Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 96 из 164

На допросе Пульхоф подробно рассказал о методах проверки контрразведкой всех прибывающих в Англию, не забыв указать и на мою роль в этом деле. Далее шло детальное описание американской службы стратегической разведки и условные клички офицеров, с которыми Пульхофу приходилось встречаться. Рассказывалось и о подготовке, которую прошел Пульхоф, и о тех указаниях и инструкциях, которые он получил, перед тем как отправиться на выполнение задания. Затем описывалась организация голландской секретной службы как в Англии, так и в освобожденной части Голландии. (Здесь снова упоминалось мое имя и моя кличка — Фрэнк Джэксон.) Пульхоф дал им также массу сведений, касающихся других сфер деятельности разведки. Он подробно рассказал об организации английской секретной службы. В показаниях содержались сведения о судьбе абсолютно неповрежденной немецкой управляемой торпеды, которую захватили союзники во время высадки в Нормандии, приводились некоторые сведения об английской авиации. В заключение излагались некоторые взгляды на возможность новых высадок войск союзников в Северной Голландии.

Прочитав последнюю страницу этого документа, я почувствовал, что в горле у меня пересохло. Эти проклятые показания, которые лежали передо мной, говорили о том, что Пульхоф предал свою родину. Пульхофу, которому я сам дал свободу, удалось обмануть меня, и, не скрою, это было сильным ударом по моему самолюбию. Больше всего меня возмущало то, что ему разрешили поступить на службу в УСС (управление стратегических служб). Пульхофу с его способностями и хорошо подвешенным языком удалось выведать ряд секретов, которые он быстро передал своим немецким хозяевам. В документе, который я прочел, указывалось, что все сведения Пульхоф сообщил добровольно, что его не пытали. В этот момент я готов был отдать все, что имел, за то, чтобы этот красноречивый улыбающийся человек попал в мои руки. Но в этот момент я подумал, что ему, вероятно, удалось скрыться вместе со своими немецкими хозяевами. И если даже он был где-то здесь, найти его в этом хаосе, когда отступали армии и когда тысячи беженцев тянулись вслед за немцами, было почти невозможно. Казалось, мне никогда не удастся поймать Пульхофа. Но и на этот раз я оказался плохим пророком.

К началу мая 1945 года вся Северная Голландия была освобождена союзниками. Все лица, содержавшиеся в немецких тюрьмах, подвергались быстрой проверке, после чего их освобождали и репатриировали. И я принимал участие в этой работе, хотя она была сущей формальностью: подавляющее большинство заключенных оказались бойцами Движения сопротивления или агентами союзников, которым каким-то чудом удалось уцелеть. И все же эту работу надо было проделать, чтобы не дать скрыться ни одному немецкому агенту и чтобы отделить местных коллаборационистов, которых немцы арестовали для виду, рассчитывая позднее подвергнуть их более тщательному допросу. И вот среди этих собранных для проверки бывших заключенных оказался Пульхоф. Я несколько секунд молча смотрел на него. Обычно, исходя из своего опыта работы в контрразведке, я стараюсь не руководствоваться чувствами и готовлюсь к разбору любого дела с такой же тщательностью, с какой хирург готовится к ответственной операции. Если контрразведчик будет руководствоваться чувствами, он не сможет объективно разобраться в деле, в его решении обязательно скажется влияние этих чувств и ему не удастся добраться до истины. Но, должен признаться, на этот раз я смотрел на Пульхофа с нескрываемым отвращением. Я решил во что бы то ни стало разоблачить предателя, даже если бы это стоило мне многих часов и дней.

— Так, Пульхоф, или, может быть, лучше называть вас Бобби? Вот мы и опять встретились. Прошлый раз вам удалось выйти сухим из воды. Но сомневаюсь, чтобы это удалось вам теперь. Мне в прошлом году вы пели одно, а позже нашему противнику, как мне стало известно, — я показал на документ, лежащий передо мной на столе, — вы пели уже совсем другое. Как вы объясните тот факт, что добровольно дали показания немцам?

Пульхоф, как и раньше, хладнокровно смотрел на меня. Жалкая улыбка затаилась в углах его губ. В этот момент Пульхоф был похож на старого друга, приветствовавшего меня на званом обеде, а не на предателя, пойманного на месте преступления.

— Сэр, могу я сначала задать вам два вопроса?

— Никаких вопросов, — грубо оборвал я его, — не думайте, что вам удастся отвертеться, оттягивая время. Война вот-вот кончится. У меня теперь достаточно времени.





— Я понимаю, сэр, что время дорого вам, — ответил Пульхоф, — и поэтому хочу сразу перейти к делу. Мой первый вопрос. Можете ли вы указать мне на какие-либо сведения в моих показаниях, которые не были известны немцам раньше?

Это был трудный вопрос. Я знал, что немецкая контрразведка многие сведения, которые содержались в показаниях Пульхофа, получила из других источников. Так, я знал, что моя кличка Фрэнк Джэксон была известна немцам раньше. Но я не думал, что ее знал Пульхоф, который, таким образом, сознательно сообщал немцам сведения не первой свежести. Если Пульхоф делал это преднамеренно, то, следовательно, он имел готовые ответы на мои вопросы, связанные с этим делом. Но все же я не был удовлетворен.

— Я допускаю, что сведения, которые вы сообщили немцам, действительно не первой свежести. Но это не делает вас лучше в моих глазах. Вы сказали им все, что знали. И тот факт, что вы давали немцам устаревшие сведения, не оправдывает вас.

— Прошу прощения, сэр, — сказал Пульхоф, который по-прежнему оставался спокойным. — Мне кажется, что это оправдывает меня. Это как раз второй вопрос, который я хотел задать вам. Перед отъездом из Лондона мне сообщили клички и адреса агентов в Голландии, с которыми я должен был установить контакт. Если бы я был предателем или агентом-двойником, разве я не выдал бы их немцам при первом же удобном случае? А разве эти голландские агенты расстреляны или находятся под арестом? Сэр, прочтите мои показания еще раз. Упоминаются ли в них имена моих помощников или лиц, с которыми я держал связь?

Таков конец «дела Пульхофа». Любой следователь, имеющий большой опыт работы в контрразведке, не смог бы ничего возразить Пульхофу. Он не выдал ни одного из своих товарищей по Движению сопротивления или кого-либо из наших агентов. Наоборот, он спас им жизнь. Его интуиция подсказала ему, как вести себя во время допроса. Если бы я занимался подготовкой Пульхофа в американском управлении стратегических служб, я посоветовал бы ему вести себя при подобных обстоятельствах именно так, как он вел себя. Если вы попадете в руки противника и вас будут допрашивать, учил я наших агентов перед их отправкой на оккупированную противником территорию, старайтесь давать допрашивающим только правдивую информацию, но такую, которая уже известна им из других источников. Они немедленно проверят сообщенные вами сведения и, убедившись в их правдивости, поверят, что вы действительно сломлены и сказали все, что знали. Этот способ поможет вам избежать пыток, если вы окажетесь в лапах гестапо. Так вам удастся скрыть самые важные сведения, которые еще неизвестны немцам и которые они, несомненно, вытянули бы из вас долгими пытками. Любой человек, как бы тверд и закален он ни был, имеет определенный предел терпения, если только сама природа не позаботится о нем и он не сойдет с ума.

Итак, Пульхоф инстинктивно избрал правильную линию поведения, стремясь спасти себя и своих товарищей. Немцев удовлетворила точность деталей, и они не сомневались, что Пульхоф рассказал им все, что знал. Офицер, допрашивающий Пульхофа, наверняка с гордостью подписал свое донесение майору Фельдману. И, конечно, тот факт, что Пульхофу удалось удержать в тайне от немцев имена и адреса его помощников по агентурной сети и все свои связи, на сто процентов доказывал его невиновность. Пульхоф мог выдать своих товарищей и таким образом избавить себя от риска подвергнуться пыткам. Однако он выбрал другой путь, опасный и смелый, и успешно прошел его. И хотя первое знакомство с показаниями Пульхофа заставило меня видеть в нем предателя, подписавшего свой смертный приговор, в конце концов эти же самые показания явились лучшим доказательством его невиновности. Такова история Антона Пульхофа, известного своим друзьям из управления стратегических служб под кличкой Бобби.