Страница 13 из 61
Одним из недостатков Коли была его чрезмерная тяга к выпивке. Как любой компанейский парень, он никогда не мог отказаться от предложенного стаканчика или бутылки. Когда у Коли была выпивка, он забывал обо всем вокруг, пока не выпивал все до дна. Когда такое впервые случилось при мне, он позволил мне сесть за руль, а потом такое случалось все чаще. Он увидел, что я — опытный водитель, и, похоже, не верил, что мы попытаемся сбежать.
Однажды мы с Вальтером сидели в грузовике вдвоем и ждали Колю, который исчез куда-то в поисках спиртного. Мы припарковали машину на обочине дороги у небольшой деревушки и наслаждались солнцем и свободой. Неожиданно невдалеке показалась легковая машина, в которой мы узнали ту, что принадлежала коменданту лагеря, русскому майору, очень строгому во всем, что касалось дисциплины. Я молниеносно выпрыгнул из кабины, пробрался в дом, в котором исчез Коля, и начал звать его: «Коля! Комендант едет!»
Он выбежал из дома, все еще держа в руках бутылку, и вскарабкался на водительское место. Я запрыгнул назад, в кузов. Когда комендант проезжал мимо, все было в порядке, и Коля был удостоен милостивого разговора. Он был очень благодарен мне за тот случай. Если бы комендант застал его за пьянством в рабочее время, да еще тогда, когда арестованные остались без присмотра, он непременно приказал бы его арестовать. А в заключении Колю подвергли бы побоям. Вместо этого майор дружески поболтал с ним, и Коля сказал ему, что я умею водить машину и вообще хороший работник, что я вряд ли попытаюсь сбежать.
— Хорошо, — кивнул майор. — Тогда можешь разрешать ему вести машину, когда тебе потребуется отдохнуть. Но не забывай, что ты за него отвечаешь.
Таким образом, в благодарность за спасение Коли от ареста я заслужил его полное доверие и получил официальное право садиться за руль. И то и другое было важно для меня, так как я планировал побег, но хотел совершить его так, чтобы Колю не наказали.
Я постоянно держал в голове различные варианты, но было очень сложно воплотить их в жизнь. В воздухе витали разнообразные слухи, но ни у кого не было точной, надежной информации. Некоторые из тех местных жителей, что встречались с нами в рабочих командах и были настроены на удивление доброжелательно по отношению к немцам, говорили мне, что линия фронта все еще не стабилизировалась. Она находилась в постоянном движении то в одну, то в другую сторону. Пока я ждал более точных и надежных данных на этот счет, произошло еще одно событие: Колю куда-то отправили, но ему на замену так никого и не прислали. В течение более двух месяцев я водил грузовик в рейсы без всякой охраны. Теперь уже мне доверяло и командование лагеря. Меня считали пленным, который приносит пользу и заслуживает доверия.
На станции Курск, где однажды утром мне довелось участвовать в разгрузке продовольствия с поезда, откуда его доставляли в часть НКВД, мы узнали очень важную новость. Ангелом, что ее принес, оказалась пожилая женщина, которая, на минутку оторвавшись от подметания платформы, шепотом сообщила мне, что немцы перешли в наступление под Курском и сейчас находятся менее чем в семидесяти километрах отсюда. Мои мысли моментально выкристаллизовались в одну идею: «Я должен бежать. Но как? Когда? В какую сторону?»
Здесь было важно не поддаться на первое импульсивное желание, но в то же время не потерять хорошую возможность. Преждевременная попытка, как и опоздание, могла стать в равной степени фатальной. Я переговорил с Вальтером, и мы сразу же начали готовиться. В течение десяти дней мы собирали мясные консервы, хлеб, соль — все то, что помогло бы нам продержаться во время броска навстречу свободе. Все это мы хранили в тайнике, который устроили за территорией лагеря и берегли, ожидая удобного момента.
И такой момент вскоре наступил. В полдень в лагере проводилось построение, после которого каждый экипаж отправлялся на станцию. После этого до полседьмого вечера я раз за разом совершал рейсы, перевозя военнопленных на поджидавший их поезд. Затем должна была наступить очередь лагерного имущества. Когда я в спешке в последний раз пробегал по территории лагеря, он напоминал мне школу в последний день перед наступлением каникул. Суждено ли мне остаться здесь на дополнительный семестр, или, быть может, я сумею устроить себе праздничные каникулы?
На складе сидела все та же женщина, которая когда-то раздавала нам первые порции хлеба. Она подтвердила то, что все давно подозревали: немецкие войска наступали, поэтому было принято решение отвезти нас подальше на восток. Ничего не зная о моих намерениях, добрая женщина дала мне банку мясных консервов, после чего нам следовало поспешить. Поезд должен был отправиться в восемь тридцать, а мне еще предстояло сделать два рейса, перевозя лагерные пожитки. В первый рейс я вез имущество, предназначенное для военнопленных, которых теперь насчитывалось более семисот человек, а во второй — охрану и обслугу, всего семьдесят мужчин и женщин.
— Быстро! Быстро! — кричали они, когда я на большой скорости выехал из лагеря со второй партией груза. — Ты опоздаешь к поезду.
— Вы даже не представляете себе, насколько вы правы, — тихо отвечал я так, чтобы меня мог слышать только Вальтер, который сидел рядом на пассажирском сиденье.
Других пассажиров в грузовике не было, а персонал лагеря не имел при себе личных вещей. Сначала, выехав из лагеря, мы ехали в правильном направлении, однако это продолжалось недолго. Впервые после того, как я стал пленным, я был сам себе командир. Вместо того чтобы ехать на станцию, а оттуда — дальше на восток, мы, взяв судьбу в свои руки, повернули в сторону фронта. Это было очень опасно, но на нас были надеты русские пилотки, брюки и гимнастерки, которые избавляли нас от проверок на дороге. Благоприятным фактором было и то, что, как только мы свернули на дорогу, ведущую к фронту, стемнело.
Вскоре мы с радостью увидели на горизонте вспышки разрывов и сразу же взяли направление в сторону линии фронта. Затем, подумав, решили, что дальше ехать на грузовике было бы опасно, поскольку так нас легко обнаружат и перехватят. Поэтому мы смело въехали на позиции какой-то русской артиллерийской части, выпрыгнули из машины и задали стрекача. Руки и карманы были заняты запасами хлеба и консервов, которые, как мы надеялись, понадобятся нам очень ненадолго.
Осторожно пробираясь в сторону вспышек выстрелов, мы решили остановиться недалеко от основной позиции русской пехоты в надежде на то, что на следующий день линия фронта продвинется и мы окажемся на нужной нам стороне. Мы нашли подходящую воронку от снаряда, замаскировали ее ветками и палками и устроились внутри. Ожидание казалось нескончаемым. За ночь ничего не изменилось, так же прошел и следующий день. Что нам было делать? Подождать, как будут развиваться события, или ночью попытаться перейти линию фронта?
Вальтер был за то, чтобы мы оставались на месте, но я сумел его переубедить. Любое действие, по моему мнению, было лучше, чем еще одна ночь, которую мы проведем в ожидании и животном страхе. Ночью мы наблюдали за вражескими часовыми и порядком их смены. Теперь мы сможем воспользоваться этими знаниями и отправиться дальше. Если немецкие войска прекратили наступление, время работало против нас: мы все еще находились на территории противника, и вполне могло быть, что за нами уже были отправлены поисковые группы. В течение дня мы тихо лежали в укрытии и лишь вздрагивали при близком разрыве очередного снаряда, забывая, что находимся в укрытии.
С наступлением темноты, когда мы решили, выждав еще полчаса, отправиться вперед, нас неожиданно насторожили раздавшиеся неподалеку голоса. Выглянув из воронки, я увидел, как два русских солдата двигались в нашем направлении. Не знаю, искали ли они нас или просто прогуливались по каким-то своим делам. Все, что мне тогда пришло в голову, — нас обнаружили и теперь могут по ошибке расстрелять как шпионов, потому что на нас была надета русская форма. Это была одна из причин, почему русские переодели нас, а не оставили носить свою одежду.