу в ладонях, давая возможность влаге впитать в себя то, что содержали в себе лепестки хризантемы. Он знал, что вино приобретает терпковатый, но не раздражающий поднёбенье привкус. Этот привкус напоминал старику о том, что его жизнь давно миновала лето и осень и зима уже вступает в свои права. В его мыслях не было горечи, перед ним сидел его внук – продолжатель его дел и мыслей. Нет, остальных детей, внуков и правнуков он любил не меньше, но У-Шунь был его посвященным учеником – тем, кому надлежало продолжить дело жизни.
Старика все давно звали У-Цзы [12], и уже почти не было людей, которые бы помнили его настоящее, далекое имя – У-Пу.
Ему давно перевалило за девяносто, но разум его был ясен, а тело подвластно любому порыву мысли. Когда добрые глаза, окруженные ореолом морщинок, искрились смехом, его молчаливые губы расплывались в улыбке и обнажались крепкие, здоровые зубы. За свою долгую жизнь он ни разу не изменил своим привычкам, и все многочисленные невзгоды и потрясения, которые почти век обрушивались на него, так и не смогли согнуть его спину и плечи, подавить волю и поколебать принципы.
Старик улыбнулся своим мыслям, глядя на старую чашечку, не потерявшую своей привлекательности за многие десятилетия: краски, нанесенные умелой рукой мастера, прошедшие закалку огнем, выстояли, не потеряли первоначально задуманной целостности рисунка. Внук, глядя на старика, понял ход его мыслей и спросил:
– Позвать бабушку?
Старик улыбнулся и отрицательно покачал головой:
– Не надо. Пускай немного отдохнет. У нее сегодня был удачный, а значит, трудный день.
Лю-Ань, которой было далеко за восемьдесят, была единственной, кто называл мужа У-Пу, но чаще она звала его мой У. Маленькая, с сеточкой добрых морщинок на лице, она не потеряла своей былой живости и расторопности. Обучая дочерей, внучек и правнучек искусству ведения домашнего хозяйства, приготовления блюд, вышивания, она превращалась в молодую и веселую Лю-Ань.
Долгая совместная жизнь во взаимной любви и согласии приучила их понимать друг друга почти без слов, по жестам, взглядам, отдельным, как бы случайно сказанным словам. Большой опыт и достижения У-Цзы вряд ли были бы такими успешными, если бы рядом с ним не было его маленькой Лю.
Так У-Пу называл супругу, когда они были одни. Дети, внуки, соседи, все, кто знал их, часто не могли понять, как эти двое смогли пронести через всю жизнь чашу любви и взаимной привязанности, не расплескав ее, а наполнив до краев.
У-Пу и Лю-Ань было суждено прожить еще почти десятилетие и в один день покинуть этот мир, ибо один не в силах был жить без другого, как Ян не может существовать без Инь [13].
А сейчас У-Пу беседовал с У-Шунем о непрерывности бытия, помогая своему преемнику постичь сложные законы Природы. Беседа незаметно текла, словно широкая река, течение которой едва уловимо. Вечер постепенно сменился ночью. Из дома принесли два светильника и нагретый халат. У-Пу вновь улыбнулся – маленькая Лю не забывала заботиться о том, чтобы всем в их большом доме было уютно.
Дед и внук вспомнили, как несколько месяцев назад были свидетелями необычного зрелища – поединка аиста со змеей. Аист, делая высокие прыжки, взмахивая крыльями, пытался схватить лапой и поразить своим длинным клювом змею, отскакивая в то же время от смертельных выпадов своего противника. А змея, ускользая от разящих ударов острого клюва птицы, свивалась в кольцо и, завораживая аиста изящно-замедленными движениями, неожиданно бросалась вперед и вверх, стараясь дотянуться до соперника и вонзить в него оба острых, изогнутых, как мечи, ядовитых зуба.
Схватка закончилась так же неожиданно, как и началась. Аист вдруг отскочил в сторону, встряхнул перьями, а змея, оставив птицу, последний раз зашипела, и оба соперника направились каждый в свою сторону. Змея, блеснув чешуей, скрылась, тогда как аист, оглядевшись и вычистив перья, взмахнул крыльями и перелетел на другое место.
Дома У-Шунь показал деду свиток с рисунками и записями движений. А затем они вместе плели тонкий узор новых упражнений, которым их учила природа. То учитель выполнял движения гордой птицы, а ученик подражал движениям змеи, то наоборот. Каждый раз вносилось что-то новое, упражнения приобретали законченность. И вот сегодня оба решили, что новый комплекс готов.
Когда ушли последние пациенты, которые почти ежедневно приходили или приезжали к старому врачу, дед и внук развернули свои заветные свитки, в очередной раз просмотрели записи, а потом долго отрабатывали упражнения, пока не почувствовали, что получили удовольствие от своей работы.
12
Цзы – уважительная приставка к имени, означает «учитель, мудрый, старший».
13
Инь-Ян – одна из базовых концепций в восточной философии, где Ян – проявление активности, света лета, всего внешнего, а Инь – проявление пассивности, тьмы, зимы, всего внутренне присущего. В материалистической философии диалог Инь-Ян интерпретируется как принцип единства и борьбы противоположностей.