Страница 42 из 85
Жена и обе дочери доктора делали все, чтобы облегчить муки Марко, вытащить его из тяжелого состояния. Более двух кризисных суток мне пришлось неотлучно пробыть в доме Колесовых, пока Марко не стало немного лучше. Он постепенно начал ровнее дышать, даже чуть улыбался и, как говорится, выплывал из глубокого и тяжелого забытья… Теперь я снова мог включиться в активную работу группы. Оставил Марко на попечении Колесовых и прежде всего поехал к Эрне — выяснить обстановку Город словно вымер. Ни гражданских, ни военных. Где-то на юго-востоке рвались бомбы, слышался рокот самолетов, отдаленный гром орудийных раскатов.
Доехал беспрепятственно Эрна была дома, в убежище не пошла. Она сообщила последние новости и но выи адрес нашего штаба. Сказала, что Вилли ждет меня.
От всей этой стрельбы, от постоянного и многодневного напряжения, со мной приключилось то, чего никогда раньше не бывало — голова стала словно раскалываться на части, я готов был либо отвинтить ее и забросить подальше, либо разбить о ближайшею стенку. Порой казалось, вот вот потеряю сознание… Я крепился как мог, старался ничем не выдать своей слабости, но Эрна быстро обнаружила некоторые странности в моем повелении. Тогда я попросил ее дать мне хоть пару таблеток от головной боли Но не тут-то было.
— Раздевайся! — приказала она.
Не дала мне даже опомниться, расстегнула пуговицы моей рубашки, мигом сняла ее и добавила
— Успокойся, пожалуйста. Никто пока не покушается на твою честь и достоинство. На целомудрие тоже!..
Слова словами, а до пояса я уже был раздет
— Мне просто придется сделать тебе так называемый психологический массаж! — произнесла она. — Ты даже не знаешь, что это такое… И через десять минут с твоей головой все будет в полном порядке. Надеюсь, как медик, я имею на это право?
Я не мог ей ничего ответить, и обувь уже покорно снял сам.
— Распусти, пожалуйста, поясной ремень. А теперь ложись на живот и постарайся расслабиться. И ни о чем не думать!
Легко сказать «Не думай…» Я помню, как однажды пришлось побывать в подобной ситуации. Но там все было еще круче. В начале войны меня вместе с другими ранеными доставили в госпиталь. Молоденькая сестра милосердия сама раздевала меня, а потом мыла, — я весь был обсыпан землей, выброшенной взрывом, и из-за ранения и контузии самостоятельно ни раздеться, ни вымыться не мог. Помню, даже в полуживом состоянии я все равно испытывал отдаленное подобие чувства стыда и даже унижения. А она раздела меня, мыла и почему-то еще плакала. Эти воспоминания прервали легкие прикосновения рук Эрны к спине. Ее пальцы скользили, едва касаясь, по плечам, шее, вдоль позвоночника. Казалось, они источали какую-то особую живительную силу, вызывали то ощущение тепла, даже жжения то приятной прохлады. Я не заметил, когда перестала болеть голова Во воем теле чувствовалась легкость, появились спокойствие и уверенность. Это было похоже на волшебное обновление. Ничего подобного до того я не испытывал. Даже не предполагал, что женские руки могут обладать такой удивительной силой. Потом Эрна предложила мне лечь на спину и стала массировать энергичными силовыми движениями. Когда она наклонялась, наши лица оказывались так близко, что я не решался даже взглянуть ей в глаза… И все-таки мне пришлось заглянуть и произнести одно слово:
— Пощади!..
— Одевайся, — сразу ответила она. — А то мы с тобой наделаем глупостей.
— А почему бы и нет? — уже вконец осмелев, проговорил я.
— Сначала понравься. Я, кажется, немного перестаралась, извини… — В ее голосе было не столько сожаление, сколько нежность.
Как бы там ни было, чего бы ни творилось вокруг, а мы в те дни были очень счастливыми, самыми близкими людьми на свете. Я не представлял себе никого другого в качестве моей будущей супруги, кроме Эрны. И, как вскоре выяснилось, она не видела никого другого на месте своего будущего мужа, кроме меня. Это была настоящая любовь.
Одной из задач нашей группы было выявление и обезвреживание «вервольфа», в переводе с немецкого— оборотней. С ними и их планами мне пришлось познакомиться несколько раньше.
По замыслу нацистов, «вервольф» должен был стать подпольной террористической организацией. Ее цель — реванш за поражение в войне. Предполагалось создать подобие нашему партизанскому движению, только с высокой степенью немецкой организации. Однако из этого ничего не вышло. Настоящая партизанщина — это все-таки чисто русское изобретение, и для его реализации, по-видимому, надо в предках иметь скифов, которые в непрерывном отступлении умудрялись побеждать даже римских легионеров.
Где-то в конце зимы 1944—45 года, выполняя заказ транспортной фирмы, я доставил днем в один из окраинных кабачков несколько ящиков вина.
На складе меня предупредили, что в ящике с голубыми наклейками — дорогое бургундское. Подъезжая к кабачку, я обратил внимание на «Оппель» с эсэсовским номерным знаком. Официант попросил отнести ящики с вином в подсобное помещение. Хозяин же кабачка в это время разговаривал с офицером в форме СС. Я был в комбинезоне грузчика, и когда проходил мимо них с ящиками, они на меня не обратили внимания. В их разговоре я уловил слово «вервольф» и по отрывкам фраз понял, что эсэсовец приехал забронировать зал на вечер для какого-то собрания.
На обратном пути я заехал к Вилли в гараж и рассказал ему об этом. Вилли был знаком с хозяином ка бачка, и вечером мы отправились навестить его Посторонних в кабачок не пускали. Вилли переговорил с хозяином, и нас под видом родственников, усадили за служебный столик, отделенный от зала легкой перегородкой и занавеской.
К восьми часам вечера начали съезжаться гости. Большинство были в штатском, в том числе й уже знакомый мне эсэсовец,
Со своего места мы могли не только все слышать, но и видеть лица участников. Главенствовал здесь рыжеволосый толстяк с глазами навыкате. Собравшиеся много пили, громко разговаривали, провозглашали тосты. Смысл скатанного сводился к одному — «они будут продолжать непримиримую борьбу при любом исходе войны!».
— Рано или поздно идеологические разногласия между сегодняшними союзниками выльются в новую войну. И тогда придет наш день, — говорил рыжий. — А пока беспощадный террор и диверсии — вот основная программа «вервольфа». Надо уже теперь открыто заявить всем трусам и капитулянтам о наших намерениях. И о нашей беспощадности! Мы превратимся в настоящих оборотней и никто не узнает нас, когда мы начнем действовать. Жестоко и решительно! Мы наденем форму наших врагов, примем их обличье и будем мстить и своим, и чужим. Мы вселим страх и ужас. Борьба только начинается!.. — неистовствовал рыжеволосый.
Слова, слова, слова Я всматривался в их лица, старался запомнить наиболее активных. Наспех сделал несколько карандашных набросков наиболее характерных и выразительных лиц — тех, что сами просились на карандаш.
Я сразу понял, что это не были нормальные немцы или австрийцы, а эсэсовская смесь конца войны (Эрзац-сс). Скорее всего это были военные и партийные бонзы, показные и, как всегда, оголтело патриотичные. Они не скрывали своих намерений. Этими наглыми откровениями отели или еще больше запугать напуганных, или подбодрить самих себя Они все еще считали себя властителями душ. К местному населению относились высокомерно и мало заботились о конспирации. Как известно, вся эта вервольфская затея провалилась.
К нам подсел хозяин. Он тоже все слышал и произнес немецкую пословицу, очень близкую по смыслу русской:
— «Нашему теляти да волка бы сожрати».
Хозяин подозвал официанта и сказал, чтобы тот принес бутылку вина из ящика с голубыми наклепками.
— Хочу угостить вас настоящим вином. Две бутылки тому, кто отгадает марку вина!
Я вспомнил про ящик, доставленный мною сюда сегодня днем.
— Это бургундское, — сразу сказал я, чтобы не тянуть.
— Вы выиграли. — Хозяин был несколько обескуражен. — Но каким образом вы угадали? Ведь об этом никто не знал, кроме меня?..
Прежде чем завершить повествование о венских событиях, следует вернуться немного назад.