Страница 17 из 60
— С кем?
«Зачем спрашиваю? — упрекнул он себя. — Конечно же, с Максимом Максимовичем советовался Поляков».
Николай ответил:
— Мне неизвестно.
— Куда меня?
И опять излишний вопрос: кроме Насти — некуда. Семен сам рассказал Максиму Максимовичу о Пятихатках. Тот пообещал узнать все о Насте, Василии и об их хуторе.
— Не сказал, — отозвался Николай. — Я сопровождаю до явки. Действую по твоему совету: делаю, что велят, вопросов не задаю.
ФОТОГРАФИЯ МЕТЕЛИНА
По дороге на службу Клава забежала к Трубниковым. Надежда Илларионовна возилась у печки, готовила завтрак. Костя брился, Сашко еще спал. При ее появлении дом наполнился движением, звуками. Она поцеловала старуху, схватила помазок, измазала мыльной пеной Костю. Ирина в своей комнате перед зеркалом причесывалась. Клава дотронулась до ее мягких, длинных волос:
— Обрежь, не модно ведь.
— За модой не гонюсь.
— А мороки сколько?.. Хотя французы говорят: чтобы быть красивой, надо мучиться… Ирочка, посмотри, какую я кофточку отхватила. Шерстяная. Нравится? На базаре по дешевке можно купить шикарные вещи.
— У нас на картошку не хватает, — отозвалась Надежда Илларионовна.
— Всем нелегко, — притворно проговорила Клава и, захлопнув дверь Ириной комнаты, доверительно зашептала: — Мне Семе надо сказать нечто важное… Где он?
— Тебе лучше знать, ведь он у вас.
— Колька куда-то его в другое место устроил.
— Так и спроси у брата.
— Спрашивала. К своим, говорит, перебрался. Наверняка врет, чувствую, что врет. В городе Семен!
Клава была как в лихорадке. Она с гневом принялась жаловаться: ее чураются и Семен, и Костя, и даже родной брат Николай. А разве она не такая, как все, или это не она раздобыла документы Василию и устроила его на легкую работу?.. Так зачем ее избегать, лишать доверия?
На какое-то время Ирине стало жалко Клавдию, и, чтобы утешить ее, сказала:
— Краем уха слышала, вроде бы Семен улетел.
— Крылья отрасли, что ль? — подозрительно спросила Клава.
— Говорят, самолет за ним прислали в условленное место.
— Самолет?.. А я? Для жены, выходит, места не нашлось. Вот и верь мужчинам.
— Жены?.. — поразилась Ирина.
— А ты разве не знала?
Побледнев, Ирина неловко опустилась на стул.
Клавдия торжествовала. Но недолго. Ей стало жаль Ирину и она попыталась смягчить удар.
— Ну, не совсем жена, а все-таки… Ты должна понять, не маленькая…
Ирина еле выдавила из себя:
— Очень… очень рада за тебя.
А Клава с таинственным видом продолжала:
— Сема мне важное задание дал, потому я и ищу его. Смотри сюда. — Она из сумочки достала чистый бланк паспорта. — Видишь?
Ирина инстинктивно отстранилась от нее:
— А вот это служебное удостоверение, с печатью, любую фамилию вписать можно.
Равнодушие Ирины взорвало ее:
— Я головой рискую, а он?.. А вы?.. По острию бритвы хожу, а меня не понимают! — кричала она.
Ирина молча взяла серенькие книжицы, они жгли ей руки, но внешне она была спокойна. Про себя подумала: «Передам Мише Полякову, он у нас специалист по изготовлению документов».
— Еще сообщи Семену, — продолжала Клава, — главный их штаб — в санатории.
— В кардиологическом?
— Да. Устроились на широкую ногу.
Ирина отвернулась к шифоньеру, стала перебирать коробки, белье, соображая, куда бы спрятать понадежнее бланки. Клава от нечего делать перелистывала лежащий на столике семейный альбом. Увидев снимок, на котором были Ирина и Метелин, она проворно вытащила его из альбома и, воровски оглядываясь, сунула к себе в сумочку. «Возьму на память, — решила она. — Сема все равно будет мой, никому его не отдам». Она поправила у зеркала прическу, бросила в спину Ирине, которая все еще возилась у шифоньера:
— Ну, я побежала, — и выскользнула из комнаты.
Оставшись одна, Ирина не выдержала и расплакалась. В висках стучало: «Грязь, какая грязь».
Узнав, в чем дело, Надежда Илларионовна не утешала дочь, наоборот, прикрикнула:
— Кому поверила? Стыдно о Семене плохое думать. Не такой он!
ТИПОГРАФИЯ ДЕЙСТВУЕТ
Василий Трубников старался. Развозя товар по магазинам, ко всему зорко присматривался, важное запоминал. Не раздумывая, согласился поселить Метелина у себя в Пятихатках. А через неделю перевез в хутор шрифты и печатный станок, помог Семену в погребе оборудовать типографию.
Поляков изготовил Метелину паспорт на имя колхозника из Полтавской области. В хуторе все знают, что у Насти обширная родня. Соседям и знакомым она отрекомендовала Семена как своего двоюродного брата. Врач Ирина Трубникова снабдила справкой, в которой указывалось, что Иван Бугров страдает открытой формой туберкулеза.
Семен отрастил бородку, небольшие усы. Василий заблаговременно показал документы «шурина» полицейскому, с которым водил дружбу, и даже попросил устроить больного родственника в огородную бригаду.
Через несколько дней полицейский приехал лично посмотреть на Ивана Бугрова. Опьянев, стал хвастаться умением с первого взгляда распознавать партизан.
— Мой глаз — алмаз, — любил повторять полицейский. — Партизан сразу угадываю.
Василий охотно ему поддакивал: «У Сысоя Карповича проницательность завидная, любого насквозь видит».
— Талант имею. В нашем деле иначе нельзя, — встряхивал рыжими кудрями полицай, бил себя в грудь. — Издали партизана различаю, по запаху чую. Поведу глазами и мне ясно, что за человек. Говорю одному: «Ага, а ты, голуба, большевик — следуй за мной». А надысь фрукт попался: «Э, да ты подпольщик!» — и руки ему назад… Почти не ошибаюсь.
Метелин молча наблюдал за ним, оценивая представителя «нового порядка», подбирал ключи, чтобы при надобности отомкнуть этот несложный механизм.
Полицай пообещал в следующий приезд определить к делу родственника хлебосольной хозяйки. И слово сдержал, вскоре Метелин был определен на работу в огородную бригаду.
С того дня Сысой Карпович повадился к гостеприимной Насте. Опрокинет стаканчик-другой самогонки, поспрашивает у Семена: не появился ли кто подозрительный и — восвояси.
Как-то, застав гостя в хате, Василий шутливо пригрозил:
— Ох, поломаю вам ноги, Сысой Карпович. Что-то вы к моей Настеньке зачастили…
Язык Сысоя Карповича начал заплетаться:
— Потише на поворотах! Я к шурину твоему завернул… Служба! Иван теперь вроде моих глаз в хуторе. Друзьяки мы с ним, — и похлопал Семена по спине. — Правильно я говорю, господин Бугров?
— Уж как есть точно, — потупясь, ответил Метелин.
— У меня в каждом хуторе свои глаза и уши, — хвастался полицай. — Появится подозрительный, Бугров мне тут же даст знать. Разве не так?
— Как велели, — ответил Семен.
В упор рассматривая Метелина, полицай откровенничал:
— А если честно признаться — сволочной народ пошел. Вот, скажем, ты, Бугров: неужто тебе коммунисты или, скажем, комсомольцы не попадались? Такого не может быть! А чем ты мне помог?
Василий поспешно наполнил стаканы, обнял Сысоя Карповича:
— Опять о службе? А ну ее к… Давай лучше по единой…
Утром бригадир встретил Семена сочувственными словами:
— Сдаешь, хлопец, борода да усы остались. Что с тобой?
Бессонные ночи в сыром погребе давали о себе знать: глаза у Семена ввалились, губы почернели.
— Ты же видел справку. У меня чахотка, а лекарства кончились.
Бригадир вел себя с почтительной настороженностью: что за человек этот чахоточный? Полицаев дружок, «дымку» с ним хлещет. Семену на руку то, что хоть этот не ищет с ним короткого знакомства, не бывает в квартире: больше времени для типографии остается.
— В город бы мне съездить. К врачу. Отпустите?
— Это можно. Отправляйся, когда захочешь.
Метелин не стал медлить. Через день, выпросив у Насти примус и старый чайник, завернув их мешковиной, он не шел, а летел на крыльях. Как нельзя кстати, Василий передал, что его в городе ждет Поляков. Семен знал, что это его вызывает Максим Максимович.