Чэнси

Мы углублялись в дикую, суровую местность, мрачную и угрюмую.

Ветер приподнял поля моей шляпы и швырнул в лицо крупные капли дождя. Над низкими холмами вдали полыхнула молния и пронеслись зловещие раскаты грома. Мне случалось видеть такие грозы и раньше, а мой серый отличался спокойным нравом. Мне было о чем подумать и кроме бури, ведь я ехал среди врагов.

Уже четыре дня мы шли только на запад. В первый день преодолели восемь миль, на следующий — двенадцать, потом — шесть и, наконец, — всего пять. Стадо сильно растянулось, хотя управлять им не представляло труда: ни отбиться, ни заблудиться коровам не позволяли почти совершенно непроходимые, нескончаемые заросли ежевики, стеной стоявшие по обеим сторонам дороги.

В чужеродной, враждебной среде я был вынужден постоянно оставаться начеку, но долгие часы одиночества в пути позволяли мне мысленно витать в облаках. Я мечтал, как мы пригоним стадо на рынок, продадим его, и я смогу выплатить тысячу долларов по расписке и получить значительную прибыль. А если еще и правильно распоряжусь этой суммой, то стану весьма обеспеченным человеком.

Я мечтал о том, как разбогатею, вернусь в горы и покажу им всем, кто такой Отис Том Чэнси.

В седле приятно грезить во время дальней дороги. И тут до меня дошло, что быть богатым еще не все. Важно заслужить подлинное уважение, которое нельзя купить за деньги или завоевать оружием. Так говорил мой отец. Сам он в жизни не преуспел, хотя и старался. Просто ему страшно не везло. Он был неудачником. Но со мной все будет по-другому.

Я знал себе цену. Но не стану врать: в глазах той рыжей девчонки мне хотелось казаться крутым парнем. Мысли о ней занимали львиную долю моих грез.

В ту ночь мы разбили лагерь на берегу неторопливого ручья посреди зарослей тополя, хурмы и ежевики. На лугу росла сочная трава, и дров вокруг валялось в изобилии. Но когда я подъехал к костру, все разговоры тотчас смолкли, словно ковбои замышляли такое, во что не желали меня посвящать.

Забрав свою порцию, я отошел в сторону, но прежде чем сесть, подвинул кобуру на ремне так, чтобы во время еды рукоятка револьвера оставалась у меня под рукой.

— Не больно-то ты доверчивый человек, — заметил Гейтс.

— У меня есть для этого все основания. Но не забудьте, вы сохранили половину стада и еще получите тысячу долларов только потому, что я успел выстрелить вовремя. Если бы не моя осторожность, я давно лежал бы в могиле. И вот еще что, — добавил я, — перегон еще далеко не закончился. Перед нами — индейские земли, дикая страна. Большая удача, если нам удастся без проблем провести через нее стадо, в чем я сомневаюсь.

— Ты уже бывал здесь? — спросил Гейтс.

— Нет, но в Канзасе мне рассказывали люди, которые гнали скот по этому маршруту из самого Техаса, что бывает с ковбоями в индейских землях. Так что скоро вы будете рады любой помощи, и я вам тоже пригожусь.

Им не очень понравились мои слова, но Ной Гейтс стал на какое-то время несколько дружелюбней. После кофе он пристал ко мне с расспросами о том, что за местность лежит на западе. К югу от нашей тропы начинались владения арапахо, поблизости от них — владения шайенов, команчей и Кайова. Я не стал скрывать, какие нас ждут перспективы. Поскольку бизоны почти исчезли, индейцы, узнав о продвижении стада, станут охотиться на коров, а они в этом мастера.

В следующие два дня мы шли ходко несмотря на то, что нас несколько раз накрывали ливни. Холод и сырость все же гораздо лучше жары и пыли на перегоне, когда от коровьих туш поднимается вверх удушающий запах пота.

На пожилых людей тоскливая погода действовала угнетающе. Молодой, крепкий и привычный к работе, я делал больше, чем мне полагалось. И старался держать во всем по рядок. Даже завел для своего стада учетную книгу. Человек, который никогда не имел дела с коровами, считает их всех на одно лицо, но хороший скотовод вскоре будет различать в стаде каждого бычка. Мое стадо состояло из семисот тридцати трех голов.

На переправе через реку Канейдиан мы первый раз повстречали индейцев. Это была небольшая группа шауни, обитавшая в жилищах, сделанных из шкур бизонов. Трое из них, оседлав своих пони, поскакали к нам. Я развернул серого и двинулся им навстречу.

Когда-то давно плато Камберленд считалось страной шауни, и некоторые из них вернулись обратно и вновь поселились там, так что я чуть-чуть знал их наречие и к тому же выучился языку жестов у индейцев чероки.

Но мои знания не потребовались, самый младший из них говорил по-английски. Мы поболтали немного, и при этом я глаз не спускал с солового пони, привязанного возле их вигвамов. Даже с такого расстояния я рассмотрел клеймо, свидетельствующее, что это пастушья лошадь. Не просто хорошая, а отличная пастушья лошадь.

После того как я поздоровался с ними на языке шауни, они поинтересовались, откуда я, и, услыхав мой ответ, обрадовались. Они знали про Камберленд, и мы поговорили о тех краях, об охоте.

Индейцы пожаловались, что давно сидят без мяса, и попросили говядины. Я сказал, что мог бы с ними на что-нибудь поменяться… что у них есть?

Они выложили мокасины, куртки из кожи, старую винтовку, которая заряжалась со стороны дула, и еще кое-какие вещи. Наконец я заявил им, что мне нужна лошадь. Как насчет вон того старого, заезженного пони?

Мои притязания вызвали бурю возмущения. Соловый вовсе не стар, напротив, это отличная лошадь, самая лучшая из тех, что у них есть, и он не продается.

Тогда я переменил тему. Они хотели говядины, а мне нужна была дополнительная лошадь.

Я редко курил, но всегда носил табак с собой. Итак, я вытащил кисет, пустил его по кругу, потом свернул самокрутку себе. А сам тем временем рассказывал о шауни, о том, как мои предки пришли в их страну вместе с первыми белыми переселенцами, как они торговали, путешествовали и охотились вместе с шауни. Я вел себя так, словно совершенно забыл об обмене.

Вопреки сложившемуся мнению, индейцы — превосходные рассказчики и любят старые истории, поведанные предками. Мы вспомнили о том, как когда-то дружественные чероки выгнали шауни из Камберленда и как потом племена помирились снова.

Мимо медленно проходили коровы, то и дело останавливаясь, чтобы пощипать траву. Наконец я развернул лошадь, словно собираясь присоединиться к стаду, и вновь индейцы заговорили о говядине.

— Отдам жирного бычка за солового, — предложил я.

Они отрицательно покаачали головами, и я двинулся путь, но один из них крикнул мне вслед:

— Три бычка!

Для меня эта лошадь стоила трех бычков. Я уже заездил своего серого. А как только выйдем в чистое поле, потребуется по три-четыре лошади на брата, чтобы управлять стадом. И даже такого количества лошадей будет недостаточно, чтобы сделать все как надо. Пока мы пробирались по кустам, шансы, что коровы разбредутся, были невелики.

Мы немного еще поторговались, в результате чего я получил солового за двух бычков. Когда отгонял их от стада, Гейтс следил за мной с весьма кислым видом.

— Если ты не сможешь выплатить по расписке, — заявил он, — соловый отойдет нам.

— Лучше бы вы подумали о том, сколько сил он нам сэкономит, — отозвался я. — Мне и так приходится вкалывать вдвое больше любого из вашей команды. Чем лучше у меня будет лошадь, тем меньше придется работать вашим людям.

Мои доводы имели основание, так что он заткнулся, а вместе с ним и другие.

За все время я не обмолвился с Рыжей ни словом. Ничего не скажешь, это была красивая девчонка, и хотя она старательно избегала меня, но при том умудрялась все время торчать на виду. Она знала, что ей есть что показать, и желала убедиться в том, что я это знаю тоже.

Надо сказать, что избегала она меня без всякой на то причины. У меня и без нее хватало проблем, и я не собирался им давать повод пристрелить меня. Хотя уверен, что легко бы не дался.

Утром мы переправили стадо через Канейдиан. Вода была низкой, и плыть пришлось совсем немного — будто мы форсировали широкий песчаный лиман. Дальше наш путь проходил по равнине. Трава выгорела, но ее было много, а после недавних дождей повсюду остались лужи.